Дорогая Сью!
Как я понял из твоего письма, у тебя все неплохо, несмотря на отсутствие информации с фронта. Кто знает, может, я смогу доставлять тебе самые свежие новости прямо с места событий — если Вильсон наконец уступит. После «Лузитании» у нас все жаждут немецкой крови. На том корабле погибло двенадцать сотен людей, не имевших никакого отношения к войне. Как ты выразилась в одном из первых писем? В Штатах все разбойники и ковбои, так что кайзеру не поздоровится, когда мы до него доберемся.
Учебный год подходит к концу, и я надеюсь, ученики покинут класс слегка поумневшими. Многие все еще отмахиваются от войны как от проблемы Европы, но немало школьников понимают: это куда более масштабное явление. Канули в Лету дни, когда наши государства были изолированы друг от друга. Идет уже двадцатый век. Что касается одной страны — касается всех нас. Теперь мои ученики видят: мир достоин того, чтобы за него сражаться.
Ты и вправду в семнадцать лет была настолько отважной, что решилась представить на суд широкого мира свои стихи? Сью, ты удивительная! И если ты не против моих математических подсчетов, гораздо моложе, чем я мог предположить о столь зрелом поэте. Тебе было семнадцать, когда ты начала публиковаться, значит, судя по дате на первой твоей книге, сейчас тебе двадцать семь. Ты любишь поддразнивать меня из-за моей молодости, но между нами всего четыре года разницы.
Надеюсь, что фотограф уже побывал у тебя и съемки прошло удачно. Ну как, не заставили тебя надеть для портрета старые брюки и обнять овец? Мне бы очень хотелось посмотреть на результат.
Дэвид
Остров Скай
29 мая 1915 года
О Дэйви, какая глупая, глупая война!
Под Фестюбером было крупное сражение. Батальон, в котором служит большинство парней со Ская, стоял в центральной части фронта. В том бою почти каждая семья, которую я знаю, отдала сына или мужа жадной утробе войны.
Моего брата Финли тяжело ранило. Прямо перед ним разорвался снаряд — в Финли, к счастью, не попал, но осколки разворотили всю его левую ногу. Он был буквально в одном шаге от непоправимого. Махэр поехала к нему — за ранение он получил отпуск и теперь находится в Лондоне, в госпитале. Я дошла вместе с ней до пирса и чуть было не ступила на паром. Но не смогла. Не смогла даже ради Финли. Из-за своей трусости я разрыдалась, уткнувшись в рукав, а потом написала брату стихотворение на носовом платке. Надеюсь, оно поведает ему то, что не смогла сказать я сама. Надеюсь, он поймет, как сильно я его люблю. Сейчас жду от махэр вестей и молюсь, что все не так плохо, как я себе представляю.
Йэн тоже был ранен, но не столь сильно, и его отпустили из окопов не дольше чем на пару дней. Он даже не написал мне, просто послал отпечатанный бланк полевой почты, где требуется вычеркнуть строчки, которые не подходят, оставляя нужное: «Я в госпитале — был ранен — поправляюсь». Потом от него пришло и письмо, то есть короткая записка, сообщавшая, что он в порядке — только царапина на плече, не о чем волноваться, — но не могу ли прислать ему сигарет?
И знаешь, Дэйви, что странно? Я и вправду не волнуюсь, по крайней мере о Йэне. Я ощущаю в душе некоторую пустоту. Мне одиноко, но это не редкое чувство в наши дни. Я тоскую о чем-то, хотя сама не могу понять о чем. Во мне нет ни грусти, ни злости, я не боюсь и не переживаю. По крайней мере пока.
Молюсь о том, чтобы Америка не вмешивалась в это. Дэйви, оставайся там, где ты есть. Не поддавайся на подзуживания хулигана. Не хочу, чтобы у меня появилась причина для переживаний.
С мольбой,
Элспет.
Чикаго, Иллинойс, США
15 июня 1915 года
Дорогая Сью!
Почему мне всегда не хватает слов, когда ты сильнее всего в них нуждаешься? Если бы мои мысли о тебе можно было выразить на бумаге, то тогда ты получила бы самые крепкие из эпистолярных объятий. Что с Финли?
Беспорядок в Европе словно зеркальное отражение хаоса в моей жизни. Муж Иви болен. Сначала мы не думали, будто это что-то серьезное, но он никак не поправится. Флоренс сейчас живет у моих родителей. Ты, наверное, представляешь, как Иви трясется над здоровьем дочери. Как только Хэнка стало знобить, она тут же отослала Флоренс из дома.
Свадьбу я отложил. Лара в ярости. Я сказал ей, что неприлично думать о веселье, когда Хэнк болен. Кажется, она считает, будто Хэнк не единственная причина моего решения. Наверное, я с ней соглашусь. Так что ты права. Должно быть, это чужой паром. Хотя не думаю, что Лара легко с этим смирится.
Как будто мало болезни Хэнка и проблем с отложенной свадьбой, мои несчастья продолжают множиться. В школе меня попросили не возвращаться после каникул. Все было высказано очень вежливо, но, по сути, меня просто выгнали. Похоже, родителям не понравилось то, что я приносил на уроки газеты и рассказывал ученикам о «Лузитании» и других военных преступлениях. Мамочки и папочки не желают, чтобы их драгоценные детки знали, сколь ужасен на самом деле мир, в котором они живут. Вот так: я пытался учить детей уму-разуму, а меня уволили за то, что я слишком хорошо это делал. «Надо было ограничиться Периодической таблицей», — сказали мне.
И с моей сказкой «Бал сумеречных фей» ничего не вышло. Журнал прислал ее обратно с равнодушной припиской в том духе, что произведение не отвечает редакционной политике и они «с сожалением вынуждены отклонить его». Отказ есть отказ. Как видишь, я нигде не преуспел.
Но я догадываюсь, что без терпения ничего не достигнешь. Я назначу новую дату свадьбы, начну опять просматривать объявления в газете, пошлю сказку в другой журнал. Меня не звали бы Мортом, если бы я прятался от трудностей. Я свалился с водосточной трубы и сломал себе ногу, но знаешь, всего через несколько месяцев после этого события я вновь забирался по той же трубе.
У меня есть и кое-что хорошее — я наконец-то покинул дом родителей. Харри снял квартиру, когда вернулся в Штаты, и я поселился вместе с ним. Мы как будто снова оказались в Англии.
Еще одно хорошее в моей жизни — это ты.
Надеюсь, что теперь у тебя все налаживается, дорогая Сью.
С мыслями о тебе,
Дэвид.
Остров Скай
2 июля 1915 года
Дорогой Дэвид!
Финли отрезали ногу. Только ту часть, что ниже колена, но и это слишком большая потеря. Он не смог сообщить об этом сразу, когда писал махэр. Она приехала к нему, все увидела, но это сейчас не важно. Она благодарит Бога, что сын жив. Мы все благодарны за это. Финли перевели в госпиталь в Эдинбурге, чтобы он окончательно оправился, и после того, как ему подберут протез, он вернется на Скай. Мы больше не сможем бродить вместе по острову, как раньше, но, по крайней мере, мой брат будет со мной.
Я не на шутку забеспокоилась, пока читала твое письмо, — ты казался таким грустным. С тобой случилось столько неприятностей, достаточно, чтобы обескуражить и самого крепкого духом человека. С большим облегчением поняла, что ты все тот же старый Морт — юноша, который мог лазить по водосточной трубе с мешком, набитым белками, и сердцем, полным веселья. Да если бы мой Дэйви не смеялся в зубах у опасности, тогда это был бы другой, неправильный мир. Как по-твоему, я смогла не пасть духом, несмотря на все? Как, по-твоему, я смогла остаться на плаву в этом море хаоса?
Фотографирование прошло успешно. Пока махэр была в Лондоне, я отправила ей почтовым переводом деньги и попросила купить мне платье, что-нибудь красивое и современное. Должно быть, я послала ей слишком много денег, так как она привезла мне деловой костюм из коричневой шерсти, блузку и два платья: одно — до невозможности прагматичное (серое, как шотландское небо зимой), а второе — розовое и абсолютно легкомысленное. Этот розовый наряд весь текучий и летящий и кажется ужасно нескромным после тех тяжелых бесформенных свитеров, которые я привыкла носить. Но когда надеваю его, появляется такое ощущение, будто меня окутала радуга, и в нем я выгляжу молодой и беззаботной, словно ни разу в жизни не слышала слова «война».
Фотограф убедил меня надеть розовое платье, потому что, как он сказал, в нем я больше похожа на поэта — «эфемерная», так он выразился. Естественно, портрет он захотел делать под открытым небом, на фоне того, о чем я пишу. В результате поставил меня в саду, на галечной дорожке и — да, Дэйви — рядом с овцами. Я чувствовала себя глупо: ну какая девушка из Нагорья отправится в подобном одеянии пасти овец или ходить по холмам? Но мне не следует жаловаться, так как снимки получились сносные. И совсем не видно, что на ногах у меня старые черные боты. Махэр выращивает перед домом небольшой цветник, и, на мой вкус, фотографии, сделанные там, вышли лучше остальных. Раньше я никогда не видела себя со стороны. Фотограф прислал мне несколько отпечатков, так что один отправляю тебе. Теперь ты можешь узнать, как я на самом деле выгляжу. Надеюсь, не разочаруешься.
