Каждый день Джейн, надев черный парик, играла в нем Марсию, а пополудни являлась домой и выслушивала, что дети делали в школе. Вечером она готовила ужин, а утром, до работы, отвозила ребят в школу. И все, включая Джека, думали, что она на общественных началах работает в больнице. Джейн даже рассказывала им небылицы про это. «Больница» стала ее жизнью, но на самом деле этой жизнью был сериал. Ей очень нравилось общение с людьми, волнение, вся атмосфера… Вся группа тоже души в ней не чаяла. Джейн работала под именем Джанет Гоул — так ее на самом деле звали, когда она жила в Буффало, до приезда в Голливуд. Каким-то чудом никто этого не знал. Она избегала журналистов и, хотя сериал из года в год занимал по рейтингам первые места, никому и в голову не приходило, как она похожа на Джанет Гоул из «Тайных печалей». Сериал выходил в эфир «живьем» ежедневно в полдень, и Джейн была совершенно счастлива. Ей предлагали другие роли, порой очень важные, но она все их отвергала. Она не могла позволить себе потерять свою анонимность. Другие сериалы были бы этим чреваты, а в «Тайных печалях» за десять лет удалось ее сохранить, как, впрочем, и черный парик. Даже налоги она платила на имя Джанет Гоул и имела отдельный счет социального страхования, о котором не знал Джек. И никто не знал. Секрет хранился надежно.
Джейн только-только снова улеглась на шезлонг, бросив ребятам мяч, как услышала телефонный звонок. В сериале был двухмесячный перерыв, что пришлось Джейн очень кстати. Она могла больше времени посвятить детям и поехать с семьей на две недели в Ла Джоллу, как каждый год. Она пошла в дом и сняла трубку.
— Привет, красавица.
Это был Лу. Он часто звонил ей и вообще проявлял о своей подопечной большую заботу. Ему было шестьдесят. Джейн его очень уважала, а он уважал ее «помешательство», как он называл сокрытие ею работы от Джека. Лу не хотел, чтобы она лишилась того, что имела.
— Привет, Лу.
— Наслаждаешься отдыхом?
Его голос показался ей странным, но Джейн знала, что это вызвано постоянным напряжением, в котором он находился, работая со многими звездами, целой армией голодных актеров, жаждущих работы и не дающих ему покоя.
— Я обожаю, когда у нас наступает перерыв. Он дает мне возможность побыть с детьми., .
«Опять она о своей семье, — подумал Лу. — Ни о чем другом и не говорит: только о детях, о доме и кухне. Может, и лучше, что она не дает интервью? С ее телом никто бы всерьез ее слов не принял».
— А в чем дело?
Лу сделал паузу, подбирая слова. Он знал, что ей будет больно. Очень. Но он должен был ей сообщить это первым.
— Дела наши не из лучших… Он решил выложить все сразу, хотя и очень не хотел причинять Джейн боль.
— Они собираются после перерыва отказаться от тебя.
— Что?!
Это шутка. Наверняка шутка… Джейн побледнела, ее большие голубые глаза наполнились слезами.
— Ты серьезно?
— К сожалению, да. Новый режиссер хочет придать сериалу новый облик. Четверо из вас по новому сценарию в первый же день погибнут в автокатастрофе. Тебе, конечно, выплатят очень хорошее выходное пособие, я за этим проследил, но вообще это…
Ему не надо было больше ничего говорить, по щекам Джейн и так текли слезы. Новость была самой худшей из тех, что ей когда-либо приходилось слышать. Сериал составлял суть ее жизни — сериал, Джек и дети. Она участвовала в нем на протяжении почти одиннадцати лет…
— На него ушло десять лет моей жизни, а теперь…
В общем-то, так происходило часто, особенно в «мыльных операх». Но для Джейн это была катастрофа. Группа была для нее, как семья.
— А ты не можешь его переубедить?
— Я пытался. Изо всех сил.
Лу не сказал ей, что режиссер решил взять более молодую актрису и троих своих «голубых» друзей. Джейн не имело смысла об этом говорить. Главное, что от нее отказывались.
— В первый после перерыва день ты выйдешь, и на этом конец.
— Боже мой!..
Джейн, сидя за кухонным столом, в открытую плакала. Вошла старшая дочь, удивленно посмотрела на нее и спросила:
— Мам, что-то случилось?
Она молча покачала головой и бодро улыбнулась сквозь слезы. Александра пожала плечами, взяла из холодильника банку «up» и снова ушла во двор, даже не оглянувшись на мать. Та, плача, продолжала разговор с Лу.
— Я просто не могу в это поверить.
— Я тоже. Лично я считаю, что он круглый дурак, но поделать мы ничего не можем. Это их право, и, думаю, тебе следует радоваться, что ты участвовала в сериале целых десять лет.
Да, но что теперь? Джейн знала, что никогда больше не найдет ничего подобного. Никакая другая «мыльная опера» не даст ей возможность сохранить анонимность, а Джеку открыться она не могла.
— У меня такое чувство, будто кто-то умер, — горько рассмеялась она. — Наверное, это я.
— Наплевать на них, мы найдем тебе что-нибудь другое.
Джейн стала всхлипывать. Лу внутренне весь сжался от сострадания.
— Я не могу делать ничего другого… ты же знаешь… эта роль была идеальной для меня…
— Значит, мы найдем другую «мыльную оперу», где бы требовалась секс-бомба в черном парике…
Теперь у Джейн их было двенадцать, разного фасона и длины — столько собралось за последние десять лет. Но она была неутешна. Слезы лились рекой. Пришлось вытирать их, а заодно и нос бумажным полотенцем.
— Я не знаю, что тебе еще сказать, дитя мое. Я ужасно сожалею. Правда.
Он на самом деле сожалел и страшно не хотел, чтобы Джейн страдала. Она не заслужила такого.
— Что же мне делать?
Джейн снова высморкалась. Слезы текли по ее щекам и касались купальника.
— Уйти с достоинством. Больше ты ничего не можешь поделать. Выйди на один день на работу и попрощайся…
Лу знал, что это будет ужасная сцена. Свободной рукой он сделал пометку в своем календаре. Он хотел в тот день послать Джейн цветы, анонимно, как всегда.
— А я поинтересуюсь, какие есть предложения.
— Я не могу делать ничего другого, Лу.
— Не надо отчаиваться, доверься мне. Через день или два я тебе позвоню.
Джейн закончила разговор с чувством, будто мир рухнул. В каком-то смысле так действительно и было.
Только она положила трубку и утерла слезы, как в кухню ввалилась шумная ватага подростков: Джейсон, Александра, Алиса и их друзья.
— Что сегодня на ленч? — улыбнулся Джейсон, не видя и следа слез, которые его мать только что проливала. Он был точной копией молодого Джека. Александра тоже была на него похожа, хотя у обоих были рыжие, унаследованные от Джейн волосы.
Повернувшись к ребятам спиной, чтобы они не заметили, что у нее влажные глаза, Джейн достала из холодильника поднос с заранее приготовленными сандвичами: с ветчиной, колбасой, индюшатиной и паштетом. Забрав все это и три упаковки кока-колы, молодежь удалилась, а Джейн со вздохом села за кухонный стол. Все было кончено. Для нее все было кончено. Джек все-таки победил, сам того не зная. И вдруг, словно ему передались ее мысли, она услышала на подъездной дороге шум машины и, выглянув в окно, увидела знакомый серебряный «Мерседес» и Джека, который, остановив автомобиль, бодро выскочил из кабины. Он все еще выглядел очень молодо, его светлые волосы скрывали седину, которая уже появилась, Джейн это знала. Спортивный, в хорошей форме, он выглядел гораздо моложе своих сорока трех лет, но в глазах его было что-то недоброе, в линии губ появилась какая-то твердость, которой не было прежде. Джек был внешне хорош собой, однако ему недоставало теплоты, и даже сейчас, войдя в открытую дверь кухни, он не улыбнулся жене, не заметил печали в ее глазах. Да он в них, в общем-то, никогда и не заглядывал.
