— Портрет художника, — сказал он с горечью, чувствуя, что девушка внимательно рассматривает его. — Обычно считается, что художники одеваются в яркие тона.
Наоми откинулась на спинку стула.
— А вы всегда делаете то, чего от вас ждут? Его лицо слегка просветлело.
— Нет. Вовсе нет. Честно сказать…
— За чем следует обычно огромная ложь, — договорила Наоми, не сомневаясь, что он знает, что она улыбается.
— Как это верно! В любом случае то, что я собирался сказать, прозвучало бы как мольба о жалости, поэтому я лучше промолчу.
— А мне любопытно!
Бран пожал плечами.
— Я только хотел сказать, что выбрал сегодня одежду исходя из приятности ощущения, но случайно подобралась забавная расцветочка. Это старая одежда, и я, конечно, знаю ее цвет, но реальный комфорт создает не цвет, а гладкость шелкового платка или мягкость старого вельвета. Понимаешь?
— Еще бы. Я тоже обожаю ощущение хорошего материала на коже.
— Помню. Вчера на тебе была шелковая блузка.
— Мне ее сестра одолжила. И упреждая ваш вопрос: я опять в ней. Единственное изменение в моем туалете — сережки. Сегодня это жемчужные капли.
Настроение Брана заметно поднялось. Он отхлебнул виски и повернулся к Наоми.
— Что бы ты хотела выпить?
— Здесь на столе прекрасная уэльская минеральная вода. Я сама за собой поухаживаю, — быстро отозвалась девушка. — Я вообще-то мало пью.
— Не можешь себе позволить?
— И это, конечно. Но основная причина — в головной боли, которая мучает меня, если я выпиваю больше одного бокала вина.
— Похвальная сила воли, — одобрил, улыбаясь, Бран и приподнял голову. — А вот и ужин. Добрый вечер, Мейган, — приветствовал он экономку. — Чем порадуете нас сегодня?
Мейган вошла в комнату с подносом.
— Ох, Бран Ллевеллин, никак тебя не обманешь. Я так старалась войти неслышно.
— Я все равно узнал бы звук твоих честных шагов… — Мейган поставила перед ним тарелку, он потянул носом воздух. — Что это?
— Дыня в портвейне. Нарезана маленькими кубиками. Есть лучше ложкой.
— Надеюсь, вина не слишком много. Наоми вынуждена ограничить потребление алкоголя.
Наоми рассмеялась.
— Но не настолько, чтобы не попробовать это блюдо. Выглядит просто восхитительно. Мейган — настоящий художник в кулинарии, — добавила она, оставшись наедине с Браном, и замолчала в нерешительности.
— Что такое? — спросил Бран.
— Вероятно, вам следует знать, что сегодня утром Мейган поведала мне кое-что о вашей жизни. Ей казалось, что постороннего человека может удивить фамильярность ваших отношений, и она рассказала, как они попали сюда.
— Никакой филантропии здесь нет, как это может показаться. На самом деле я с трудом представляю, как бы обходился без них. И Бог знает, как бы пережил без их участия и помощи нынешнюю ситуацию.
Остаток ужина прошел более непринужденно. Бран говорил больше на отвлеченные темы; интересуясь основной работой Наоми, расспрашивал ее о керамике…
— Ты могла бы поучаствовать для меня в следующем аукционе, Наоми. Мне почему-то кажется, что меня обдирают как липку.
Наоми сказала, что будет счастлива оказать ему эту услугу, уверенная, что к следующим торгам она будет далеко отсюда, там, где ей и положено быть.
Позднее на веранде Наоми постаралась побыстрее выпить кофе и приступить к чтению первой главы «Полета ворона».
— К сожалению, вторую я не успела закончить, — сказала она Брану. — Я решила как можно лучше откорректировать первую, а к работе над второй вернуться завтра. В любом случае текст в сорок тысяч слов не отнимет слишком много времени.
— Все стараешься поскорее смыться, — уныло заключил Бран. — Неужели моя компания столь обременительна?
— Ни в коей мере, — возразила Наоми, слегка покривив душой. — Просто, прежде чем вернуться в Лондон, я хотела бы пару дней провести с родителями.
Его лицо расслабилось.
— А, понимаю. Тогда, Шахерезада, читайте. Наоми приготовила красный карандаш, чтобы вносить изменения, если Бран захочет. Демонстрируя мастерство владения словом не хуже, чем кистью, Бран Ллевеллин нарисовал весьма живописную картину маленькой деревеньки, где он родился и где основной кормилицей для жителей была шахта.
Мальчик воспитывался в любви и строгости и с молоком матери впитал уважение к учебе. Впервые вкус к образованию он получил в начальной школе, где много лет, до своего позднего и неожиданного замужества, преподавала его мать, хотя Олуен Ллевеллин позаботилась, чтобы ее сын умел писать и читать задолго до того, как сядет за парту. Кроме этого, она обучала его играть на фортепьяно, лелея надежду, что его карьера так или иначе будет связана с музыкой.
«Мама, — писал Бран, — очень сильно надеялась, что я окончу Оксфорд со степенью доктора музыки».
Не было в ранние годы художника ни терзающей бедности, ни притеснений со стороны родителей. В доме царила гармония. Но вот умер отец Брана, и резко оборвался беспечный, словно озаренный солнцем пролог его жизни. В тот сумрачный, с отзвуком траурного колокольного звона вечер, когда гроб отца опустили в могилу, Бран простился с детством.
— Ну, что ты скажешь? — спросил Бран.
— По-моему, великолепно, — сказала Наоми. — А вы довольны? Я слегка подредактировала текст, но только чтобы усилить некоторые места. Если хотите что-то изменить, пожалуйста, говорите.
— Я потрясен. Не знаю, благодаря моему ли литературному стилю или твоим доделкам, но звучит действительно классно.
— Так оно и есть. Впрочем, как и недоделанная вторая глава. — Наоми хихикнула. — Теперь-то вы понимаете, почему меня так трудно было оторвать от работы? Дождаться не могу, когда узнаю продолжение. — Ее взгляд упал на большое пианино в углу комнаты. — А вы все еще играете?
Бран пожал плечами.
— Время от времени. Я, конечно, не виртуоз, но играю весьма приятственно для слуха. Ну что ты, в колледже я был нарасхват. Ребята ставили мне выпивку, чтобы я озвучивал поздние посиделки. А иногда, под настроение, даже просили исполнить Дебюсси. Но не часто.
— Я с удовольствием послушала бы Дебюсси, если бы ты мне сыграл, — вырвалось у Наоми. Она замерла, ожидая отповеди.
К ее огромному удивлению, Бран встал.
— А вы нарываетесь, мисс Писака.
Он направился к пианино и сел на стул. Слегка размяв пальцы, он начал играть.
Наоми сидела смирно, не решаясь даже вздохнуть, когда нежные звуки «Лунного света» заполнили комнату, затем плавно перелились в «Девушку с волосами цвета льна», а потом зазвучали мелодии Равеля. Неожиданным арпеджио вверх и вниз Бран перешел к попурри из мелодий «Биттлз». Грустная интерпретация настолько тронула Наоми, что она долго еще сидела молча после того, как отзвучала последняя нота.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
