Куда же мне податься? Если я резко повернусь и побегу вверх по лестнице, он меня в два счёта нагонит. А что, если мне выпрыгнуть в окно? Оно чуть приоткрыто… Я тихонько толкнул раму и поглядел вниз. Там стояли ребята и тележка.
Я наклонился и громким шёпотом сказал:
— Не могу спуститься! Задерживает лев.
Должно быть, потому, что я говорил шёпотом, они ничего не поняли.
— Осторожно, лев! — крикнул я громче и быстро оглянулся.
Лев сидел на том же месте и не сводил с меня глаз. Ребята немного постояли, потом Петер кивнул в мою сторону, покрутил пальцем у виска, и все они пошли к следующему дому. Я тихонько опустился на ступеньку и не меньше часа так просидел, боясь шевельнуться. Но дольше я выдержать не мог. А что, если я закричу: «Караул, помогите!» Чтобы настигнуть меня, льву достаточно двух прыжков. Да, но за это время я успею вылезти за окошко. Ну, а дальше что?
Перед домом рос старый каштан. Правда, ветви не совсем доставали до окна. Внизу виднелся палисадничек, зеленела травка.
Прошло ещё полчаса. Я окончательно решил спасаться бегством. Очень осторожно я взял самую большую кипу бумаги — надо ж было хоть что-нибудь спасти — и выбросил её на улицу. Но я не рассчитал: там дул ветер и почти вся бумага разлетелась. Только тоненькая пачка упала под ноги какой-то женщине. Я быстро отскочил от окна и оглянулся. Лев сидел всё так же, приготовившись к прыжку, и напряжённо глядел на меня. Должно быть, у него уже слюнки текли! Я собрался с духом, вылез на карниз и после нескольких попыток всё-таки дотянулся до толстой ветки каштана. Гляди-ка! Получается здорово! Вот только пакет с костями и медными прутьями очень мешал… Но не успел я с нижней ветки прыгнуть на землю, как кто-то цап меня за штаны…
— Ага! — услышал я густой бас. — Наконец-то мы тебя поймали, разбойник! Вот кто у нас тут без конца по деревьям лазает! Вот кто у нас цветы топчет! И ещё по всей улице бумагу разбросал!
Я понял, что это дворник. Он очень сердито глядел на меня и крепко держал за воротник.
— Да нет, — плакался я, — это совсем не я….
— Не ты? Нет уж, голубчик, не отвертишься! Я же сам тебя с дерева снял.
— Да нет! — начал я объяснять. — Что вы меня с дерева сняли — это правда. Но ведь я не нарочно на него залез. Я спасаюсь бегством! От льва! Меня зовут Альфонс Циттербаке. Я пионер и собираю старую бумагу.
— Да ты очумел, что ли? — сказал дворник. — С каких это пор у нас львы по деревьям лазают? — Он всё не отпускал меня.
— Да не по деревьям они лазают! Он сидит там, на площадке, перед квартирой профессора. Я едва спасся от него в окно.
Дворник посмотрел мне в глаза и покачал головой.
— А ну, пошли! — сказал он. — Идём на лестницу.
— Нет, нет! — крикнул я. — Боюсь! Он сожрёт меня!
Вокруг уже толпился народ, и я слышал, как кто-то объяснял:
— Говорят, он льва увидал и от страха в окошко выскочил.
Кто-то засмеялся. Но остальным было не до смеха.
— Да где он, твой лев? — спросил широкоплечий дяденька.
— На лестнице сидит! — ответил я.
Подошли наши пионеры, и Петер протолкнулся ко мне.
— Ты что тут опять натворил, Циттербаке? — спросил он. — Вечно из-за тебя неприятности!
Ох, и разозлился я на него!
— А я виноват, что ли, когда лев на лестнице сидит, а мне надо старую бумагу собрать. Вы всё на меня валите!
Тут широкоплечий дядька взял здоровенную палку, дворник — лопату, они кликнули меня, и мы все трое должны были подняться на третий этаж. Мне пришла в голову удачная мысль. Дай, думаю, возьму свой пакет с костями. Как увижу льва, так ему скорее брошу. Он, конечно, начнёт обнюхивать кости, а я тем временем удеру!
Но совершенно неожиданно на улице появился профессор. Дворник — к нему:
— Господин профессор! Мальчишка вон говорит, будто на вашей площадке лев сидит.
Профессор покачал головой:
— О нет, мальчик, ты ошибся. Это не лев. Это гиена.
Народ забеспокоился, а я крикнул:
— Слышали? Значит, я правду сказал.
Петер шепнул мне:
— Где же правду-то, когда это не лев, а гиена. Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты на зоологии ушами не хлопал.
Дяденька с палкой возьми да скажи профессору:
— С какой же это стати, господин профессор, ваша гиена по лестнице гуляет? Видите, бедный мальчуган был вынужден прыгнуть в окно!
Профессор ничего понять не мог.
— Как это — гуляет? — переспросил он, — И почему — в окно?
И вдруг он ужасно захохотал. Он даже весь трясся от смеха. Потом снял очки, долго их протирал и опять покатился со смеху.
— И ничего тут нет смешного, — сказал я. — Гиены тоже очень опасные звери и тоже кусаются.
Но профессора уже нельзя было остановить. Он держался за живот и чуть не плакал от смеха.
— Гиена… гуляет по лестнице… кусается! Да нет, мальчик, она уже давно не кусается… Это чучело!.. Его моль сожрала, вот я и выставил его на лестницу. Думал, ты заберёшь с собой и гиену, чтобы сдать её в утильсырьё…
Все так громко хохотали, что к нам подошёл народный полицейский — должно быть, хотел проверить, не стряслось ли чего-нибудь.
— Да нет, — говорят ему, — ничего не стряслось. Просто один мальчик чучела гиены испугался и в окно выпрыгнул.
Я обиделся. Потом я понемножку стал собирать бумагу, разлетевшуюся по всей улице, и складывать её в нашу тележку. Вот ведь что получается, когда чересчур стараешься!
На будущей неделе мы будем проходить по зоологии зверей, которые водятся в Африке. И гиену тоже.
Когда учитель объявил нам об этом, Бруно поднял руку и сказал:
— Пусть нам Циттербаке про свою гиену расскажет. Он у нас здорово на гиен охотился!
Весь класс хохотал. А я сидел красный-красный.
Завтра нам опять старую бумагу собирать. Интересно, кого я теперь на лестнице встречу?
Как я ездил на трамвае
Недавно я собрался навестить тётю Зи́грид. На остановку трамвая я пришёл первым. Понемногу стал собираться народ. Когда трамвай, заворачивая за угол, зазвенел, собралось уже столько пассажиров, что и не сосчитать. Вагон остановился. Тут и начинается вся история.
Один пассажир сказал другому:
— Нет, ты погляди на этого паренька: крутится-вертится, то впереди станет, то позади. Сам небось не знает, чего ему надо.
Я испугался. И чего только взрослые про тебя не наговорят! А ведь я первый сюда пришёл. Я попятился и наступил какой-то женщине на ногу. Как она начнёт ругаться! Я бочком-бочком и стал последним. Докажу им, думаю, какой я вежливый, раз они сами ничего не понимают.
Наконец и я подошёл к двери вагона, уже хотел было вскочить, а кондуктор как цыкнет на меня:
— Нечего тебе тут хулиганить! Прибежал последним и на ходу вскакивает! Без ног остаться хочешь?
Так и ушёл трамвай без меня.
Следующий подъехал битком набитый. Но я был начеку и втиснулся в вагон.
Тут опять началось.
— Нет, вы подумайте! Этот мальчик с веснушками толкается невыносимо!
Я тихонько буркнул:
— Не толкаешься — ругаются, начнёшь толкаться — опять не так!
Хоть я и пробормотал это очень тихо, но всё же какая-то толстая тётя в чёрной шляпе, похожей на воронье гнездо, разобрала и визгливо крикнула:
— Какой наглец!
Хорошо, что я вспомнил, чему меня всегда мама учила: «Альфонс, даже если ты прав, не дерзи, сиди я помалкивай! Слово — серебро, а молчание — золото». Вот я и молчал, как золото. Однако тётке с вороньим гнездом на голове и это не понравилось.
— Ишь упрямый какой! — сказала она.
Дяденька вынул трубку изо рта и сказал:
— Да ведь и мы не ангелы!
И тут пассажир, вскочивший последним, так сильно толкнул его, что он чуть не упал.
До тёти Зигрид было шесть остановок. Из-за тесноты я едва не проехал свою. Пришлось хорошенько поработать локтями. И чего только взрослые не кричали мне вслед! Но я и правда здорово толкался.
Вот я и думаю: как же садиться в трамвай? Толкаешься — нехорошо, встанешь сзади — говорят: «Чего ты зря вертишься?» Одни неприятности.
А правда обидно, когда тебе уже десять лет исполнилось, а никто тебя за человека не считает. Иногда по ночам мне снится, будто я водитель трамвая. Еду быстро-быстро. Пассажирам даже плохо делается. Сидят на скамейках, съёжились, маленькие такие и молчат. И всё меньше и меньше становятся. А я — всё больше и такой уж большой вырос, что мне даже смешно на них глядеть. И я несусь с ними по тёмным и тихим улицам…
Вам никогда ничего такого не снится?
Что со мною было в новогоднюю ночь
Всё началось с того, что под Новый год мне разрешили навестить дедушку и бабушку. Они живут в маленьком городке. Я очень обрадовался. Конечно, не из-за города, а потому, что у дедушки с бабушкой я могу делать что хочу. Но всё вышло по-другому.
