Конечно, до таких высот, как мне делала Имона, моему творению было как магическому светлячку до местных лун, но в целом получилось миленько. Миленько, симпатично, в сочетании с темно-синим, праздничным платьем, перехваченным пояском на талии. Ткань его искрилась так, будто на него просыпали крошку, впитавшую холодный свет всех трех лун, а еще были туфли на каблучке.
Да, я определенно не ждала, что Валентайн все-таки зайдет поздравить меня. Просто поздравить.
Но он сейчас в другом месте, и у него там… совершенно другого рода поздравления.
На этом я резко рванула поясок платья и принялась раздеваться. Идея покрасоваться в нарядах, чтобы не сходить с ума от скуки и не ворочаться в постели, мучаясь бессонницей до утра, пришлась в тему. Я перемерила все платья, которые купила, выпила несколько бокалов дорнар-скар (к счастью, эта штука действительно не пьянила). К еще большему счастью, под дорнар-скар пошла и еда, а после я все-таки включила музыку.
Кто сказал, что если меня не приглашают на танец, я не могу танцевать?
Могу. Еще как!
В голову пришла совершенно хулиганская мысль, и спустя мгновение я уже красовалась перед зеркалом в том самом комплекте. Кружево мягко ложилось на грудь, полосочка, что называлась трусиками, закрывала разве что ну самое стратегическое, а пояс с чулками дополняли образ на пять с плюсом. Вот что значит белье, которое не чувствуешь. Я видела себя в отражении в нем, но мне казалось, что я раздета. Что полностью обнажена.
Правда, я все-таки его почувствовала, когда вскинула руки, чтобы повернуться в танце. Оно скользнуло по коже легкой и невесомой лаской, как перышко. И так — на каждом движении. Закрыв глаза, я плыла в этом калейдоскопе чувственных ощущений и музыки, в которую вливалась всем телом. Не знаю, насколько удачно. Я просто чувствовала. Просто двигалась. И мне впервые за все время было удивительно спокойно, так хорошо…
— Прекрасно, Лена, — низкий голос Валентайна прозвучал как внезапный сильный чужой аккорд.
Я остановилась так резко, что пошатнулась на каблуках. Открыла глаза и поняла, что стою в каких-то миллиметрах от архимага.
Наверное, если бы меня застали за чем-то гораздо более интимным, я бы и то не отреагировала так. Сейчас же просто размахнулась и влепила ему пощечину. Сама испугалась того, что сделала, попятилась. Правда, недалеко: ладонь Валентайна властно легла мне на талию, притягивая к себе.
— Ну что же ты, Лена, — низко и хрипло произнес он. — Драться так драться.
Я даже пикнуть не успела, успела только рассмотреть отпечаток ладони у него на щеке, а в следующий момент жесткие пальцы вплелись мне в волосы, потянули вниз, заставляя запрокинуть голову. Я бы дернулась, но Валентайн держал крепко. Держал, а еще обжигал совершенно беззащитную шею горячим дыханием, почти касаясь ее губами. Меня даже от одного этого бросало в дрожь, не говоря уже о том, что будет, если он все-таки меня поцелует. Я не могла видеть его взгляд, но дикие, расходящиеся от него животные волны накрывали с головой, я и чувствовала себя в точности так же, как под водой, на безграничной, затягивающей глубине, где не остается ни лучика света, ни дыхания. Только пульс стучит в ушах.
— От… пусти, — к счастью, на самом деле мы были не под водой, и я сейчас могла выдохнуть. — Отпусти, Валентайн. Мне страшно.
Страшно мне стало, когда он вскинул голову. Наверное, такой голодной тьмы в его взгляде я не видела никогда. Такого голода. И такой тьмы, когда даже растягивающиеся на манер звериных зрачки теряются в темноте. Еще у него на скулах начинала серебриться чешуя, проступая на коже тонкими, пока что полупрозрачными пластинками. И это было красиво!
Настолько же красиво, насколько пугающе. Завораживающе.
— Ты меня не боишься, Лена, — произнес он. — Как бы ты ни старалась это скрывать, ты меня не боишься. Только ты одна.
— Я не…
Мои губы запечатали поцелуем. Таким яростным, сильным и быстрым, что вслед за ним я ушла под воду еще быстрее. Настолько глубоко, что теперь не осталось даже возможности вдохнуть. Или закричать. В ушах по нарастающей бился пульс, пробиваясь сквозь звон глубокого погружения, а губы вплавлялись в его, и не осталось ничего больше кроме этой сумасшедшей раскрывающей мой рот ласки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кроме прикосновения грубой ткани его пальто к обнаженной коже, к белью, которое только что я совсем не чувствовала, а сейчас ощущала, как оно касается всех самых сокровенных мест на моем теле.
Я вцепилась в лацкан его пальто, Валентайн подхватил меня на руки. Или, точнее будет сказать, под бедра. Теперь все выглядело так, будто его целую я, хотя ритм, темп и напор давящих на мои снизу губ говорил об обратном. Его язык сплетался с моим, всей кожей между разведенных бедер я чувствовала жар и… пустоту. Пустоту, которую отчаянно хотелось заполнить.
Настолько отчаянно, что я содрогнулась при одной лишь мысли о том, как это будет. Сладко, и так сжалась, что перед глазами вспыхнули звезды и все поплыло.
Оргазм может случиться от поцелуя?
Меня опрокинули на постель раньше, чем я успела подтвердить или опровергнуть эту теорию. Прохладное покрывало, горячая кожа и его руки, скользящие по моему телу. Чешуи на скулах стало еще больше, а тьмы в глазах хватило бы на весь Хэвенсград. То, как Валентайн провел ладонями по всему моему телу — властно — от плеч, по груди, цепляя ставшие острыми соски, по животу и ниже, сдвигая белье, то, как он на меня смотрел — хищно, пристально, жестко и жадно, все в нем говорило: «Моя».
Ему даже не нужно было повторять этих слов, но он все-таки их повторил:
— Ты — моя, Лена. Моя и ничья больше, запомни это.
Слова воспринимались как что-то из другого мира — далекие, доносящиеся сквозь толщу воды. А его прикосновения, пальцы, застывшие на моих бедрах, словно клеймили, обжигая не то льдом, не то пламенем. Я приподнялась, потянулась к нему, положила ладони на грудь, чувствуя, как под ними колотится сердце. Его сердце. Настоящее. Живое. Хотя большинство в Даррании считают, что сердца у него нет. Да что там, я сама так считала.
Я тянусь вперед, и в этот момент в моей голове раздается отчаянный, дикий визг: «Не смей этого делать! Не смей! Слышишь!» Голос высокий на крике и в то же время до боли знакомый.
Мой?!
Осознание этого становится последним, что я слышу: сознание взрывается, как лампочка. И наступает темнота.
Глава 7
Глава 7
Как Новый год встретишь, так его и проведешь. Даже не удивляюсь, что у меня в голове первой всплыла эта мысль, а второй — что я весь последующий год буду трахаться и слышать голоса в голове. Даже не знаю, какая перспектива заводит меня больше. Даже не знаю… А еще не знаю, откуда во мне столько цинизма. Предсказуемо разлепив веки в одиночестве, я поняла, откуда. Все мои чувства, которые я разрешала себе испытывать, оборачивались полной жо… и ладно бы только романтические порывы.
Я любила родителей. Они умерли.
Я влюбилась в Земскова. Он оказался козлом.
Я влюбилась в Люциана. Та же история, с поправкой на крылатость и размеры. Правда, козел он и в Африке козел, в смысле, в Даррании. Ну вот и пусть себе летает.
У меня была лучшая подруга — с ней случилось непоправимое. Из-за меня.
Теперь я вроде как поверила в то, что могу… быть счастлива с Валентайном? Что?! Вот прямо так, с такими интонациями — Ч.Т.О?! И в итоге после страстного лапанья и отключки благополучно просыпаюсь утром в своей постели. Одна. Между прочим, после потери сознания — после чего? Меня-таки догнало межмировыми перемещениями, и я схожу с ума? Во мне завелась субличность Елена Петровна Харитонова, которая против спонтанного секса с красивыми мужчинами?
Зажмурившись, потерла виски, испытывая непреодолимое желание что-нибудь выпить. Например, воды. Дорнар-скар, может, и безалкогольный, но пить хотелось зверски. Оглядевшись, нашла графин на привычном месте: на тумбочке. Я всегда просила ставить мне воду на ночь, моя привычка с детства. Вот и сейчас дотянулась до стакана, плеснула туда от души, и залпом его выпила. Затем второй.
