— Если даже ничего подобного не существует, а является лишь плодом нашего воображения, — вполне здраво рассуждал он, — это, тем не менее, приносит отличные практические результаты и выгоды…
Попутно Канцеляров сформулировал эпохальную мессианскую задачу. Он вознамерился собрать всех счастливцев и основать нечто вроде новой религии. Аккумулировать такое громадное количество упомянутой энергии, чтобы совершить преобразование законов природы и, может быть, воздвигнуть новую вавилонскую башню и рай на земле. Теоретически этот беспрецедентный прорыв в истории человечества еще не был хорошо им просчитан, однако с самого начала было более или менее ясно, что, исходя из незыблемых законов сохранения энергий, новый рывок в царство вечной благодати и гармонии члены Тайного Братства Счастливцев предпримут на фоне Апокалипсиса для всего остального человечества.
Трудно сказать, что при этом Канцелярова увлекало больше — роль великого мессии или то, с каким сочувствием внимает его рассуждениями великолепная женщина Елена Белозерова.
Между прочим, с некоторых пор Елена стала избегать спиртных напитков, прогулок верхом и зачастила в клинику к одному знаменитому специалисту, светиле в области акушерства и гинекологии.
Говорил ли Канцеляров о своих экстраординарных магических способностях в шутку или всерьез (по крайней мере, сначала он не слишком в это верил), но теперь именно с их помощью собирался осуществить задуманное. Как бы там ни было, в соответствие с определенными магическими процедурами и ритуалами, он даже составил некий тайный список того, что должно случиться в его личной жизни. Все желания и мечты — прямо по пунктам.
То есть магический список сам по себе являлся инструментом воздействия на будущее и катализатором определенных событий. Кое-что из запланированного (он и сам был этим удивлен) уже, якобы, свершилось, например, заранее запланированное уничтожение неких препятствий на пути к центру счастья, и это безусловно указывало на то, что с такой же неотвратимостью свершится и все прочее.
Список, как уже было сказано, был тайным, но некоторые из его пунктов (хотя и без подробной конкретики) Канцеляров сообщил Елене Белозеровой. Должна же она понимать, с кем имеет дело. Словом, он аккуратненько все расписал.
В таком-то году, такого-то месяца и числа — Нобелевка.
В таком-то году, такого-то месяца и числа — покупка острова на Адриатике.
В таком-то году, такого-то месяца и числа — рождение наследника от лучшей из женщин. И так далее.
Впрочем, времени для встреч у Канцелярова и Елены теперь было очень немного. По причине кипучей деятельности, которая сутки напролет поглощала Канцелярова.
Из своей научно-исследовательской конторы Канцеляров не то чтобы уволился, а просто перестал там появляться. Общался с какими-то чрезвычайно влиятельными во всех отношениях людьми и как бы ожидал для себя какого-то нового назначения. Недостатка ни материальных, ни финансовых ресурсов он, как уже было сказано, не испытывал.
Теперь Канцеляров сам приятельствовал с Аркашкой Цветковым, полковником Петровичем, журналистом Ксавериным, помощницей Екатериной Сергеевной Утюговой и прочими. С родителями Елены Белозеровой отлично поладил. Кажется, они уже затруднялись решить, кто из двоих действительно роднее — этот замечательный молодой человек или дочь. Более того, снова весело замелькал поблизости исчезнувший было Гречишкин, маленький гражданин с повадками таракана. Как будто ничего не произошло. Дизентерийного вида лаосцы-бирманцы, было поселившиеся в его квартире, а также омоложенная старуха за его рабочим столом, исчезли, словно их и не бывало. За этим Гречишкиным Канцеляров следил с особенной тщательностью, хотя подружиться, вступить с ним в какой-либо ощутимый человеческий контакт ему не удавалось. Еще тот, видно, был тип, этот Гречишкин!
Пора было, пожалуй, поговорить и о свадьбе. Не год же носить траур, в самом деле.
Канцеляров сам назначил дату, и Елена Белозерова как будто не возражала. Нельзя сказать, чтобы она выглядела на этом фоне такой уж безбрежно счастливой и расцветшей. Скорее уж, какой-то рассеянной, покорно-решившейся. Когда родители спрашивали ее, как дела, она как-то тихо, словно виновато отвечала: «Пока все хорошо…»
Канцеляров и сам все больше досадовал, хотя и не без доли кокетства, что «общественная нагрузка», великие дела, закрученные им, не оставляют времени вплотную заняться собственной личной жизнью. Впрочем, на самых разнообразных увеселительных мероприятиях, особенно, если он проходили в загородном палаццо Белозеровых, присутствовал всенепременно…
Видимо, согласно его теории силовых линий и энергетических полей, он действительно приблизился к центру счастья, соблюдая при этом все возможные меры предосторожности и перестраховываясь. Во всяком случае, именно в таком духе живописал происходящее Елене Белозеровой.
И все-таки, как оказалось, где-то Канцеляров, должно быть, таки ошибся в расчетах. В какой-то момент система «засбоила», начало происходить нечто, что Канцелярову не понравилось. При этом, надо отметить, главный «индикатор» ситуации — чуткий гражданин Гречишкин — не проявлял абсолютно никаких признаков беспокойства — никуда не исчезал, не оставлял вместо себя лаосцев-бирманцев и так далее. Значит, по логике, все шло путем, никакой опасности. Да и «веселое» сияние никуда не улетучивалось, было тут как тут, стояло над Канцеляровской макушкой, словно нимб-рой золотящихся в закатном солнце мошек-комариков. То есть теоретически Канцеляров мог быть совершенно спокоен.
Как ни странно, но он как бы даже не удивился, что Гречишкин на месте, а неприятные симптомы появились. Его словно что-то ужасно нервировало-раздражало или он был чем-то недоволен. Хотя раздражение старался скрывать. Начал торопить Елену Белозерову с приготовлениями к свадьбе. Вероятно, действительно был наделен некими уникальными экстрасенсорными качествами и улавливал то, что не мог запеленговать даже сверхчуткий Гречишкин.
Что же так нервировало Канцелярова?.. Довольно быстро это приобрело вполне явные формы. Словом, начало происходить то же самое, с чего начались неприятности и у Чемоданова. Отчуждение. Канцеляров заметил, что его стали чураться члены Братства.
Однако, в отличие от Чемоданова, его не просто по возможности старались избегать, но в самом отношении к нему сквозили брезгливость и высокомерие, словно он был каким-то неполноценным существом. Ему, что называется, стали отказывать от дома, не приглашали на мероприятия, смотрели с удивлением, типа «а кто он, собственно, такой, чтобы быть среди нас?!», норовили отвернуться при встрече, а то и вовсе переставали замечать, как будто он был пустым местом… И это должно было показаться Канцелярову особенно обидным и унизительным, так как происходило в тот самый момент, когда им был практически подготовлен эпохальный форум, на котором, по его замыслу, как на каком-нибудь партийном съезде, должны собраться делегаты-представители всех городов и весей.
Между тем, довольно странным было то, что, по-видимому, Канцеляров не связывал эти неприятные проявления с какими-то мистическими или физическими причинами, вроде потусторонних воздействий, а также завихрений в силовых полях и побочных эффектов при прохождении сквозь сгустки энергетических линий. Его объяснения и подозрения были куда как обыденнее.
Он стал подозревать против себя какие-то внутренние интриги, наподобие внутрипартийной конкуренции. Хотя, в отличие от любой партии, в Тайном Братстве изначально не было никакой иерархии, организационных структур, формального членства, учета, идеологии и т. д. Все, как известно, существовало лишь в виде неосязаемых недомолвок, двусмысленностей, полунамеков, полусигналов; происходило исключительно при молчаливом понимании своей высшей принадлежности.
А вреднее всех, по его ощущению, был тот первоначальный, старый кружок членов Тайного Братства, определенный еще Чемодановым. Именно оттуда распространялись импульсы и волны обидной недоброжелательности и отчуждения. Не иначе, как Канцелярова пытались подвергнуть остракизму, — его, который вел Братство к новым сияющим вершинам!
Во время одного из визитов он со всей возможной дипломатичностью и неуловимостью повел окольный разговор о своей трудно-переоценимой деятельности в Братстве, но окружающие стали как будто демонстративно зевать и отворачиваться. Он говорил, что, именно благодаря принятым им мерам, они застрахованы от всякого рода нехороших историй, намекая, конечно, на разразившуюся недавно как чуму — трагедию с нехорошими письмами. Но и это не производило на «братьев» должного эффекта. Люди словно не понимали, о чем речь. Точнее, конечно, делали вид. Когда же он стал намекать, уже даже с некоторой нетерпеливостью, на некие неуловимые, неразрывные связи между ними, полковник Петрович проворчал в сторону:
