– Где тут ближайшая больница? – спросил энкавэдэшник.
– Два квартала прямо и квартал направо.
– Ты машину водить умеешь?
– Приходилось.
– Садись за руль.
– Я на посту и покидать его не имею права.
– Я приказываю!
Андрей обежал «ЗИС-5», открыл дверь кабины, и на него едва ли не вывалился водитель. Был он бледен, в полубессознательном состоянии, стонал.
Вдвоем с лейтенантом они сдвинули водителя на середину сиденья. Лейтенант уселся справа, Андрей – слева, на водительское сиденье, и нажал кнопку стартера. Мотор завелся.
Прав Андрей никогда не имел, на курсах шоферов не учился. Но на фронте выучился водить мотоцикл и грузовик – жизнь заставила.
Он включил передачу и тронулся.
Грузовик кидало на колдобинах, больной водитель норовил упасть и бился головой о стекло. Лейтенант старался придерживать его.
Так они доползли до больницы. Андрей въехал в ворота и остановился у приемного покоя.
– Ожидай тут! – бросил лейтенант и бегом кинулся к дверям.
Вскоре он появился с двумя санитарами и носилками. Водителя вытащили из кабины, уложили на носилки и занесли в приемный покой.
Через десяток минут появился лейтенант – в руке он нес документы и кобуру с пистолетом. «С водителя снял», – догадался Андрей.
– Теперь едем в Коммунарку, – приказал чекист.
– Мы так не договаривались. У вас, товарищ лейтенант, своя служба и свои начальники, у меня – свои.
– Ты из какого отделения?
– Из двадцать второго.
– Я сейчас дежурному позвоню, предупрежу его, что тебя задействовал. Фролов, по-моему?
– Так точно.
Лейтенант хлопнул дверью. Он был явно раздосадован, что Андрей не испугался его приказа и не подчинился.
Через несколько минут он вышел:
– Все, дежурный принял мое сообщение. А дальше весь спрос с меня. Поступаешь в мое распоряжение.
«Вот едрена вошь, свалился на мою голову!» – думал Андрей. Чекистов он не любил, как и многие, но по Уставу должен был оказывать органам НКВД всяческую помощь и содействие.
Андрей молча крутил баранку. Дорога была неважной: днем уже пригревало солнце, кое-где подтаивало. Вечером и ночью температура падала, и все замерзало, становилось скользким. Плюс к тому – опыта у Андрея было маловато, да и сидел он за рулем в последний раз довольно давно, два года тому назад, еще в Германии. Теперь же он старался не отвлекаться от управления: не дай Бог сыграешь в кювет, чекист скажет – специально. И что у них за манера такая дурацкая на машинах надписи делать? Хлеб! Какой к черту хлеб, когда в кабине два мордоворота в погонах и при оружии?
Пару раз Андрею пришлось останавливаться, и лейтенант сразу хватался за кобуру. Андрей выходил и тряпкой протирал фары. Забрызгиваются грязью, дорогу видно плохо.
После второй остановки Андрей не выдержал:
– Ты чего такой дерганый, лейтенант?
– Ты как разговариваешь со старшими, сержант? Я на тебя твоему руководству пожалуюсь.
Андрей замолчал. Ненормальный какой-то!
Когда они за полночь уже въехали в поселок, лейтенант стал показывать дорогу:
– Направо и потихоньку, там дорога плохая. За мостиком налево.
Промелькнул в свете фар щит с надписью «Проезд и проход запрещен. Запретная зона».
Андрей нажал на тормоз:
– Дальше ехать нельзя.
– Нам можно, – самодовольно ухмыльнулся лейтенант. – Там у нас полигон, пункт прибытия.
Машина проехала еще с полкилометра и уткнулась в закрытые ворота.
На звук мотора вышел караульный с автоматом.
Лейтенант спрыгнул с подножки, показал документы. Солдат открыл ворота, и Андрей тронул машину.
Они проехали еще немного, и лейтенант показал направо:
– Вот к тому кирпичному зданию, и у торца остановись.
Андрей так и сделал.
– А теперь глуши мотор и иди со мной.
Лейтенант завел его в дежурное помещение.
Навстречу ему поднялся капитан с усами «а-ля маршал Тимошенко», а если проще – с небольшой щеточкой на верхней губе.
– Ты что-то припозднился сегодня, Кононыхин…
– Водителя внезапно скрутило. В больнице заподозрили прободную язву, пришлось брать милиционера с поста.
– А я уж подумал – для пущей маскировки. – Капитан раскатисто захохотал. Когда он прошел мимо Андрея, на того дохнуло водкой.
– Ты садись, соратник-помощник. Отдохни чуток!
Андрей уселся на скамью, лейтенант присел рядом.
Капитан и несколько солдат вышли из комнаты. Вскоре капитан вернулся один.
– Сколько у тебя по бумагам?
– Восемь.
– Все верно. Давай, распишусь о приемке. – Капитан поставил размашистую подпись.
Хлопнула дверь грузовика, Андрей дернулся.
– Сиди! – жестко сказал лейтенант. – Не твое дело.
Прошло полчаса. Совсем недалеко, метрах в ста, застрекотало несколько автоматов. «ППШ», – сразу определил про себя Андрей.
Еще через полчаса вошел капитан. За ним ввалились солдаты.
– Будешь? – Капитан достал из письменного стола бутылку водки. Он обращался к лейтенанту, как будто Андрея тут вовсе не было.
– Не, мне еще перед начальством стоять.
– Как знаешь, было бы предложено. – Капитан снова заржал.
Андрею стало не по себе. Какие-то черные дела здесь происходят.
– Так я поехал? – спросил лейтенант.
– Валяй! Сделал дело – гуляй смело!
Лейтенант и Андрей вышли.
– Скотина пьяная! – процедил лейтенант сквозь зубы. – Поехали!
Андрей завел двигатель.
Они подъехали к пропускному пункту. Там уже стоял другой грузовик, водитель которого собрался заезжать. Пришлось немного попятиться задом и уступить дорогу.
Ехали молча. Когда въехали в город, Андрей спросил:
– Куда?
– На Лубянку.
Пока подъехали к нужным воротам, пришлось немного попетлять. Внутрь, во двор, Андрея не пустили. Из караулки вышел водитель и сам загнал грузовик во двор.
– Жди! – коротко приказал чекист.
Вскоре он вышел и вручил ему бумагу.
Андрей развернул ее и прочитал: «Сержант Фролов оказывал помощь Московскому управлению НКВД с 21-го часа второго марта по 5 часов третьего марта». Печать, подпись.
– Свободен, Фролов.
Да, ничего себе попал! Теперь до райотдела топать, оружие сдавать, бумагу. А впрочем, домой идти смысла нет. Пока он дойдет, опять на службу пора. Можно в отделе на диване вздремнуть немного.
Идти пришлось полтора часа.
Дежурный по отделу посмотрел на его заляпанные сапоги, покачал головой, взял бумагу:
– Ты где был?
Андрей рассказал.
Дежурный был старшина в возрасте, сидел на этой должности много лет, соответственно, видел и знал тоже много.
– Фролов, ты бы язык за зубами держал. Мне сказал, а больше – никому, даже капитану.
– Да что такое?
Старшина наклонился к Андрею:
– Место нехорошее – Коммунарка. Людей расстреливают там. Ну – тех, кого к «вышке» приговорили. Только – никому, молчи! Иначе самого туда в грузовичке отвезут.
В мозгу Андрея как будто калейдоскоп сложился. Грузовик с надписью «Хлеб», отдаленное от Москвы место, треск автоматов. Как же он сам-то не догадался?! А еще бывший разведчик!
На душе стало гадко: своими руками людей на казнь привез! И ладно бы уголовников – расстреливали все больше политических. Вернее, вешали на людей такие ярлыки, потому как приговаривали к высшей мере пролетарской защиты – расстрелу – людей, к политике вовсе не причастных, например священников.
Массовые репрессии, утихнувшие было во время войны, вновь возвращались. Вскоре начнется дело «врачей-вредителей», сфабрикованное по доносу. И только смерть «вождя всех народов» товарища Сталина в марте 1953 года остановит кровавое колесо.
Андрей улегся на диване в свободном кабинете, но сон не шел. На душе было муторно. Он поднялся и подошел к дежурному:
– Выпить есть?
Старшина внимательно посмотрел на него, нагнулся и вытащил откуда-то снизу два граненых стакана и бутылку самогона.
– Первач!
Разлил по половине стакана.
Молча, не чокаясь, они выпили.
Крепкий самогон показался Андрею водой, и он протянул стакан старшине.
– Капитан утром ждет! – помотал головой старшина, потом вздохнул и снова плеснул в стаканы немного самогона.
Они снова выпили. Закуски – никакой, даже хлебной корочки нет.
– Спасибо, старшина, выручил. На душе муторно.
– Это хорошо. Стало быть, есть еще она, душа-то.
Андрей удивился. Старшина с виду – служака дубовый, а изрек, как философ. Не так он, оказывается, и прост.
Андрей снова завалился на диванчик. Показалось – только глаза прикрыл, а старшина уже за плечо трясет:
– На, заешь, а то духан сивушный в комнате стоит.
Старшина протягивал ему кусок хлеба и два соленых огурца. И где он их только взял? Ночь ведь!
Хлеб и огурцы Андрей съел. Больно голоден был, ведь вчера без обеда и ужина, да еще почти сутки на ногах. Честно говоря, устал: несколько ночей толком не высыпался, и голова была чумной.
Он сходил в туалет, умылся холодной водой, прополоскал рот. По времени уже необходимо было присутствовать на построении.
