в том же месяце Брестского мира. Балтийцев поддерживали левые коммунисты, анархисты и левые эсеры, выступившие против позорного договора, считая его уступкой немецкому империализму и отступлением от задач мировой революции. В апреле команды нескольких судов Балтийского флота приняли резолюцию, обвинявшую правительство в намерении уничтожить Балтийский флот в соответствии с требованиями Германии. В резолюции прозвучал призыв к всеобщему восстанию. Моряки призывали сместить большевиков и установить новый режим, который бы твердо придерживался революционных принципов. У них ничего не получилось, но многие матросы присоединились к восстанию левых эсеров в Москве в июле 1918 года, ворвались в здание ВЧК и арестовали М.И. Лациса, видного чекиста, назначенного временным председателем ВЧК (после ареста Ф.Э. Дзержинского).
Мятеж был подавлен, но в октябре 1918 года опять начались волнения. В Петрограде на военно-морской базе состоялся массовый митинг, который принял резолюцию с требованием немедленного расторжения Брестского мирного договора и призывом оказать сопротивление немецким войскам, оккупировавшим Украину.
Затем митингующие перешли к вопросу монополизации большевиками политической власти. Они призвали провести открытые выборы в Советы, в которых должно быть представлено все разнообразие партий левого крыла. И наконец, они осудили политику правительства в отношении принудительной конфискации зерна, назвав членов продотрядов «ворами», обкрадывающими крестьян[43].
Октябрьский бунт 1918 года ничего не дал; войска разогнали митингующих и быстро навели порядок. Но лозунги мятежников удивительным образом предвосхитили программные лозунги восставших кронштадтцев в 1921 году, вплоть до лозунга «Советы без коммунистов!». Стоит проследить поведение балтийцев с 1905 по 1921 год, как становится понятным, что имел в виду бывший матрос Балтийского флота, а затем советский военный и государственный деятель Павел Дыбенко, когда упомянул о «вечно мятежном» духе матросов[44].
На протяжении всех этих лет сохранялись неистребимая ненависть ко всякого рода привилегиям и властям, те же мечты об автономии и самоуправлении и, помимо этого, враждебное отношение к центральному правительству и должностным лицам. Эту ненависть питали анархистские и народнические традиции низших классов, появившиеся в XVII – XVIII веках в связи с возникновением сильного бюрократического государства. В силу оторванности от материка Кронштадт стал главной цитаделью анархического восстания. Кронштадтские матросы, известные своей революционной горячностью и независимым духом, не терпели деспотизм и принуждение, из каких бы источников они ни исходили. Их лозунгами были стихийность и децентрализация. Свои надежды они связывали с местными Советами, по-настоящему народной демократической моделью управления после древнерусского вече и казачьего круга. Матросы всегда были склонны к неожиданным проявлениям насилия в отношении властей, офицеров, бюрократов, людей, обладающих привилегиями. В марте 1921 года все эти побудительные мотивы нашли выход в мощном выступлении против существующего режима.
В ходе разрастания Гражданской войны накапливалось раздражение. Основное недовольство, как и раньше, вызывала жесткая дисциплина на флоте. Революция 1917 года привела к полнейшей дезорганизации армии и флота – распалась традиционная иерархическая система. Пустоту заполнили бесчисленные солдатские и матросские комитеты, избиравшие собственных руководителей и отказывавшиеся выполнять приказы, поступавшие сверху. Похожее положение сложилось в промышленности: местные фабричные и заводские комитеты устанавливали «рабочий контроль» над производством. В первые месяцы после Октябрьской революции большевики поддерживали этот стихийный процесс децентрализации. В соответствии с декретом правительства отменили все традиционные военные звания и было объявлено, что в основу создания новой, «социалистической» армии заложен принцип выборности офицеров, дисциплина должна базироваться не на страхе и принуждении, а на сознательном исполнении каждым своего служебного долга и на взаимоуважении.
На деле это привело к окончательному развалу армии и флота. Солдаты и матросы, выйдя из-под контроля, грабили, убивали, насиловали.
Стоило в 1918 году вспыхнуть Гражданской войне, как большевики круто изменили политику. Срочно потребовалось положить конец хаотической децентрализации власти и восстановить дисциплину в Красной армии. Военный комиссар Л. Троцкий был главным противником «партизанщины» в Красной армии. В декабре 1919 года он издал приказ «О мерах по борьбе с партизанщиной в Красной Армии», по которому запрещалось принимать в действующие части членов партизанских отрядов. Повстанческие отряды рассматривались только как «материал для переработки», из которого «изымались неугодные» и «командный состав обновлялся». Тысячи бывших царских офицеров были возвращены в армию в качестве «военных специалистов» (военспецов), служивших под пристальным наблюдением политкомиссаров. Благодаря этому новый корпус красных командиров мог перенимать крайне необходимый военный опыт и технические знания, и никаких солдатских комитетов; неукоснительное исполнение приказов, любое нарушение дисциплины немедленно приводило к соответствующему наказанию.
Затем правительство решило применить подобные меры на флоте, но здесь оно столкнулось с серьезным сопротивлением. Как пишет П. Дыбенко, усилия большевиков по ликвидации комитетов и назначению комиссаров на командные посты вызвали бурю протеста на Балтийском флоте[45].
Для матросов, чье отвращение к властям вошло в поговорку, любая попытка восстановить дисциплину означала посягательство на свободу, за которую они сражались в 1917 году. Они считали, что только свобода действий, проявление личной инициативы дадут возможность достигнуть наилучшего результата, а их заставляли вернуться к авторитарной системе. В результате постоянно возникали разногласия между рядовым составом и большевистскими комиссарами и командирами, стычки между чекистами и красноармейцами, сражавшимися бок о бок на фронтах Гражданской войны.
После ее окончания положение, казалось бы, должно было улучшиться, а оно резко ухудшилось. Жесткая политика правительства потеряла разумное основание. Как крестьяне не видели никакой необходимости в конфискации их продукции и запрещении свободной торговли, как рабочие были недовольны поглощением их профсоюза государством и восстановлением трудовой дисциплины, единоначалием и появлением «буржуазных» специалистов, так и матросы и солдаты требовали восстановления демократических принципов в армии и на флоте. Балтийский флот бурно отреагировал на ужесточение дисциплины, отмену комитетов и назначение комиссаров и военспецов на командные посты. Недовольство принимало угрожающие размеры. Следует добавить, что появилось еще несколько факторов, донельзя накаливших обстановку не только на флоте, но и в армии. После войны солдаты и матросы впервые за многие месяцы получили отпуск и, приехав в родные места, не понаслышке, а лично столкнулись с проводимой правительством политикой принудительной конфискации зерна. В городах они видели, до какой степени нищеты довела людей война. Они выслушивали жалобы отцов и братьев, которые совпадали с их собственными обидами на власти. «Большевистская цензура скрывала от нас многое, что происходило у нас дома, пока мы были на фронте и в море. Когда мы вернулись домой, наши родителели спросили нас, почему мы воевали за угнетателей. Это заставило нас задуматься», – отмечал лидер Кронштадтского восстания Степан Петриченко[46].
Легко представить, до какой степени люди, подобные Петриченко, возвращаясь из отпуска, разжигали страсти среди своих товарищей. Не менее сильное воздействие на моральный дух матросов оказали предпринятые правительством шаги по сокращению отпусков. В декабре 1920 года это решение
