вызвало резкий протест со стороны матросов линейного корабля «Севастополь» – одного из двух дредноутов, сыгравших главную роль в событиях февраля – марта 1921 года. Зимой 1920/1921 года резко умножились случаи дезертирства балтийских матросов. В начале 1921 года флот уже не являлся единой военной силой – он разваливался на части.
Еще одна весьма серьезная проблема возникала в связи с надвигающимся продовольственным и топливным кризисом на флоте. Моряки не многим меньше страдали от голода и холода, чем гражданское население. Зима в тот год на Балтике была непривычно суровой и длилась с ноября по апрель. От холода в казармах и на борту кораблей жизнь стала попросту невыносимой, если еще учесть, что у матросов не было зимнего обмундирования, а продовольственный паек становился все меньше и меньше.
Во время прежних беспорядков матросы традиционно выказывали недовольство качеством питания. Теперь, к концу 1920 года, на Балтийском флоте вспыхнула цинга. В декабре, согласно эмигрантским источникам в Гельсингфорсе, кронштадтские моряки направили делегатов в Москву с просьбой улучшить качество пайка. По прибытии в Москву моряки были арестованы. Федор Федорович Раскольников[47], командующий Балтийским флотом, предупредил власти, что, если делегаты не будут немедленно освобождены, Кронштадт может повернуть пушки в сторону Петрограда. Однако его пророческие слова остались без внимания[48].
Даже матросы, являвшиеся членами коммунистической партии, не остались в стороне. Разделяя независимые взгляды товарищей, они никогда не были приверженцами жесткой дисциплины на флоте. К концу 1920 года «флотская оппозиция» приобрела конкретные очертания и, как и «воинская оппозиция» в Красной армии и «рабочая оппозиция» в промышленности, выступала против жесткого контроля со стороны центральных органов, за местную инициативу и партийную демократию. Отстаивая выборные судовые комитеты, матросы с одинаковым пренебрежением относились как к «военным специалистам», так и к «диктаторству» некоторых большевистских представителей в политическом командовании флота.
Еще более тревожным был тот факт, что росло число моряков, решившихся на смелый шаг – разорвать свои партийные билеты. В январе 1921 года порядка 5 тысяч балтийских моряков вышли из коммунистической партии. В период с августа 1920 года по март 1921 года Кронштадтская партийная организация потеряла половину своих членов.
Партийные чиновники обвиняли в массовом выходе из партии ненадежные элементы, которые наводнили ее ряды во время Гражданской войны, когда процедура приема была упрощена. В значительной степени именно новички, согласно источникам, и были этими отступниками. В качестве предупредительной меры была проведена чистка в рядах партии. Сотни моряков были лишены партбилетов; некоторых перевели на Черноморский и Каспийский флот, некоторых отправили служить на Дальний Восток.
Борьба за политическое управление флотом между Троцким и Зиновьевым тоже подрывала авторитет партии. Зиновьев не мог простить Троцкому, что с октября 1917 года тот занял положение ближайшего соратника Ленина. В последние месяцы 1920 года, по свидетельству командующего Балтийским флотом Ф.Ф. Раскольникова и начальника политуправления Балтийского флота (Побалт) Э.И. Батиса, разделявших позицию Троцкого, Зиновьев пытался дискредитировать конкурента, выставив его «диктатором», а себя поборником партийной демократии и местной инициативы. В ноябре 1920 года под давлением Зиновьева Петроградский комитет партии потребовал передать ему полномочия начальника Побалта. Сторонники Троцкого категорически отвергли это требование.
В процессе этих споров комиссары и другие партийные чиновники теряли авторитет в глазах рядовых членов партии. В начале декабря большая группа матросов демонстративно ушла с митинга на военно-морской базе в Петрограде в знак протеста против поведения делегатов, избранных на VIII съезд Советов (как выяснилось, влияние на избранных делегатов оказывали партийные чиновники из местного политотдела флота). Напряжение продолжало нарастать и достигло апогея на II партийной конференции моряков-балтийцев, открывшейся 15 февраля в Петрограде. Доклад Э.И. Батиса о работе Побалта и деятельность этого органа подверглись суровой критике. В принятом на конференции решении говорилось о том, что Побалт оторвался не только от масс, но и от активных партийных работников и превратился в бюрократический, не пользующийся доверием орган. Он уничтожил всякую инициативу на местах, низвел всю работу до канцелярской переписки, что «крайне тяжело отразилось на деле организации масс на флоте»[49]. Некоторые делегаты вышли с предложением об отмене политотдела флота; вскоре это требование повторят кронштадтские мятежники. Один из партийных чиновников заметил, что если срочно не провести необходимые реформы, то «через два-три месяца мы получим восстание»[50].
Таким образом, к середине февраля 1921 года положение на Балтийском флоте можно смело охарактеризовать как взрывоопасное. Месяцем раньше по Петрограду прокатилась волна забастовок. Известия о беспорядках тут же достигли Кронштадта, который с 1905 года следовал традиции революционной солидарности с рабочим классом «красного Питера». Масса самых противоречивых, невероятных слухов, первыми долетевших до Кронштадта, произвели на моряков эффект взорвавшейся бомбы. Например, прошел слух, что правительственные войска расстреляли демонстрантов на Васильевском острове, а инициаторов забастовки – в подвалах ЧК.
Слухи, вселяя в комиссаров небезосновательную тревогу, распространялись с быстротой молнии, и Кузьмин решил предупредить Петроградский Совет, что, если не удастся в короткие сроки подавить восстание в Петрограде, неминуемо произойдет взрыв в Кронштадте. Но Кузьмин опоздал со своим предупреждением: 26 февраля команды линейных кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» провели экстренное совещание и решили направить в Петроград делегацию, с тем чтобы выяснить подробности забастовки. Оба корабля стояли бок о бок в закованной льдом гавани Кронштадта и уже давно стали источником бунтарских мыслей и действий. Как мы помним, в июльские дни 1917 года «Петропавловск» проявил наибольшую активность; в августе четыре офицера этого линейного корабля были расстреляны якобы за поддержку генерала Корнилова. «Вечно бурным «Петропавловском» назвал корабль в своих воспоминаниях Павел Дыбенко, бывший его матрос, и в его словах нет преувеличения[51].
«Севастополь» тоже имел репутацию «беспокойного» корабля: совсем недавно его команда устроила бунт из-за сокращения срока отпусков на флоте.
По прибытии в Петроград кронштадтская делегация моряков увидела фабрики, окруженные красноармейцами и красными курсантами. «Можно было подумать, – пишет С.М. Петриченко, лидер восстания, – что это не фабрики, а трудовые тюрьмы царских времен»[52].
Матросы, отправленные на разведку в Петроград, вернулись 28 февраля в Кронштадт и доложили о результатах поездки на историческом собрании команды линкора «Петропавловск».
Требования питерских забастовщиков, конечно, вызвали горячее одобрение моряков. Собрание приняло резолюцию, которой было суждено стать политической программой Кронштадтского восстания. Вот полный текст этого исторического документа:
«Резолюция собрания команд 1-й и 2-й бригад кораблей от 1 марта 1921 г.
Заслушав доклад представителей команд, посылаемых общим собранием команд с кораблей в гор. Петроград для выяснения дел в Петрограде, постановили:
1. Ввиду того, что настоящие Советы не выражают волю рабочих и крестьян, немедленно сделать перевыборы Советов тайным голосованием, причем перед выборами провести свободную предварительную агитацию всех рабочих и крестьян.
2. Свободу
