Три литра молока
Вчера Валя Кулькова попросила меня, чтобы сегодня утром я пошла с ней в магазин — она хотела выбрать и купить своей маме подарок.
— 8 Марта ещё не скоро, — объяснила Валя, — но лучше сейчас купить. А то народу потом будет очень много, и какую-нибудь хорошую вещь не достанешь. О подарках надо заботиться заранее. Моя мама всегда так говорит.
Я согласилась пойти. 8 Марта и в самом деле ещё не скоро, а вот день Советской Армии — уже недалеко. «Куплю, — решила я, — подарок Андрюше. Он же — будущий воин. Конечно, и всех других мальчиков нашего класса мы поздравим с их праздником и что-нибудь подарим. Но Андрюшу я должна поздравить особо. Он ведь мой защитник».
У меня был рубль. В книжке лежал. Я его давно хранила, на всякий случай. И вот — как раз такой случай.
С Валей мы условились встретиться у почты, в одиннадцать часов. Раньше я не могла — в музыкальную школу ходила, у нас сегодня было занятие по сольфеджио.
Взяла я свой рубль и вышла из дома. Иду и радуюсь: дорога жёлтым песочком посыпана, не скользко, мы посыпали!
У почты меня поджидала Валя. Она, видно, давно уже пришла. Замёрзла на ветру, пританцовывала в своих красных сапожках.
— Мы же в одиннадцать условились, — сказала я. — Сейчас — ровно одиннадцать.
— Я знаю, — ответила Валя. — Просто мне очень хотелось скорее в магазин.
— Нравится? — спросила я и с гордостью показала на жёлтую дорожку песка позади нас.
— Что нравится? — не поняла Валя.
— Песок. Это мы сами вчера посыпали вечером. Как раз до почты. И сегодня будем посыпать.
Я думала, Валя удивится. А она не удивилась. Вообще ничего не сказала про песок. Она опять стала говорить о том, как ей лучше израсходовать свои 22 рубля 40 копеек.
— Денег у мамы я больше не беру, — сообщила Валя.
Теперь я промолчала. Подумаешь, заслуга! Есть чем гордиться!
Мы ещё прошли немного и свернули на другую улицу, где стоит этот магазин. Ты, папа, знаешь его — длинный, с широкими витринами, а по вечерам надпись зеленым и красным светится: «Галантерея. Ткани. Одежда».
А перед этим магазином — ещё один, молочный. Мы в этот магазин не ходим, у нас ближе есть. И вот выходит из молочного магазина мальчик, наверное, в первом классе учится, ну, может быть, как и я, — во втором. Только он худенький и небольшого роста.
Мальчик нёс бидон. И ничего бы, конечно, не случилось, если бы не выехала из-за угла машина. А мальчику надо было улицу переходить. Машина хотя и неблизко ещё была, а мальчик поспешил. Перебежал улицу и в нескольких шагах от нас шлёпнулся на скользком месте. Бидон у него из руки вырвался, и все молоко на тротуар вылилось.
И никто почему-то мальчика не пожалел. А высокий дядька в меховой кепке даже обругал его:
— Разиня! И как такому доверяют родители!
Ещё парень шёл. Он засмеялся:
— Поливай его, поливай! Молочный каток будет!
Поднял мальчик пустой бидон, крышку и стоит, на белую лужу смотрит. А из глаз слёзы капают, капают.
— Ну, чего ты плачешь? — сказала я. — Ты же не виноват, что поскользнулся. Даже взрослые падают. Ещё и руки ломают, ноги. Скажи своей маме…
Тут мальчик ещё сильнее заплакал.
— Она… б-бить м-меня б-бу-удет…
Я сначала даже слов не разобрала.
— Бить?.. Кто тебя будет бить?
— М-м-мама.
— Мама?! — не поверила я. — Разве твоя мама тебя бьёт?.. А ну, идём к тебе домой. Я твоей маме сама расскажу, если она тебе не верит.
Но мальчик не хотел идти. Упёрся и пуще прежнего плачет.
— Может быть, пойдём уже? — потянула меня за рукав Валя. — Что время терять? Видишь, какой он упрямый.
— Обожди, — сказала я и снова обратилась к мальчику: — И долго ты так будешь стоять и плакать?
— Не… з-знаю…
Тогда я обернулась к Вале и сказала:
— Идём купим ему молока, и никто не станет его ругать и бить.
Валя неохотно пожала плечами и вздохнула:
— Как хочешь… Идём.
Я взяла мальчика за руку, и мы отправилась в молочный магазин.
Магазин был совсем небольшой, даже без кассы.
— Тебя как звать? — спросила я мальчика. Он уже немного успокоился, и перестал плакать.
— Женя.
— Сколько у тебя в бидоне было молока?
— Три литра.
— Так… — сказала я и быстро сосчитала: — 24 копейки умножить на три — будет 72 копейки. Правильно, Женя?
— Правильно. И мама дала мне 72 копейки.
Я вспомнила, что собиралась на свой рубль купить подарок Андрюше ко дню Армии. Три литра… Почти все деньги надо израсходовать… Я взглянула на Валю, но она почему-то сразу опустила глаза и покраснела. «Неужели нисколько не даст? — подумала я. — Ведь у неё такая куча денег!»
Очередь наша подходила всё ближе и ближе. Наконец я поставила на прилавок бидон, и продавщица в белом переднике спросила:
— Тебе сколько, девочка?
— Три литра, — ответила я и снова взглянула на Валю. Она стояла рядом, но смотрела в другую сторону.
Я достала свой рубль и протянула продавщице. Она отсчитала мне двадцать восемь копеек сдачи и сказала:
— Следующий…
Мы вышли из магазина, и я передала бидон Жене.
— Иди, Женя, — сказала я тихо. Он улыбнулся впервые:
— Спасибо.
Мы с Валей не смотрели друг на друга. Я поняла, что дальше так не могу, — к глазам у меня почему-то сами собой подступали слёзы, и я сказала:
— Извини меня, Валя, но мы столько потеряли времени из-за этого молока, что я в магазин с тобой не пойду… Мне надо еще заниматься по музыке.
Я не стала ждать, что ответит Валя. Мне надо было сразу же уйти, потому что я могла разреветься при ней. А я этого больше всего боялась.
Насчёт музыки я Вале неправду сказала — вовсе и не собиралась заниматься перед школой музыкой.
А заплакать я так и не заплакала. Всё-таки пересилила себя. А когда подходила к дому, даже улыбаться стала. Это я вспомнила Женю и подумала: как он, наверное, обрадовался, что его строгая мама ни о чём не узнает.
Воробей — серый хвостик
Дежурной по классу сегодня была Рита. Она тряпку намочила, вытерла чисто доску и ходила такая довольная, что всё у неё в порядке.
И ещё я заметила: она как-то особенно, таинственно поглядывала на Валеру с первой парты. Она даже сказала ему:
— Да-да, Валерочка, видела, что у тебя в портфеле, видела!
Когда вошла Нина Ивановна, Рита доложила, сколько учеников присутствует в классе и кого нет.
— Хорошо, садись, — кивнула ей Нина Ивановна.
А Рита не уходит, не садится — на Валеру хитровато так глаза косит. Не знает, сказать или не сказать. И всё же не смогла утерпеть:
— Нина Ивановна, а я видела у Шитикова рогатку в портфеле. Он птиц стреляет…
У Нины Ивановны на лбу две морщинки показались. Она сердито посмотрела на Риту.
— Это хорошо, Рита, что ты не боишься при всех сказать о товарище правду, но послушай себя, каким тоном ты сообщаешь. Будто ябедничаешь. А я предупреждала: ябед и сплетников не терплю. Садись, пожалуйста.
Мне казалось, что учительнице надо бы и Валеру поругать: куда это годится — в школу ходить с рогаткой! И вообще, зачем ему рогатка, он же не хулиган. Только Нина Ивановна ничего Валере почему-то не сказала, а сразу начала спрашивать задачку, которую задавала на дом.
На переменке Валера подскочил к Рите и показал ей язык.
— Ага, кому попало, кому! И сколько хочешь говори — я не боюсь, не боюсь!..
На втором уроке у нас по расписанию — письмо.
Я вынула учебник и тетрадку с домашней работой. Но учительница почему-то не стала смотреть наши тетрадки. Она подошла к окну, постояла там немного, поглядела на улицу и всё о чём-то думала. Я всегда вижу, когда она думает: глаза у неё в эти минуты чуть прищурены, а губы крепко сжаты.
И вдруг Нина Ивановна повернулась к нам и начала рассказывать:
— Стоял холодный зимний день. После долгой метели земля, будто периной, укрылась толстым снежным покровом. Выглянуло солнце, и мороз усилился. Посвистывал ветер. Ветер врывался в рукава пальто, залезал под воротник, хватал за кончики ушей и за нос. Но людям мороз был не страшен. Они выскакивали из теплых троллейбусов и трамваев и скрывались в подъездах больших домов, где в каждой квартире было светло, тихо, уютно и жаром полыхали батареи отопления.
Морозный ветер ничего с домами поделать не мог и со свистом летел дальше, высматривая, на кого бы ему напасть. Людей не испугать, у кошек и собак — густая шерсть, да и не найдёшь их на улице. В квартирах полёживают или в крепких собачьих будках. Певчие птицы улетели в далёкие жаркие страны.
Летел ветер и не знал, кого обидеть. Глядь — воробышек — серый хвостик сидит на ветке дерева. Сжался, бедняга, дрожит. «Вот кому от меня достанется!» — обрадовался ветер и давай под каждое воробьиное перышко забираться, последнее тепло из птичьего тельца выдувать.
