В.: Когда я являюсь любовью, тогда я больше не связываю это с кем-то другим?
К.: Точно. Тогда больше нет двух, тебя и другого. И на этом отношения прекращаются. Есть только простое сопереживание, но нет того, кто его испытывает.
В.: Звучит одиноко.
К.: Любовь — это окончательное одиночество, потому что нет второго. Ты есть Одно, без второго. В этот момент все, что находится во времени, должно умереть, в том числе и ты как отдельная личность, которой не может быть в этом одиночестве.
В.: Это звучит страшно.
К.: Для человека это вообще самое ужасное. Он бы убился ради того, чтобы этого не случилось.
В.: Но ведь есть же чувство, которое называют любовью.
К.: Возможно, его так называют, но это не любовь. Все, что ты можешь назвать, не является этим. Это может быть прекрасным чувством, которое приходит и уходит, как прекрасный вкус хорошей еды или ощущение гармонии. Вкус проходит. Это мимолетная любовь. Она никогда не принесет тебе удовлетворения.
В.: Поэтому мы хотим вечной любви.
К.: Вечной — для того, чтобы мы полностью были на безопасной стороне?
В.: Чтобы это чувство никогда не заканчивалось.
К.: Любовь есть тогда, когда идея того, кто что-то хочет или в чем-то нуждается, отпадает. То, что ты есть, уже есть сама вечность и не нуждается ни в чем вечном и ни в каком чувстве. Любовь — это не чувство.
В.: Это такое своего рода признание в любви, которое слышит от тебя твоя подруга?
К.: Если ты ее спросишь, она скажет, что ни разу не слышала ни одного. Для нее эти отношения не рай. И тем не менее, все это выражения любви.
В.: Под девизом: не важно, что я делаю, я есть любовь?
К.: Для меня любовь — это одно название среди многих других. Если ты хочешь использовать понятие, тогда то, что есть я, есть то, что есть любовь. Я — не любовь. Я есть то, что есть любовь. Чем бы оно ни было. Извечная тайна Существования.
В.: Тогда этим является каждый.
К.: Конечно.
В.: Но тебе знакомо нечто такое, как потребность в любви?
К.: Это называется: быть человеком. Это переживание мне знакомо.
В.: Но оно не влияет на тебя, потому что ты укоренен в Бытии?
К.: То, чем я являюсь по Сути, никогда не было укоренено или без корней. Оно не знает ни одного из этих определений. Это то, что никогда ни о чем не заботилось.
В.: То есть, Сути, Любви вообще ни до чего нет дела?
К.: Она полностью не озабочена. Заботится озабоченность.
В.: Такого я не могла бы подумать о любви.
К.: Но вот тебе и озабоченность.
МОЖЕТ БЫТЬ, ЛУЧШЕ ВООБЩЕ БЕЗ ОТНОШЕНИЙ?
Вопрос: Говорят, что Иисус сказал: «Возлюби других, как самого себя». Это возможно?
Карл: Только так! Иначе и невозможно. Любовь — это когда ты во всем познаешь себя. Тогда больше нет двойственности. И тогда тебе уже больше не нужно прилагать усилия, чтобы любить кого-то, кого на самом-то деле ты вовсе не считаешь столь уж классным. Тогда любовь — это само собой разумеющаяся Реальность. Поскольку ты познаешь себя в другом. Не в смысле, что ты думаешь: сущность этого вот человека в метро должна быть такой же, как и моя собственная, поэтому: эй ты там, привет! А ты познаешь это непосредственно. Эго то, что ты есть. Поэтому любовь и самопознание суть одно и то же. Вместо «познай самого себя» на входе в храм в Дельфах могло бы так же стоять: «Возлюби самого себя». Но это, наверное, оскорбляло чувства жрецов.
В.: «Познай самого себя» также лучше выражает путь. Сначала ведь нужно найти к нему подход.
К.: Подхода не существует. Просто не существует выхода. Ты не можешь стать тем, что ты есть. Не существует пути и становления. То, что ты отделен от самого себя, есть такое же заблуждение, как и то, что ты отделен от другого. Ты не отделен от самого себя. Но когда ты веришь в это, то выстраиваешь в своих мыслях отношения с самим собой. Отношения, над которыми ты можешь великолепно поработать. Они, определенно, не знают предела совершенству. Как если бы было два Я: во-первых, ты, и во-вторых, ты сам. Отделенности не существует. Но если ты веришь в отношения, и если ты веришь, что находишься в отношениях с кем-либо, тогда ты веришь в мысль об отделенности.
В.: Значит, лучше вообще не иметь никаких отношений?
К.: Лучше, чтобы не было никого, кто бы мог их иметь!
В.: Ну да, у меня они есть. Но, вероятно, я не могу назвать это любовью. Мне нелегко сказать женщине: «Я люблю тебя». Это отсутствие любви? Или ощущение того, что в этих трех словах присутствуют отношения, которые ограничивают истинную любовь?
К.: Это скорее страх слишком сильно вовлечься во что-то и потом, возможно, страдать.
В.: Значит, все-таки отсутствие любви.
К.: Это страх того, что это может привести к отсутствию любви. Поэтому для начала ты вообще не хочешь вовлекаться. Когда ты полностью отдаешься, то теряешь самого себя в другом.
В.: Значит, мне надо отважиться на прыжок и сказать «я люблю тебя»?
К.: Это не может произойти посредством слов. Слова могут быть средством выражения этого. Когда они есть, они есть. Самоотдача случается, когда она случается. Отдавание, бхакти, или познание случаются, когда они случаются. Их невозможно вызвать.
В.: Даже в моменты полного отдавания я никогда не говорю «я люблю тебя».
К.: Ты боишься быть пойманным на слове. Нам, немцам, сложнее сказать это, чем другим. Англичане или американцы говорят каждому «I love you». Это клише. Когда это говорит немец, он должен держать свое слово. «Я люблю тебя» является в немецком чем-то священным.
В.: Это я и имел в виду!
К.: Но если тебе тяжело сделать это интимное признание, просто спрячь свой страх потерять себя.
В.: Это ясный ответ.
К.: В конце концов, это всегда причина для обороны: страх потерять себя. По этой причине ты выстраиваешь вокруг себя защиту. Все, что можно потерять, это то, что я считаю своей собственностью. Моя жизнь, мое тело, мой мир, мои личные представления о любви. Идея о том, что я что-то имею — знание, тело, жизнь, — вынуждает к ограждению и защите. Собственность нуждается в контроле и закрытых дверях. «Я люблю тебя» открывает их.
В.: И от этого меня бросает в дрожь.
К.: Да, возможно, от тебя ничего не останется. Ничего из того, что ты считал своим «я».
В.: Но когда это сказано, это такое расслабление.
К.: Это расслабление, когда тебе больше ничего не нужно поддерживать, никакого «я», никаких историй, никакого будущего. Когда ты просто есть то, что есть. Тогда больше нет напряжения. Тогда второго тоже больше нет, и нет отношений.
В.: Больше нет напряжения?
К.: Больше ничего не напрягает, не тянет и не давит.
В.: Никакого трения, никакой искры, значит, и секса тоже? Это бы стало для меня проблемой.
К.: Проблема у тебя сейчас. Ты конструируешь ее себе в мгновение ока. Это твое всесилие. Когда ты принимаешь это «я» за реальное, в этот момент оно становится реальным. Когда ты смотришь на эту проблему и на это тело, как на реальные, они реальны.
В.: Мне бы просто хотелось не уходить от своей темы: насколько реален секс?
К.: Насколько хочешь.
В.: Слава богу.
К.: Всякое сексуальное действие является самоудовлетворением. Оно всегда должно вести к отсутствию «я». К этому оргазмическому чувству отсутствия «я».
В.: Ну хоть для этого партнерство хорошо!
К.: Все, что ты делаешь, является самоудовлетворением — пока не наступает космический оргазм, который называют просветлением. Тогда ты лопаешься. Все нацелено на этот космический Большой Взрыв, в котором отсутствует начало и в котором больше ничего нет.
В.: Точно! Это хорошо! Так я объясню это своей подруге.
К.: Можешь также попробовать это с помощью «я люблю тебя».
ПОИСК И СТРЕМЛЕНИЕ
Вопрос: Я полон тоски. Не знаю, почему.
Карл: Тоска возникает, когда ты думаешь, что что-то утратил. Например, живость твоего детства. Или когда тебе хочется куда-то в другое место. Например, в другое окружение. Тоска возникает, когда ты представляешь себе условия, в которых тебе было бы лучше. Вроде гармоничного партнерства или хорошей работы, финансовой защищенности, семьи, здоровья. То есть, когда ты охотно оказался бы в состоянии, которого у тебя нет — или думаешь, что нет. Тогда у тебя появляется тоска. Тогда ты ищешь что-то, чего якобы не хватает или что утрачено.
В.: Да, например счастье. Это же основополагающий поиск. И кажется, что этот поиск запрограммирован глубоко в клетках.
К.: Все, что находится во времени, испытывает тоску по отсутствию времени. Все, что отделено, хочет вернуться к единству. Обратно к источнику. Идея о двойственности всегда одновременна с тоской по единству.
В.: Нет, моя тоска — это не идея, это глубокое чувство!
К.: Она возникает из иллюзии. Из иллюзии несовершенства. Из идеи «я». Немедленно вместе с идеей «я» возникает потребность в отсутствии «я». В отсутствии желаний. И тут же появляется тоска по тому, чтобы больше не иметь тоски. Что отъединено, должно снова соединиться. Из двух стать одним.
