— Этого не может быть! Эфоры ничего не боятся, это их все боятся. Даже мой отец. Он потому и бежал.
— Сейчас идёт совет. Они решают, как поступить с твоим отцом, но мне кажется, что всё будет хорошо, вот увидишь.
— Я так боюсь, Леонид! И не только из-за эфоров. Боги могут прогневаться за подкуп пифии. Страшен гнев Аполлона. Я опасаюсь его возмездия даже больше, чем решения эфоров.
— Полно, наши боги тоже частенько лгут и лукавят, если верить Гомеру. К своим любимцам они бывают снисходительны. А твой отец всегда был удачлив, несмотря на своенравный характер. Даже удивительно, как ему всё сходило до сих пор с рук. Другого бы эфоры давно отдали под суд.
— Не надо, Леонид, не говори так. Мне страшно.
— Моя отважная царевна чего-то боится? Этого не может быть!
— Я боюсь не за себя! А страх за близких и любимых — самый мучительный.
— Не этот ли страх сделал тебя такой премудрой?
Они уже подошли к дому Клеомена и на пороге столкнулись с вестником, посланцем эфоров.
— Леонид, Горго, у меня для вас есть хорошая новость. Клеомена прощают и дозволяют вернуться обратно в Спарту. Он будет царствовать, как и прежде. Сообщите ему это как можно скорее. Ваше счастье, что Демарат бежал к Дарию. Если бы он был здесь, дело могло решиться по-другому, но эфоры сердиты на Демарата за его дерзкий побег и поэтому были снисходительны к твоему отцу и Левтихиду.
— Ну вот, Горго, видишь, ты напрасно так беспокоилась, — сказал Леонид.
— Но есть ещё божий суд, его-то я страшусь больше всего, — задумчиво произнесла Горго.
Глава 4
Возвращение Клеомена
Клеомен вернулся через несколько дней, как только получил известие о прощении, бросив на произвол судьбы своих аркадцев. Он вошёл в дом, как всегда, полный энергии и огня. Казалось, его неугомонная натура не знала покоя ни на минуту. Он затевал всё новые и новые войны, то с афинянами, то с ближайшими соседями на Пелопоннесе, убеждая Совет в их необходимости. На самом деле, он не мог долго сидеть в скучной Спарте, питаясь чёрной похлёбкой, под неусыпным надзором эфоров.
— Отец! — Горго радостно бросилась ему на шею. — Ну что ты опять натворил! Я ужасно переживала за тебя.
— И совершенно напрасно. Аркадцы хорошо меня принимали, конечно, не так, как Дарий Демарата, но всё же я неплохо провёл там время. Единственное, что меня огорчало, что я не мог видеть тебя, дитя моё. Если бы можно было брать тебя в поход, я бы воевал всё время, не возвращаясь в Спарту вовсе.
— Тебе так не нравится здесь?
— Не в этом дело. Что я без Лакедемона? Пустое место. Ничто. Это ведь я только грозился, что поведу аркадцев против Спарты. Даже если бы дело дошло до этого, я только бы сверг власть эфоров, а потом нашёл бы способ заставить аркадцев убраться отсюда.
Он ходил по дому так, будто бы не мог найти себе места. В палатке в походе он чувствовал себя гораздо свободнее. Воздух Спарты был тяжёл ему, и дом казался тюрьмой.
— Слышал о твоих успехах, ты, как всегда, не посрамила своего отца, моя быстроногая нимфа, — сказал Клеомен, указывая рукой на амфору с оливковым маслом — почётную награду за одержанную победу.
— Мне было очень грустно, что тебя не было на празднике, спасибо дяде Леониду, хоть он пришёл поддержать меня.
При этих словах отец бросил на дочь быстрый внимательный взгляд.
— Кстати, как он? Ты давно его видела? У меня появилась одна идея. Я хочу нынче вечером поговорить с ним. Пошли слугу за Леонидом. Пусть он придёт после захода солнца. Я хочу с ним поужинать.
Незамедлительно он известил о своём приезде эфоров. Они уже знали о его возвращении и назначили в тот же день заседание Совета.
Спартанцы радостно приветствовали Клеомена, когда он шёл но улицам города. После отъезда Демарата он стал любимцем народа. Эфоры не могли это игнорировать, хотя никогда особенно не считались с мнением толпы.
Клеомен шёл на совет без всякого энтузиазма. Эти заседания ничего, кроме неприятностей, не сулили, но избежать их не было никакой возможности.
Совет уже начался, когда он вошёл в зал. Старейшины-геронты и пять эфоров были в сборе. При его появлении геронты встали с мест и поклонились, эфоры остались сидеть, лёгким кивком, молча приветствуя спартанского царя. Клеомен занял своё место.
Левтихид уже был здесь. Клеомен успел заметить, что за время его отсутствия Левтихид сильно постарел и как-то весь обмяк — будто потерял волю к жизни. Он всё время угрюмо смотрел в пол, бросив на Клеомена быстрый рассеянный взгляд.
«Воздух Спарты не слишком полезен царям», — подумал Клеомен.
С самым невозмутимым видом он занял своё место и внутренне приготовился к обороне.
Старший из эфоров, Гипподам, сказал:
— Хочу напомнить вам, мужи геронты, мужи эфоры и цари Спарты, то печальное обстоятельство, что в последнее время наши жертвы богам имеют неблагоприятные предзнаменования. Нас поразил гнев Зевса-Страннолюбца и героя Тальфибия, глашатого Агамемнона. Как сообщают наши жрецы, это началось сразу после того, как мы бросили в колодец посланников царя Дария, где они нашли свою смерть.
— Это было правильное решение! — воскликнул один из эфоров. — Они посмели потребовать от нас, свободных граждан Лакедемона, земли и воды в знак нашей покорности Варвару. Пусть пойдут и возьмут сами — с этими словами мы их бросили в колодец. Это не было убийство, это был наш ответ.
— Тем не менее, послы умерли, даже если это была только изящная риторика, — сказал с усмешкой Клеомен, — и отвечать за это придётся. Никто безнаказанно не может убивать послов. Я предупреждал вас, что это может обернуться бедствием для нас.
Всю эту тираду Клеомен произнёс вовсе не потому, что сочувствовал несчастным персидским послам или боялся гнева богов, просто он радовался возможности обвинить эфоров в неправедном поступке.
— Но пришедшие от Дария не были послами, — возразил тот же самый голос. — Они разговаривали с нами не как равные с равными, а так, будто уже овладели нашей страной.
— Всё так, Леонт. Но закон есть закон, — сказал Гипподам. — Наши жрецы боятся, что это может навлечь на нас кару. Смотрите, сколько несчастий обрушилось на нас в последнее время. История с подкупом пифии, отстранение законного царя Демарата, его бегство в Персию. Каких ещё бед нам ожидать? А если Варвар пожалует сюда? Ионийцы сообщают, что Дарий три года готовится к большой войне против нас и собирается скоро уже выступить.
— Что ты предлагаешь, Гипподам? Куда ты клонишь? — спросил Клеомен.
— Мы должны послать к Дарию двух спартанцев, чтобы они своей смертью искупили эту вину.
— Двух наших доблестных граждан за двух варваров! — вскричал Клеомен. — Это уж слишком!
— Прекрати, Клеомен, ты прекрасно понимаешь, о чём идёт речь. Мы должны дать возмещение Дарию, чтобы умилостивить богов. Я нисколько не раскаиваюсь, что мы поступили с послами так, как поступили. Дерзость их притязаний была невыносима. Если бы они осмелились прийти сюда снова с такими же требованиями, я бы снова распорядился бросить их в колодец. Но вместе с тем, нам надо очиститься от скверны и умилостивить богов. Вы все знаете: убийство послов — одно из самых худших преступлений и за него наказывается всё государство. Теперь, когда близка война с персами, нам особенно нужно заручиться поддержкой наших богов и позаботиться о том, чтобы мы были чисты перед Варваром.
— И кого же мы пошлём? — спросил Клеомен.
— Это может быть только добровольная жертва. Завтра мы объявим об этом деле в народном собрании и выберем желающих.
Все одобрили это решение.
— Цари Лакедемона, — продолжал Гипподам, — выслушайте решение эфоров. Вы нарушили установления божественные и человеческие, обманом вы сместили законного царя Спарты, надругавшись над нашими обычаями и оскорбив божество. За это вы заслуживаете самого сурового наказания…
Левтихид и Клеомен напряглись.
«Зря я вернулся, — пронеслось в голове у Клеомена. — Неужели эфоры нарушат обещание?»
«Зачем только он вернулся?» — подумал Левтихид.
Он всё это время безучастно молчал, тоскливо глядя в пол.
— Но ввиду бегства Демарата эфоры даруют вам прощение, с тем чтобы вы публично совершили очистительные жертвы Аполлону и, таким образом, освободили город и себя от скверны.
Оба царя облегчённо вздохнули. Буря пронеслась на этот раз мимо.
Вечером, после захода солнца Леонид пришёл к Клеомену.
— Братец! — радостно воскликнул царь. — Ну, вот и ты! Рад тебя видеть. Знаешь, я чувствую себя в Спарте после долгого отсутствия как нашаливший ребёнок, вернувшийся к строгой, но милосердной матери. И наши граждане так обрадовались мне, что я невольно умилился. Я думал, они меня проклинают. Ведь я был причиной бегства их любимого Демарата.
