— Так бы оно и было, если бы не Левтихид. Всё самое неприятное досталось ему. Он даже не может спокойно выйти из дому, чтобы кто-нибудь не сказал ему какой-нибудь колкости.
— Я заметил, что царский венец ему явно не на пользу. Он стал угрюм и скучен.
Клеомен провёл Леонида во внутренние покои. Просторный зал был убран достаточно пышно для жителя Спарты. Клеомен имел неудержимую склонность к роскоши. Из каждого похода он привозил предметы искусства, которыми с удовольствием украшал свой дом, несмотря на ворчание геронтов и эфоров. Поэтому дом его был обставлен с аттической изысканностью. Ионические колонны, высокие расписные аттические вазы, скульптурные коры и куросы[11], драгоценные финикийские ткани и ковры украшали обеденный зал.
Клеомен пригласил Леонида занять место на обеденном ложе, застланном восточным ковром. Сам он устроился напротив. Слуги принесли столики с десертом и вино.
— Какой нелепый обычай сложился у нас, эллинов, — сказал Клеомен, наполняя свой кантар[12] из амфоры, которую слуга поставил перед ним прямо на столике, — разбавлять этот божественный напиток, этот волшебный дар богов водой! Вот истинное варварство!
— У эллинов, напротив, варварством считается пить неразбавленное вино, — сказал Леонид, — я слышал, брат, будто бы скифы научили тебя пить вино, не разбавляя водой, но не мог этому поверить.
— Всё это предрассудки, Леонид! Попробуй, ведь ты, как и все прочие эллины, даже не знаешь вкус настоящего вина.
— Клеомен, известно, что неразбавленное вино помрачает рассудок. Говорят, это может привести к полному безумию. Что отличает нас, эллинов, от варваров? Чувство меры и гармонии. Посмотри, все народы вокруг нас предаются разного рода излишествам — неумеренности в еде, невоздержанности в питье, жадности к золоту, женщинам, так что они не способны довольствоваться одной супругой, а окружают себя огромным гаремом, что противно природе человека, как мне кажется. Эллины побеждают разумом все эти ужасные страсти, приводящие человека в жалкое состояние. И особенно это касается вина. Ведь неразбавленное вино заставляет потерять чувство меры, впасть в расслабленность и пьянство. Человек становится жалким рабом виноградной лозы. Я отказываюсь пить чистое вино, Клеомен. Вели слуге принести ключевой воды.
— Как хочешь, я не уговариваю, тем более что речь пойдёт о таком предмете, для которого нужно иметь трезвую голову.
— Я слушаю тебя, царь.
— Я давно хотел спросить тебя, Леонид, почему ты не женишься? Народ недоволен, ты же знаешь, как у нас относятся к холостякам…
— Ты для этого позвал меня?
— Да, исключительно для этого. — Клеомен отхлебнул из кантара и откинулся на ложе, с наслаждением проглатывая ароматную жидкость. — Видишь ли, я давно приметил, что моя Горго смущается и краснеет, когда речь заходит о тебе. Наверняка я, конечно, не знаю, но мне почему-то кажется, что ты ей по душе.
— Боюсь, что ты ошибаешься, она привязана ко мне, это правда, но как к своему близкому родственнику. Она ещё такая юная, я намного старше её…
— Не такая уж она и юная. Ей месяц назад исполнилось девятнадцать. Самый подходящий возраст для девицы вступить в брак. Что касается тебя, конечно, ты не юнец, но зрелость украшает мужчину. Я думаю, ты понял, что я имею в виду. Мужского потомства у меня нет. Ты мой наследник, и достойный наследник. Я хочу, чтобы ты женился на Горго. Да, она не вышла ростом, зато редкой рассудительности. И в кого только? Вот уж верно говорят, если в одном месте убавится — я имею в виду себя, — постучав себя по лбу, Клеомен залился звонким смехом, — то в другом — прибавится. Итак, моя малышка Горго — достойнейшая девица. Надеюсь, ты не станешь с этим спорить? Тот, кому она достанется, будет счастливейший из смертных, просто баловень судьбы! Она так умна и остроумна, что ей, конечно же, подобает царский венец. К тому же она весёлого нрава. Ты только подумай, что может быть хуже угрюмой, сварливой жены? Б-р-р-р!
Клеомен поёжился. Он хмелел на глазах. И язык его стал заметно заплетаться.
— Леонид, я хочу, чтобы после моей смерти она стала царицей Спарты. И знаешь, честно тебе скажу, ты единственный, кому я бы от всей души отдал свою ненаглядную дочку, зная, что ты достойная ей пара. Хоть ты мне брат только наполовину, а сводные братья обычно не слишком жалуют друг друга, тебя я люблю. Ну что ты скажешь? Берёшь её?
Леонид молчал, обдумывая свой ответ.
— Я хочу сказать тебе, Клеомен, — наконец медленно, будто бы подбирая слова, сказал он, — что жениться на Горго было моей заветной мечтой. Я полюбил её ещё маленькой девочкой. Она была такая трогательная и жизнерадостная! Так радостно всегда бросалась мне навстречу! Наверно, ты мне не поверишь, но я уже давно люблю её. Вот почему я не женился до сих пор. Теперь, когда ты сам заговорил об этом, я могу тебе в этом признаться.
— Ты меня ничуть не удивил, я догадывался о чём-то таком, — сказал польщённый отец. — Моя рыжеволосая Горго может свести с ума кого угодно.
— Только я не хочу, — несколько скованно сказал Леонид, — чтобы она вышла за меня по принуждению с твоей стороны или по расчёту.
— Отлично, я уверен, что она согласится. Эй, Ксуфий, позови мою дочь.
Горго не замедлила прийти на зов отца. Она показалась Леониду притихшей и смущённой.
— Дочка, твой дядя Леонид хочет назвать тебя своей женой. Как ты на это смотришь? — весело подмигивая ей, проговорил Клеомен.
Леонид и Горго — оба смутились от его развязного тона, будто бы он говорил о чём-то малозначимом.
— Твоя воля, отец, для меня закон, — спокойно и рассудительно, и очень серьёзно — совсем не в тон отцу; ответила девушка. — Ты избрал мне достойного мужа, и я повинуюсь твоему решению, — закончила она, потупив взгляд и совершенно смутившись.
Леонид, неправильно истолковав её застенчивость, сказал:
— Горго, я хочу, чтобы ты знала, что непременным условием этого брака должно быть твоё добровольное согласие. Я не хочу брать тебя в жёны против воли, по принуждению. Итак, скажи, — упавшим голосом проговорил Леонид, — ты согласна стать моей женой?
— Да, Леонид, — твёрдо сказала девушка, — я согласна стать твоей женой, потому что ты самый лучший и самый прекрасный человек в Спарте и во всей Греции! — пылко прибавила она.
— Ну вот и славно, — заключил Клеомен, — что-то вы оба слишком серьёзные для такого дела. Ко всему следует относиться проще и с юмором. Горго, перестань быть такой чопорной, будто бы ты проглотила морского ежа. И ты, братец, не лучше! Давай-ка лучше выпьем! Вот самое лучшее занятие для философа!
Но Горго и Леонид не слышали его пьяные разглагольствования, они как зачарованные смотрели друг на друга. Тайные мечты их, в которых они не решались сознаться даже самим себе, наконец осуществились. Теперь никакая сила не сможет их разлучить! В этот вечер в Спарте, а может быть, и во всей Греции и даже в целом свете не было людей более счастливых, чем они.
Глава 5
Гнев Аполлона
На следующий день состоялось народное собрание Спарты. Старший эфор Гипподам объявил о вчерашнем решении Совета выбрать добровольцев, которые бы согласились стать искупительной жертвой за убийство персидских послов и отправились к царю Дарию. Воцарилось молчание. Гипподам внимательно оглядывал толпу. Охотников ехать за тысячи и тысячи плетров от отечества, чтобы там погибнуть, не находилось.
Тогда он сказал:
— Граждане Лакедемона, я понимаю, почему вы медлите, ибо знаю вашу решимость умереть за отечество, но вы, видимо, не поняли всей важности этой жертвы. Вчера мы с эфорами вопросили звёзды, и небо нам ответило, что если мы не пошлём добровольцев на смерть, то может погибнуть всё государство. Ибо Зевс, хранитель странников и послов, разгневался на нас. И мы не можем ожидать от него помощи, пока не очистимся.
Тогда в толпе возникло волнение. Двое юношей вышли вперёд, за ними ещё и ещё, затем вышли зрелые мужчины и даже убелённые сединами старцы.
— Мужи граждане, теперь нам предстоит выбрать как наиболее достойных, так и подходящих для этой миссии. Не годится нам посылать стариков в такой дальний путь. Старикам не пристало умирать вдали от дома, это было бы позором для нас. Также пусть отойдут юноши безбрачные и те из женатых мужчин, которые не имеют сыновей.
В конце концов, спартанцы остановили свой выбор на двух товарищах — Сперхии, сыне Анериста, и Блисе, сыне Николая, знатных мужей из всаднического сословия. Им было предписано незамедлительно, с восходом солнца отправиться в Персию к Дарию. Стояла ранняя осень — хлопотливое и радостное время сбора плодов. Хозяева чаще стали посещать свои наделы, наблюдая за работой илотов и строго фиксируя урожай. Готовились новые пифосы для вина, масла и ячменя — огромные глиняные бочки, которые закапывались в землю на большую глубину. Илоты давили прессом спелые виноградные грозди, темно-бордовый сок сливали в пифосы, где он должен был забродить и превратиться в вино. Шло заготовление оливкового масла, в закрома ссыпалась ячменная и полбенная круша. Приближалось время заключения браков, которое наступало сразу после сбора урожая.
