Мисс Монмаут поджала губы: роман привёл её в восторг. Мисс Сэмпл тоже нахмурилась: «Консуэло» не очаровал её, но ругань на обожаемую Жорж Санд она сочла неуважением милорда Фредерика к женщинам. Герцогиня же Хантингтон осталась спокойной, она только с ласковым участием спросила милорда Монтгомери, зачем же он, терзая себя, читал этот роман, разве неясно было по первым трём главам, что это глупости?
Монтгомери на мгновение осёкся, потом спросил леди Хильду, прочла ли она сама этот роман?
Герцогиня улыбнулась.
— Я следую запрету мужа, милорд. Хантингтон говорил, что женщина, подобно Жорж Санд, просвещающая мужчин, — пагуба нынешних времён, признак порчи инстинкта и дурного вкуса. Он особенно не терпел, когда ссылались на госпожу Ролан, на госпожу Сталь или Жорж Санд. Для мужчин упомянутые особы, говорил он, три комические фигуры и как раз сильнейшие контраргументы против женского равенства. Но не буду лгать, в роман я заглянула.
— И что? — с интересом спросил лорд Генри.
— Не дочитала, — виновато вздохнула герцогиня, — наставничество при ничтожности знаний, высокомерие, разнузданность и нескромность, всё, что раньше обуздывалось страхом перед мужчиной, здесь проступает. Разве это не проявление дурного вкуса, если женщина начинает учить истинам? — на губах герцогини заиграла улыбка. — Истинная женщина ведь совсем не хочет истины — какое дело женщине до истины? Её великое искусство есть ложь, иллюзия и красота.
— О, да, — с мечтательной улыбкой кивнул Корбин, — мы обожаем женщин, под нежными околёсицами которых наша серьёзность и глубина начинают казаться нам почти глупостью. Эти же, начиная с Ролан и де Сталь, учатся требовать, домогаются прав, но в итоге только теряют стыд, женственность и вкус.
— Да, — согласился успокоившийся Монтгомери, — со времён французской революции влияние женщины умалилось в той мере, в какой увеличились её притязания.
— Вы предлагаете женщине, дядюшка, быть бессловесным домашним животным? — мисс Монмаут обращалась к Генри Корбину, однако явно пыталась задеть леди Хильду, — но ведь даже мужчины, самые развитые и разумные, поддерживают притязания женщин, разве нет?
— Ну, ещё бы, — тут же, как кот, которого погладили против шерсти, ощерился милорд Фредерик, вмешавшись в разговор. — Среди учёных ослов много тупоумных развратителей женщин, которые советуют ей подражать мужчинам, пытаются низвести женщину до «общего образования», и даже до чтения газет и политиканства. Хотят сделать из женщин свободных мыслителей и литераторов, но лишь делают их с каждым днём всё истеричнее и… — он задохнулся возмущением, не находя слова.
— Жоржсандистее, — помогла ему герцогиня.
Генри Корбин, Эдвард Марвилл, Чарльз Говард, Арчибальд Хилтон и Перси Грэхем, до того молча слушавшие беседу, улыбнулись, этой безмолвной поддержкой герцогини выведя из себя и Кэтрин Монмаут, и Сьюзен Сэмпл. Единственный, кто не улыбнулся, был мистер Гелприн, на его лице за всё время разговора ничего не отразилось.
— Ругать свой пол — это кокетство худшего пошиба, миледи, — зло и отчётливо обронила Сьюзен Сэмпл.
Леди Хильда подняла перчатку, но ответила с благодушной улыбкой.
— Я никогда не ругаю истинных женщин, мисс Сэмпл, хоть у самих женщин при бездне личного тщеславия в глубине души всегда копошится презрение к своему полу. Я, по крайней мере, в себе это замечала. Но не стоит и недооценивать нас, тут вы правы. Женская сущность потаённа и сумеречна, — глаза герцогини странно заискрились. — То, что внушает к женщине уважение мужчины, а порой и страх перед ней, — это её хищная, коварная грация, когти тигрицы под перчаткой, не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и прихотях…
При этих словах леди Хильды Грэхем, слушавший её, затаив дыхание, почувствовал, как по его коже прошёл мороз, от макушки до пяток, герцогиня же спокойно продолжала тоном светской беседы.
— Страх и страсть — с этими чувствами до сих пор стоял мужчина перед женщиной, в той сердечной трагедии, что зовётся любовью. Я полагаю, что не стоит отдавать эту силу за чечевичную похлёбку равенства с мужчиной. Истинная Женщина — это смесь чистой слабости с нечистой силой, — с этими словами леди Хантингтон поднялась и ушла в гостиную.
Мисс Монмаут и мисс Сэмпл, переглянувшись, вышли за ней, оставив мужчин в столовой. Корбин вынул сигару и улыбнулся. Гелприн задумчиво достал трубку. Перси Грэхем проводил герцогиню восторженным взглядом, Говард и Марвилл не поднимали глаз от давно опустевших тарелок. Чарльз Говард ловил себя на мыслях путаных и отрывочных. Герцогиня немного пугала его, она была слишком умна, и нечего было и думать привлечь её тем глупеньким планом соблазнения, что он придумал. Пыл Эдварда Марвилла тоже сильно ослабел. Придуманный им план, на первый взгляд недурной, оказывался на деле невыполнимым. Арчи Хилтон тоже глубоко задумался. Он, хороший игрок, сейчас решил, что не стоит торопиться. Эта герцогиня — та ещё штучка.
Тут ходить надо с козырей, а их у него на руках пока что не было.
Глава 6. Дурная неделя в Блэкмор Холле
Скука породила больше игроков, чем корыстолюбие, больше пьяниц, чем жажда, и больше самоубийств, чем отчаяние.
Чарлз Колтон
Следующая неделя в замке выдалась дождливой и пасмурной. За окнами постоянно нависали тяжёлые грязно-серые тучи, почти всё время моросил дождь, временами переходя в ливень и лишая гостей замка возможности прогуляться.
За это время Арчибальд Хилтон почти потерял свою славу удачливого игрока: в лице неразговорчивого Джеймса Гелприна он встретил достойного соперника. Монтгомери во время долгих партий в вист и покер внимательно приглядывался к манере игры родственника Хантингтона, и всякий раз удивлялся. Гелприн играл честно, однако в столь казуистической манере, что сбивал с толку партнёров. Ему при этом необъяснимо везло: просто шла карта. За дождливую неделю в Блэкмор Холле он выиграл около трёхсот фунтов.
Фредерик Монтгомери имел несчастье убедиться, что его друг отнюдь не шутил, когда говорил о болотной вони при открытых окнах. Да, смрадный метановый дух то и дело струился от топи. В нём в смешении запаха тины и стоячей воды проступал и какой-то иной, душный и затхлый запах склепа, гнили и тления, а последней нотой неожиданно маячил ещё один — более приятный и утончённый, похожий на аромат какого-то древнего благовония. Но в итоге окна приходилось держать закрытыми днём и ночью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
