Новые власти поспешили подписать капитуляцию. Война закончилась. И снова происходящее напомнило о большевистской России: отныне в немецкой армии появились народные комиссары с собственным планом реформ. Больше не было знаков различия, а командиров выбирали солдаты, от чего армия стала похожа на балаган.
Макс Баденский пробыл у власти ровно месяц и успел совершить великие перемены. Солдаты союзников не ступили на исконно германскую территорию, не заняли города, не осадили столицу. Но их правители получи всё, что желали, не сделав для этого ровным счётом ничего. Предатели на чужом Олимпе власти обошлись куда дешевле пехоты и флота.
9
Европа окунулась в омут переворотов, свержений и революций. Четыре великих империй прекратили своё существование, и на их осколках появилось множество республик без твердой власти и внятного будущего. Казалось, будто незримый кукловод выбросил на политическую арену множество партий и союзов, и теперь наблюдает, кто же из них сможет одолеть конкурентов и взять всю власть себе.
На западе Берлина рабочие принялись требовать экспроприацию всех банков и конфискацию имущества толстосумов. Вслед за этим родилась идея учредить революционный трибунал и казнить бывшего императора, президента Эберта, а за одно и генералов Гинденбурга и Людендорфа.
Но всё это происходило далеко на севере, в столице. Лили и Даниэлю было совсем не до этого, ведь они обручились и с нетерпением ждали часа собственной свадьбы. Не проходило и дня, чтобы молодой человек не вырвался из затхлой комнатки на индустриальной окраине города и не навестил невесту в доме её отца.
Сандра радовалась и грустила, глядя на сестру и Даниэля — так отрадно было наблюдать за их нежными отношениями, и вместе с тем тревожно — а будет ли когда-нибудь нечто подобное у неё самой?
А в Берлине уже начались бои между коммунистами и властями. В Бремене образовалась советская республика, а в Гамбурге красный переворот не удался, да и советский Бремен быстро привели в чувства войска добровольцев.
Всё это казалось далеким и почти неправдоподобным, пока по Мюнхену не прокатилась тревожная новость — по дороге в земельный парламент был убит премьер-министр Баварии Курт Айзнер. Стрелял в него офицер-фронтовик граф фон Арко ауф Валлей.
— Ах, граф, бедный мальчик! — восклицала Гертруда фон Альнхафт, — какая глупость, губить молодость из-за какого-то вздора.
— Вы называете политическое убийство вздором? — пораженно переспросил доктор Метц.
— Да нет же, — всплеснула руками она, — просто графа Арко отказались принять в «Общество Туле», и он решил доказать свою верность их идеалам. А теперь его казнят!..
— Простите, но что за идеалы у этого общества, если ради них приходится убивать премьер-министра?
— Так ведь и министр не германский, — парировала графиня, будто одна её фраза была способна объяснить всё.
— Не германский? — сурово переспросил доктор Метц. — Еврейский, вы хотите сказать? И с каких пор вероисповедание стало весомой причиной для расправы?
— Ох, не преувеличивайте, — отмахнулась графиня. — Просто «Обществу Туле» не нужна независимая Бавария. Да и нам с вами, наверное, тоже.
— Вы действительно думаете, что Баварии не нужно восстанавливать свободу, какую она имела до Бисмарка?
— О, — закатила глаза графиня, — узнаю влияние профессора Книпхофа. Это он любил по поводу и без клясть борьбу за культуру и канцлера Бисмарка. Вот только именно в империи он и нажил себе и эту квартиру и регалии и почёт.
— Может вы не заметили, но империи больше нет, — заметил доктор Метц, — а северные земли всё больше скатываются в хаос. Что же, по-вашему, нам всем стоит пойти на дно вместе с тонущим кораблем?
— С тонущего корабля бегут только крысы, — гордо вздернув подбородок, ответила графиня.
Доктор Метц готов был поспорить с родственницей, но передумал, зная, что графиню невозможно в чём-либо переубедить. Даже профессор Книпхоф в этом не преуспел. А ведь он лелеял мечту, что однажды Бавария сбросит с себя оковы прусского рабства и заживёт лучше прежнего. Да, профессор Книпхоф был баварским националистом, и куда большим, чем доктор Метц.
Тем временем противоборство сторонников единой Германии и независимой Баварии усиливалось. После выстрелов в Айзнера левые не заставили себя долго ждать и в память об убиенном единомышленнике нанесли ответный удар — захватив земельный парламент. Месяц Баварию лихорадило от стачек, пока не наступила логическая развязка: законное правительство бежало на север, а Бавария осталась не только независимой — она стала советской республикой.
Судя по пламенным заверения новых красных властей, впереди новоиспеченную республику ждало торжественное объединение с советской Венгрией и Австрией, вот-вот готовящейся стать советской. Пошёл слух, что из России от самого Ленина приехали большевики — делиться опытом социалистической революции.
— Прекрасно, — недовольно прокомментировал свежий выпуск прессы доктор Метц, — Теперь Бавария объявила войну Вюртембергу. В жизни не думал, что доживу до такого. О… — воскликнул он, перевернув страницу, — да мы ещё и намереваемся победить буржуазную Швейцарию! Конечно, как же она, негодяйка, посмела не дать свои паровозы на нужды революции. Ну и дела…. Хорошо, хоть профессор Книпхоф не дожил до этих дней.
Вот так исполнившаяся мечта о свободе обернулась для многих баварцев жестоким разочарованием. Они бы охотней согласились на независимость, но без коммунистов.
А жизнь в Баварской советской республике продолжала преподносить неожиданные сюрпризы. Главой страны стал двадцатипятилетний поэт Толлер, а парламент перестал заседать в прежнем здании и на полном серьёзе переместился в Придворную пивную, где и проводил свои сессии. Видимо, за очередной кружечкой пенного в головах депутатов наступило просветление, раз они постановили расформировать полицию и вооружить пролетариат, отменить в школах уроки истории, закрыть банки и напечатать деньги с указанием их окончательного срока действия. Самого Толлера его же советская власть успела два раза арестовать и два раза выпустить из заточения.
Но с каждым днём поводов для смеха становилось всё меньше. В городе наметилась нехватка еды. Продовольствие, которое везли в Баварию с севера, теперь не пропускала белая армия изгнанного правительства, а молоко и вовсе варварски выливалось ею в землю. Красные советские власти решили заручиться поддержкой крестьян, но даже с ними у левых не получилось найти общего языка, за что крестьян поспешили объявить контрреволюционерами. А еды с каждым днём становилось всё меньше и меньше. В довесок к продовольственному кризису красное правительство объявило о все баварской стачке, и на девять дней всё производство в республике встало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
