Все уставились на нее, особенно мужчины, а она, притворяясь, что никого не замечает, вела себя точно как в кино. Она не шла, а лишь слегка касалась ногами пола (так, по крайней мере, пишут в книжках), устремив взгляд в невидимую точку. (Это я вычитала в книжке, которую стащила у мамы из-под подушки.) Потом как ни в чем не бывало подошла к полке с журналами и, перелистав несколько номеров, со свойственной ей элегантностью исчезла в холле.
Раздался всеобщий вздох удивления.
— Кто это такая? — шепотом спросила мамуся.
— Не имею представления, — ответила докторша полушепотом.
Я возмутилась. Докторша была как будто из Жешува и не узнала артистку тамошнего театра, великую актрису, которая с присущим ей гордым взглядом княгини Монако сумела сыграть роль ткачихи с текстильной фабрики. Скандал! Я не могла этого допустить и произнесла слегка насмешливым тоном:
— Простите, это, кажется, известная актриса из Жешува.
— Моя дорогая! — Докторша посмотрела на меня так, будто я наступила ей на любимую мозоль. — Я достаю приглашения на все премьеры и до сих пор ни разу не видела на сцене этой женщины. А ты мне говоришь такие вещи. Скажите, пожалуйста! Вот каковы сегодняшние дети.
Мама испытующе взглянула на меня.
— Откуда ты знаешь, рыся, что она из Жешува?
— Она сама мне сказала.
— Нахалка! — негодовала докторша. — Видно, кем-то прикидывается и выдает себя за великую актрису.
«Видно, кем-то прикидывается…» — повторила я про себя. Голова у меня пошла кругом. Не хотелось верить, но в этом, видимо, есть доля правды. Иначе для чего бы она прокрадывалась в башню и затем таинственно пропадала в развалинах? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Оказывается, известная актриса вообще не актриса, ибо даже не из Жешува. В таком случае все возможно: виолончелист вовсе не виолончелист, Франт — не тот, кем должен быть, а я — не Крыся Цуховская. Вот так номер!
Вылазка на четвертый этаж
Я не могла больше усидеть около мамы. И в конце концов, это бы смог это сделать на моем месте? Тут выясняется, что актриса — это совсем не актриса, а я должна слушать, как четыре дамы непрерывно торгуются: «Одна черва… две черви… два без козыря… три черви… контра… и треле, мореле». Взбеситься можно!
Я сказала маме, что хочу немного проветриться.
— Только умоляю тебя, Крыся, будь благоразумна!
Не знаю, что имела в виду мама, но я обещала быть благоразумной и улетучилась из клубного зала. Перейдя в холл, я не нашла там ничего интересного. Заспанный портье, мраморные колонны, в кресле пожилая женщина с маленьким пуделем на коленях, на стенах реклама: «Летайте самолетами Польских авиалиний ЛЕТ», «Храните деньги во Всеобщей Сберегательной кассе ПКО», «Приобретайте лотерейные билеты „Тото-Лотка“», «Небож — жемчужина Западного Приморья», «Любуйтесь красотой польской природы!». Все призывы выдержаны в приказном стиле. Я взбунтовалась. Не буду путешествовать ЛЕТом, не буду играть в лотерею и любоваться красотами природы! А Небож — никакая не жемчужина, а всего лишь дачная местность, в которой происходят странные события. Только шевельнись — и уже новая неожиданность.
И тут как раз открываются двери, и в дверях появляется Франт, который через мгновение может оказаться китайским мандарином либо колдуном с островов Фиджи. Временно, однако, это Франт, несущий громадную корзину ярко-красных роз. Упрямец! Знает, что актрисы обожают цветы. Если на пани Монику не произвели впечатления три цветка, он, действуя наверняка, покупает целую корзину роз.
«Если думает, что я отнесу наверх корзину с розами, то глубоко ошибается».
А он, вообще не заметив меня, кивнул швейцару в темно-синем пиджаке с позолоченными пуговицами и с видом миллионера произнес:
— Отнесите, пожалуйста, цветы пани Плошаньской в двадцать третий номер. — И сунул ему в ладонь двадцатизлотовку как какую-то мелочишку.
А я тем временем соображала, как, оставаясь благоразумной, оказаться на третьем этаже, чтобы увидеть забавную сцену, когда пани Моника станет выбрасывать швейцара за двери вместе с корзиной ярко-красных роз. Оказалось, нет ничего проще, стоит лишь притвориться, что ты дочь докторши из Жешува, которая вот уже две недели оплачивает бешеные счета за номер-люкс. Все прошло для меня легко, тем более, что мой наряд не вызывал подозрений.
Вскоре я оказалась на третьем этаже и тихо, на цыпочках, подошла к двери двадцать третьего номера. Я ждала, когда темно-синий форменный пиджак вылетит из номера вместе с позолоченными пуговицами и ярко-красными розами, а пани Моника крикнет: «Прошу передать тому господину, чтобы не надоедал мне. Я отвергаю его ухаживания. Мне дороги мои достоинство и честь!»
Увы, все было не так. Из номера вышел швейцар с довольным видом (наверно, получил еще двадцать злотых), а корзину и записку оставил в номере у аферистки, выдававшей себя за кого-то другого. Хорошенькая история! От меня не захотела принять, а от швейцара взяла! Нет у нее ни достоинства, ни чести. Однако три розы все-таки легче выбросить, чем целую корзину.
Итак, я обманулась в своих ожиданиях, но это было на третьем этаже, а на четвертом разочарование прошло. Я все еще выдавала себя за дочку докторши из Жешува, и мне самой представлялось, что я две недели живу в гостинице «Под тремя парусами». Я не знала только, какой номер занимает Франт. Мне казалось, что тридцать третий.
Шляпа в шкафу
В тридцать третьем номере вместо Франта я увидела горничную, чистившую пылесосом ковровую дорожку. Подойдя к ней, я вежливо спросила:
— Скажите, пожалуйста, какой номер занимает такой элегантный мужчина с трубкой?
— Наказание божье, — проговорила горничная, не прерывая работы.
— Простите, пожалуйста, я спрашиваю не о каре господней, а о щеголеватом мужчине с трубкой.
— Руки отваливаются, — ворчала горничная. — Целый день только вкалываешь и надрываешься. Эта горилла из тридцать четвертого снова оставил мокрый плащ, и мне опять пришлось натирать в номере пол.
— Извините, — робко повторила я.
— Говори громче, а то не слышно. У меня от этого шума уши заложило. — Она выключила пылесос, и ненадолго установилась тишина. Стало слышно, как в трубах журчит вода. Я в третий раз повторила свой вопрос.
— А-а, этот инженер из Варшавы… Так надо было сразу… — Она присмотрелась ко мне внимательней. — А что тебе от него нужно?
Если бы я сама это знала, то смогла бы придумать для нее какой-то ответ. Однако ничего не приходило в голову, и я рассказала о случае с цветами. Такие истории нравятся всем женщинам, а эта просто обожала их.
— Наказание божье, — смеялась она, — кто же это отсылает розы, а потом снова их принимает? В этом что-то есть. Она его водит за нос, а он по уши влюблен. Виданное ли это дело?
— Я видела это своими собственными глазами, — коварно прошептала я, — и потому хотела бы знать, в каком номере он проживает.
— В тридцать девятом. Порядочный человек и аккуратный. После него даже не нужно убирать. А есть такие… наказание божье… Хуже всех эта горилла. Один раз оставил открытым кран, и комнату залило водой. А сейчас опять приказали наводить чистоту аж до блеска, сдается, седьмого приезжают какие-то иностранцы. Кажется из Швеции.
— Седьмого? — переспросила я. Что-то знакомое мелькнуло в сознании, вспомнилась телеграмма. СПЕ…… НА…ЕТСЯ СЕД…ГО ТМ ШЛЯПА ПОЛНАЯ ДОЖДЯ… «Седьмого ТМ. Это, наверно, седьмого текущего месяца. Но что общего у шляпы, полной дождя, с туристами из Швеции?» — подумала я и тут же спросила: — Не видели ли вы у того щеголя с трубкой летней поплиновой шляпы?
Она была так захвачена милыми сплетнями о пани Монике и о розах, что сразу же вспомнила.
— Летняя шляпа, говоришь? Такая бежевая? А-а, есть… — Она хихикнула. — Наказание божье, тут льет, как из ведра, а он шляпу держит в шкафу. Виданное ли дело?
Мы еще немного посплетничали о цветах и итальянских шелковых галстуках, а потом я внезапно попросила ее:
— Не могли бы вы показать мне эту шляпу? Страшно интересно, как она выглядит!
— Шляпа как шляпа, — сказала горничная, пожимая плечами, — обыкновенная.
— Нет, — возразила я. — Она может стать необыкновенной, если это та самая шляпа, которая мне нужна…
От нескрываемого любопытства у горничной округлились глаза.
— наверно, все это вздор, но если тебе очень нужно, могу показать, как только пан инженер выйдет из комнаты. — Она вдруг всплеснула руками. — Наказание божье! Я тут болтаю, а работа стоит.
Она включила пылесос, громкий вой которого помешал услышать, как из своего номера вышел Франт. Только увидев над собой незажженную трубку, я поняла, что попалась. Я не могла больше притворяться, что не замечаю его, и в знак приветствия сделала книксен.
