Такие прямо противоположные оценки ранних уделов объясняются одним и тем же методическом просчетом – проекцией (намеренной или бессознательной) государственных понятий на сферу, где господствовали понятия семейно-родовые. Владимир наделял сыновей не потому, что стремился тем укрепить централизованный административный аппарат (говоря так, мы вовсе не хотим отказать ему в таком стремлении), а вынужден был делать это по династическим принципам своего времени, которые давали право каждому из взрослых сыновей требовать себе надела. Не думаем, что статус удельного князя под рукой отца – да, подчиненный – ничем не отличался от статуса посадника[200]. Ведь подчинение князя-сына князю-отцу отнюдь не государственного свойства, как посадника – князю, ибо, согласно восприятию власти человеком того времени, был некий актуальный коррелят заложенной в сыне возможности занять место отца. Немыслимо, чтобы посадник мог возмутиться против киевского князя так, как сделал это в 1014 г. Ярослав против Владимира.
В отличие от братского совладения в его первоначальной форме, которое было институтом обычного родового права, сеньорат таковым не был и, следовательно, должен был так или иначе декретироваться, учреждаться. Иными словами, можно ожидать, что момент установления сеньората будет уловим на материале источников. В самом деле, если говорить о Франкском государстве, то таким моментом, совершенно очевидно, является 817 г., когда был издан капитулярий императора Людовика Благочестивого, содержащий его политическое завещание, – так называемое «Устроение империи» («Ordinatio imperii»)[201]. Суть этого документа состояла в регламентации взаимоотношений между братьями-сонаследниками (тремя имевшимися к тому времени у Людовика сыновьями: Лотарем, Пипином и Людовиком) при политически и владельчески выделенном положении старшего – Лотаря. Лотарь «коронуется императорским венцом, становясь и соправителем нашим (Людовика. – А. Н.), и наследником империи. <…> Остальные же его братья, Пипин и тезоименитый нам Людовик, <…> удостаиваются королевского титула и испомещаются в ниже поименованных владениях, в которых после нашей кончины пользуются королевской властью под старшим братом (разрядка наша. – А. Н.)»[202]. Это выделенное императорское положение Лотаря заключалось в ряде государственных полномочий, которыми он должен был располагать в отношении младших братьев. Главным из них было право и обязанность служить гарантом государственного порядка, то есть вмешиваться в дела братьев в случае ущемления ими интересов церкви или уличения их в каком-либо ином явном тиранстве[203]. Кроме того, в руках старшего брата-императора сосредотачивалась внешняя политика: без его согласия и одобрения младшие не имели права ни давать ответов иноземным послам, ни вести внешних войн[204]. Обратной стороной внешнеполитических прерогатив старшего оказывалась его обязанность помогать младшим в случае нападения на них внешнего врага[205].
Эти полномочия Лотаря подкреплялись тем, что его удел не только намного превосходил уделы братьев, составляя примерно две трети всей Франкской империи, но и обнимал политически важнейшие области: коренную «Франкию» (Francia – область между Соммой и Луарой) и Италию с Римом; Пипину доставалась Аквитания (сильно урезанная, сравнительно с Аквитанским королевством самого Людовика Благочестивого по разделу 806 г.), а Людовику – Бавария (с некоторыми приращениями, но в целом также составлявшая лишь меньшую половину Баварско-Итальянского королевства Пипина по завещанию 806 г.)[206]. В русле идеи сеньората лежали и установления, касавшиеся дальнейшей судьбы младших уделов. В случае смерти кого-либо из младших братьев-королей и наличия у покойного нескольких законных сыновей удел умершего отнюдь не подлежал разделу между сыновьями (как полагалось по завещанию Карла Великого). «Народ» (populus) должен был выбрать в короли только одного из сыновей, а император обязан был утвердить такой выбор, принять избранного «вместо брата и сына и, возвысив его до отцовского звания, всеми средствами сохранять это положение»[207](снова налицо роль сениора как гаранта общегосударственного порядка). Что до прочих сыновей покойного короля, то с ними следовало поступить «милосердно и по любви» («pio amore»)[208] – совершенно очевидное и принципиальное отступление от начал corpus fratrum в отношении младших уделов, коль скоро они мыслились как окончательно, раз и навсегда выделенные. Если же младший брат уходил из жизни, не оставив законных сыновей, то «его владения должны вернуться к старшему брату»[209]. Характерная формула «должны вернуться» (revertatur) со всей отчетливостью демонстрирует, что составителем завещания удельные королевства младших братьев мыслились как данные, уступленные сениором, который в этом смысле действительно оказывался юридически тождествен их общему отцу, из чьих рук они в свое время и получили свои уделы. И снова мы видим уход от обычая родового совладения, согласно которому выморочный удел следовало бы поделить между всеми оставшимися братьями.
Рождение в 823 г. у императора Людовика от второго брака еще одного сына, Карла, и возникшая в связи с этим необходимость выделения королевства для четвертого брата перечеркнули династический план 817 г., приведя к затяжному конфликту Людовика со старшими сыновьями. Попытки Лотаря, ставшего императором Лотарем I (840–855), после смерти отца в 840 г. настаивать на принципах завещания 817 г. имели следствием его столкновение с братьями Людовиком и Карлом (Пипин, напомним, умер еще раньше, в 838 г.) и, в конечном итоге, раздел Франкской империи по Верденскому договору в 843 г. Императорский титул остался за старшим, но и только: от выделенного владельческого положения Лотаря незаметно и следа[210]. Не будучи подкреплено никакими реальными государственно-политическими механизмами, императорское звание подверглось стремительной девальвации: вспомним цитированное выше послание сына Лотаря I, императора Людовика II, к византийскому императору Василию I, в котором Людовик (чьи владения, в отличие от владений его отца, сузились уже до Северной Италии) вынужден был обосновывать свою императорскую власть принципами братского совладения – явное противоречие, свидетельствовавшее о неудаче сеньората, задуманного Людовиком Благочестивым.
Но неосуществленность этого плана не уменьшает значительности замысла сына и преемника Карла Великого, направленного на реформу освященного веками династического строя, на внесение в чисто династический механизм взаимоотношений между братьями-соправителями элементов государственно-политического подчинения.
На Руси момент учреждения сеньората также четко улавливается источниками – это завещание Ярослава Мудрого, помещенное в «Повести временных лет» в статье 1054 г.: «В лето 6562. Преставися великыи князь Русьскыи Ярослав. И еще бо живущу ему наряди сыны своя, рек им: <…> Се же поручаю в собе место стол старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев, сего послушайте, яко послушаете мене, да то вы будеть в мене место. А Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Вячеславу Смолинеск. И тако раздели им грады, заповедав им не преступали предела братия, ни сгонити, рек Изяславу: Аще кто хощеть обидели брата своего, то ты помагаи, его же обидять»[211]. Выражения «сего послушайте, яко послушаете мене, да то вы будеть в мене место» и «аще кто хощеть обидели брата своего, то ты помагаи, его же обидять», несмотря на свою лапидарность, не оставляют сомнения в том, что автор процитированного текста характеризовал с их помощью политико-династический строй, весьма напоминающий тот, который пытался установить своим завещанием 817 г. Людовик Благочестивый. Положение Изяслава Ярославина по отношению к братьям «во отца место» было подкреплено, как и в случае с императорским положением Лотаря I согласно «Устроению империи», исключительным положением его личного удела. По своим размерам, экономическому и военному потенциалу удел Изяслава Киевского выглядит доминирующим. Бесспорно, ресурсы собственно Киевской земли того времени, включавшей Погорину и Турово-Берестейскую область, в совокупности с Новгородом намного превосходили ресурсы, скажем, Святославова Черниговского удела, половину которого, к тому же, территориально составляла и хозяйственно, и даже политически еще недостаточно освоенная к середине XI в. земля вятичей. Вместе с тем некоторые моменты завещательного распоряжения Ярослава Владимировича выводят его за пределы аналогии с «Устроением империи» Людовика, сближая, напротив, с более архаическими династическими разделами у франков периода Меровингов. Таков необычный «чересполосный» характер уделов трех старших Ярославичей: Киев и Новгород Изяслава разделены Смоленском Вячеслава, Чернигов и Тмутаракань Святослава – степью, Переяславль и Ростов Всеволода – вятичскими землями Черниговского удела Святослава[212]. Причину тому мы усматриваем в так называемом «триумвирате» старших Ярославичей, то есть своего рода коллективном сеньорате, сопровождавшем индивидуальный сеньорат Изяслава; такой коллективный сеньорат есть основания считать одним из учреждений «ряда» Ярослава. Эти черты придают сеньорату Изяслава по завещанию 1054 г. смазанный, компромиссный характер, который стал предметом особого рассмотрения в другой работе[213].
