наставить должным образом. Клинишенко говорил своим ровным наставительным голосом:
– Ну, что ж, коли так вышло, значит, тебе судьба… Только ты, парнишка, не поддавайся им, не входи в эту писарскую компанию. Доброму они тебя не научат, а испортить могут. Да нас, смотри, не забывай, наведывайся почаще к нам… Мы всегда тебе будем рады…
Максимыч делал безразличный вид, но, судя по той сосредоточенности, с какой он копошился в наших вещах, перекладывая их из одного ранца в другой, можно было заключить, что нелегко давалось ему это спокойствие.
– Тут, Фомич, все твои вещи… Бельё, того, справное, чистое, – сказал он наконец, завязывая ремни моего туго набитого ранца.
Объём, однако, заставил меня усомниться, мои ли одни там вещи. И действительно, там оказались наши общие, принадлежавшие мне лишь наполовину и, кроме того, сулуяновские.
– Эй, Максимыч, зачем же ты наложил всё это? – невольно воскликнул я, выкладывая чай, сахар, сапожный товар, гребёнку, мыло, запас ниток, куски воску для лощения ремней и не помню ещё что-то.
Уличённый Максимыч рассердился и, бурча себе под нос, вышел из землянки. На следующий день с подводой, шедшей за хлебом, я грустно поплёлся в штаб. С Максимычем, ещё до света ушедшим на распилку я так и не простился.
Что-то теперь мне готовила судьба?
III
Блестящее состояние Эриванского полка. – Полковые командиры. – Светлейший князь А. Л. Дадиани. – Лагодехская катастрофа 1830 года. – Разрыв куначества с Грузинским полком. – Женитьба князя Дадиани на баронессе Розен. – Хозяйственные операции. – Служба в канцелярии. – Секретарство у князя Дадиани. – Княгиня Лидия Григорьевна Дадиани. – Приезд семьи главнокомандующего на Манглис. – Выступление в «свет». – Игуменья Митрофания.
До сих пор я еще ничего не сказал о нашем полковом командире флигель-адъютанте полковнике светлейшем князе Дадиани, а между тем он представлял собою довольно интересный тип, сотканный из смеси хороших и дурных черт. Лично я ему обязан многим, но беспристрастие меня вынуждает сказать, что время его командования полком должно быть отмечено мрачными красками.
Командир Эриванского полка, полковник князь А. Дадиани
Эриванский полк, после счастливого подбора ряда выдающихся начальников: патриархального Ладинского, умного Н. Н. Муравьева, рыцарски-честного барона Фредерикса – находился в блестящем состояния и мог бы справедливо считаться по строевому образованию, по богатству хозяйственных заведений одним из первых полков не только на Кавказе, но и в России. Н. Н. Муравьев сумел привлечь в полк самых образованных офицеров того времени, даже с университетским образованием. Помню я, например, таких выдающихся «столбов» полка, как капитаны Кириллов, Жилинский и многих других (В рукописи отца приведено, но неразборчиво еще несколько других фамилий. – прим. М. Р.). Они были хранителями лучших заветов полка и наставителями молодежи в правилах рыцарской честности и доблести. Я глубоко убежден, что эти черты перешли от офицеров к солдатам, и поэтому-то среди последних я встретил такой высокий нравственный уровень. Воистину можно сказать: «Каков поп, таков и приход».
И вот такой-то полк получил этот баловень судьбы, молодой, еле достигший тридцатилетнего возраста флигель-адъютант князь Александр Леонтьевич Дадиани. Казалось, все улыбалось этому избраннику судьбы. Отец его, потомок владетельных князей, выселился из Грузии в Россию в конце XVIII столетия и составил себе карьеру женитьбой на богатой аристократке Нарышкиной. Сын, Александр, получил прекрасное домашнее воспитание и, кажется, окончил Пажеский корпус, откуда был выпущен в Преображенский полк. Ведя широкий образ жизни, он расстроил свои денежные дела и для поправления их и получения наград, по примеру многих, перевелся на Кавказ адъютантом к Паскевичу. Тот его выдвинул, произвел в полковники и назначил командиром Эриванского полка. Таким образом, из командиров взвода или, самое большое, полуроты Дадиани очутился вершителем судеб нескольких тысяч человек солдат и более сотни офицеров, из которых большинство ему годилось в отцы. Вместо того, чтобы учиться и впитать самому часть того геройского духа, которым отличалась Кавказская армия, он стал резко, враждебно относиться ко всякому возражению, мало-мальски напоминавшему совет и думал надменностью прикрыть свое незнание жизни и отсутствие боевого опыта. Таким образом, то единение, которое всегда существовало на Кавказе между подчиненными и командным персоналом, было резко нарушено. Все лучшее офицерство отшатнулось от Дадиани, и многие даже вынуждены были перевестись в другие части. Взамен их переведены были новые офицеры, умевшие льстить и потакать ему во всем. Как все слабые, бесхарактерные люди, он не замечал своего подчинения более властным, а таким сделался полковой адъютант поручик 3-в (Золотарев – прим. ред.), этот злой гений князя.
Многое простилось бы Дадиани, если бы он проявил какую-нибудь заботу о солдате, о подчиненных. Но этого-то и не было. Во всякой фразе, во всяком приказании его проглядывала надменность, горделивое пренебрежение. Он будто не сознавал, что громадная власть предоставлена ему законом не для личного пользования, что солдаты не его крепостные, а такие же воины, как и он сам. Чуткие солдаты отлично его понимали, и тот же Клинишенко охарактеризовал его так:
– Пустой человек!.. От своих грузин отстал, а к нашим не пристал… На нас, солдат, смотрит, как на рабочих скотов… Ему бы только ротой командовать, да и то осмотрясь, а не полком… Самостоятельности никакой в нем нет, – кто половчее, тот и помыкать им может. А петушиться куда как любит…
Следующий эпизод, передаваемый мною со слов участников солдат, много содействовал непопулярности Дадиани. В 1830 году полк находился на Лезгинской линии в Лагодехах, где производил вырубку садов, необходимую в тактических целях. Командиры наших батальонов подполковники Кашутин и Клюгенау, известные своей боевой опытностью и отвагой, указывали на необходимость, в видах осторожности, разделить отряд на порубщиков и охранную часть, которую следовало выставить перед цепью, но Дадиани в крайне резкой форме отказался от совета и приказал:
– Я знаю, что делаю… Я распоряжаюсь, я и отвечаю… Делать так, как я приказывал: выставить вперед пикет из полувзвода, а остальных людей на рубку…
Нераспорядительность эта немедленно сказалась. Выставленный вперед пикет из пятнадцати человек, под начальством поручика Харитона Потебни, был вырезан подкравшимися джарцами. Но этот жестокий урок не образумил Дадиани, – он продолжал настаивать на своем. Тогда Кашутин распорядился, чтобы люди не составляли ружей в козлы, а носили бы их при себе на ремнях во время рубки. Солдаты таким образом не были безоружны. Приехавший на работы князь Дадиани, однако, отменил и это распоряжение, при этом страшно раскричался:
– Что вы мне людей напрасно морите?.. Как им рубить с ружьями за плечами и топорами в руках… Людей не жалеете!.. Сами попробовали
