Но даже среди этой наиболее воинственной пруссофильской группировки по мере усиления затяжного характера войны 1806–1807 гг. раздавались голоса в пользу мира. Бенигсен, отклонив официально предложение
Наполеона о перемирии, в частном письме царю указывал на наращивание численности французских войск, высказывая опасение за исход всей кампании:
«Я считаю своим долгом прибавить, что рассматриваю продолжение войны с Франции опасным для России». Военная победа Наполеона при Фридланде показала, что опасения главнокомандующего русской армией, высказанные им за три месяца до ее поражения, не лишены были оснований.
Особый интерес представляет выяснение позиции тех немногочисленных представителей правящих кругов России, которые выступали за скорейшие франкорусские мирные переговоры. Выше уже анализировались взгляды Куракина, Румянцева и некоторых других представителей этой тенденции по вопросу франко-русских отношений в 1801–1804 гг. и в самом начале 1806 г. Мы отмечали также совпадения и отличия точек зрения Румянцева и Куракина: оба выступали за мирные отношения с Францией, но первый видел лучший способ неучастия России в англо-французской войне в отказе от формальных союзов с любой из сторон, тогда как второй считал франко-русский союз наиболее надежной гарантией защиты России от агрессии Франции.
Эти концепции базировались на недовольстве части правящих классов России политикой Англии в эпоху наполеоновских войн, а также ее господством на морях и сильными экономическими позициями на русском рынке. В 1806–1807 гг. в связи с фактическим отказом Англии принять участие в войне против Франции это недовольство возросло. Приближение войны к границам России усилило позиции сторонников концепции «государственного эгоизма», призывавших Александра I отказаться от дорогостоящих комбинаций по установлению европейского равновесия и попытаться кончить спор с Францией миром без участия Англии.
Ряд дворянских публицистов того времени (В. Попугаев, Н. Тургенев, В. Каразин) выступали против политики союза с Англией. Так, видный русский просветитель начала XIX в. Попугаев, отстаивавший самостоятельный внешнеторговый курс России, приветствовал наполеоновскую политику континентальной блокады.
До июня 1807 г. выразители курса на мирные отношения с Францией не проявляли такой активности, как, скажем, Чарторыйский. Но многие мероприятия Румянцева на посту министра коммерции недвусмысленно были направлены против Англии. К их числу в первую очередь относился манифест от 1 (13) января 1807 г. об организации торговли в России. Манифест был открыто направлен против иностранных (прежде всего английских) купцов. Им запрещалось вступать в русские торговые товарищества, вести внутреннюю торговлю в России, проживать в некоторых городах и т. п. Не случайно этот указ вызвал недовольство торговых слоев в Англии, а на русско-английских переговорах весной 1807 г. английские дипломаты усиленно добивались его отмены.
Мало того, в своих отчетах по Министерству коммерции за 1805 и 1806 гг. Румянцев, ссылаясь на упадок русской внешней торговли из-за военных действий, недвусмысленно склонялся в пользу мира.
В «Записках» Бенигсена отчетливо прослеживается, как все три основные группировки, ставившие одну основную цель – противодействие наполеоновской экспансии и реализацию задач своей внешней политики, расходились в методах достижения этой цели. Полемизируя с Чарторыйским, Бенигсен писал: «Не могло уже быть речи о том, чтобы одними средствами России привести Францию в такое положение, чтобы была возможность положить конец приобретенному уже ею господству над остальной Европой. Теперь шла речь только о том, чтобы обеспечить неприкосновенность русской империи и сохранить ее влияние в Европе, чтобы сберечь себя и через это средство быть полезным своим союзникам и друзьям». Но в выборе способа «обеспечения неприкосновенности» и «сохранения влияния» мнения расходились: «К достижению этой цели представлялось два пути: или мирные переговоры, или боевые громы. Император Александр предпочел решить дело оружием».
Таким образом, еще до Фридланда в русских правящих кругах и общественном мнении отчетливо прослеживалась тенденция к мирному завершению вооруженного конфликта с Францией. Мотивы, по которым представители различных группировок выступали за мирные переговоры, были различными. Чарторыйский, Строганов, Новосильцев и др., опасаясь разрыва англо-русского союза, хотели мира – передышки для новой войны с Францией. Главной их задачей было не допустить франко-русских сепаратных переговоров, добившись привлечения к участию в мирных переговорах Англии.
Наиболее воинственную «прусскую партию» также страшила перспектива затяжной войны с Францией один на один. Больше всего они опасались, что в ходе кампании Наполеон создаст численное превосходство в войсках, нанесет русской армии военное поражение и попытается вторгнуться в пределы России.
Что касается Румянцева, Куракина, Сперанского и др., то они продолжали отстаивать прежнюю концепцию дипломатического урегулирования франко-русских спорных вопросов, считая ее, единственно приемлемой в условиях бесперспективной войны.
* * *
К началу переговоров в Тильзите обстановка на русской стороне была следующей. С марта 1807 г. на театре военных действий находился Александр I. Вместе с ним из Петербурга выехали и некоторые русские политические деятели: Будберг, Толстой, Новосильцев, Чарторыйский и др. 2 июня в Тильзит, где расположился царь со своей свитой, проездом в Вену прибыл Куракин. Ему еще в конце декабря 1806 г. был поручен пост посла в Австрии. Куракин должен был добиться заключения австро-русской оборонительной конвенции против Франции. Однако осторожный и хитрый царедворец не спешил с выполнением данного ему поручения, отлично сознавая, что Австрия все равно отклонит это предложение. В Тильзите царь попросил Куракина задержаться. Он охотно согласился, ибо имел секретное поручение императрицы-матери следить за действиями ее сына и сообщать о его поведении в Петербург. Мария Федоровна особенно опасалась возможного примирения с Францией. Однако нельзя не отметить, что кандидатура Куракина в качестве тайного осведомителя была как нельзя более неудачной. Но Куракин был родственником царской семьи и пользовался доверием матери царя.
Известие о поражении 14 июня при Фридланде и отступление русских армий не застали Александра I в Тильзите: накануне он уехал к русской границе инспектировать резервы. При первом известии о поражении началось бегство из Тильзита. «В эти два дня, – сообщал Куракин, – здесь было настоящее вавилонское столпотворение». 15 июня в район Тильзита прибыл брат царя Константин. В тот же день он пригласил к себе на обед Куракина и Новосильцева. Состоялся откровенный обмен мнениями. Брат царя прямо высказался за перемирие и предложил послать к Наполеону парламентеров.
Вечером у Константина Павловича состоялось второе совещание. На нем, кроме Куракина и Новосильцева, присутствовали Чарторыйский, Будберг и некоторые другие русские сановники, находившиеся на театре военных действий вблизи Тильзита. Содержание этого интересного совещания частично отражено в письме Куракина Марии Федоровне, написанном в тот же день. Все присутствующие, кроме Будберга, высказались за начало мирных переговоров. Будберг настаивал на продолжении войны, доказывая, что русская армия потерпела лишь временное поражение, но не уничтожена. Сославшись на большие людские резервы России (наличие ополчения и т. п.), Будберг предлагал перегруппировать силы, привлечь на сторону России поляков и попытаться взять реванш за Фридланд.
Любопытны были доводы его оппонентов. Чарторыйский резко перебил «ура-патриотическую» речь министра иностранных дел и весьма многозначительно для поборника восстановления Польши заявил, что Будберг «сильно заблуждается касательно настроения наших польских подданных, что семя восстания прозябает между ними и что они, без сомнения, все, как только Бонапарт перейдет наши границы, встанут на его сторону».
С паническим заявлением выступил Константин Павлович: Россия не имеет резервной армии, у нее нет оружия, денег, провианта. Скрытый страх чувствовался и в его возражении на предложение Будберга использовать ополчение: оружие народу давать опасно, а безоружный, без армии он от Наполеона не защитится. В словах представителя императорской фамилии отчетливо проступало опасение за внутреннее положение в стране в случае вторжения Наполеона в пределы России.
Общая боязнь революционных потрясений в Польше и России в случае военного разгрома объединила Чарторыйского и Константина в их стремлении заключить мир. Министр иностранных дел оказался в одиночестве.
* * *
Аргументы сторонников заключения мира с Францией, усиленные поражением при Фридланде, хотя и создавали определенную психологическую обстановку накануне тильзитских переговоров, но еще не определяли окончательный выбор царя между продолжением войны и заключением мира. Решающее слово оставалось за Александром I.
