Приехали. Влип по самые уши.
Прямо с вокзала на дискотеку.
Жизнь начинается! Найти Еву.
За эти два года тут все здорово изменилось. Стало шикарнее. Вместо плакатов на стенах деревянные панели. Доходы растут. А еще какие перемены? У стойки бара старый знакомый, диск-жокей с пробивающейся лысиной.
За тем же столом, как когда-то, Зденек и Даша с кем-то новым. Павел исчез? Где Ева? Вдруг встречу Рихарда? Об этом я как-то не подумал.
— Возвращение блудного сына? — улыбается Зденек.
— Прямо из армии, — говорит Михал. Не стоит вспоминать свою героическую эпопею у Аполлинара. Все равно Ева наверняка протрепалась. Если она тоже не исчезла. Только куда?
— Очень кстати, — объявляет Даша. — Мы отмечаем последний день в Праге. Это Петр, — представляет она своего приятеля.
— Как это? — спрашивает Михал.
— Уезжаем. На одну горную турбазу. Завязываем.
А как же Павел, подумал Михал. Она ведь с Павлом хороводилась.
— Что будешь? — опередила Даша.
— У меня есть деньги.
— Я спрашиваю, что ты будешь. Мамашка подкинула мне пару тысяч на обзаведение.
— Значит, твои уже вернулись?
— Ну да. И тут же в штаны наложили, как бы я им карьеру не испортила. На дух меня не выносят. Вот мы и подаемся отсюда.
— Пожалуй, закажу колу, — сказал. Михал.
— Все еще скепси-кола? — улыбнулся Зденек. — Ходили слухи, будто ты завязал с кайфом и перешел на алкоголь.
Михал покачал головой.
— Треп. А где Ева? — решился он наконец.
— Она боится. Ее… — Зденек замялся.
— Что «ее»? — рявкнул Михал.
— Ее парня тоже зацапали.
Снова от ревности скрутило желудок.
— Как Павла, — кивает Зденек на Дашу.
Похоже, ты прочитал мои мысли, мелькнуло у Михала.
— За что? — спросил он.
— Хранение наркотиков и что-то вроде тунеядства.
— Добро пожаловать, — как ни в чем не бывало улыбается Михалу Рихард.
Тебя тут только не хватало. Лишь теперь Михал понял, как ненавидит его.
Рихард спокойно усаживается за стол напротив Михала.
— Это Роман, — знакомит он с парнишкой, который подошел с ним откуда-то со стороны бара.
Или из туалета?
Черт возьми, сколько ему лет, гадает Михал. Шестнадцать? Кролик с вылупленными глазами.
— Ну, мне пора. Чао, — поднимается он.
— Постой, не ерунди. Мы только начинаем. — Даша схватила Михала за руку. — Найдется кое-что и для тебя…
Знали бы вы про мои запасы!
— Я еще дома не был. Счастливо оставаться, — сказал он.
Еще один побег, уже в дверях подумал Михал. Но прежде чем они закрылись, услышал заставку — начинался новый танец.
На улице ветер швырнул ему в лицо горсть пыли и листьев.
Михал вытирал слезящиеся глаза.
Клёво я отпраздновал свободу.
Окна квартиры, где два года назад жила Ева, темные, точно в склепе.
Дурак я, забыл спросить, вдруг она переехала, ругает себя Михал.
А если родители дома?
Но ведь за окнами темно.
Попытка не пытка. Он позвонил.
— Кто там? — Испуганный, почти детский голосок.
Боится милиции, осенило Михала.
— Младший сержант Отава.
Дверь мгновенно распахнулась.
— Михал! — Руки Евы обвивают его шею.
Будто ничего и не произошло за эти два года. Зачем же мне самому нарываться, если она не начинает первая?
— Как ваши? — успел спросить он. Ева в ответ покачала головой.
— Проходи…
И втащила Михала прямо в свою комнату.
— Мама на дежурстве? — снова спросил он.
— Она уже в больнице не работает.
— Почему?
— Перешла в медпункт. Вроде там больше времени на семью остается. Чтобы меня караулить, понятно?
— А где она сейчас? — недоумевает обалдевший от всего этого Михал.
— Пошла с Йозефом на танцы. Говорит, я ей трудно досталась, на развлечения времени не хватало, — улыбается Ева.
Кто это — Йозеф, собрался было спросить он, но едва раскрыл рот, как Ева приложила палец к его губам.
Ох уж эта Евина беззащитная улыбка. Не отдам ее никому! Такое чувство, точно и в самом деле не было этих двух лет разлуки. Острия грудей, костлявые бедра, талию двумя пальцами обхватить можно. Вот только прибавились точки уколов по линии вен. Да рубцы и шрамы от нарывов.
— Михал, — прошептала Ева, обняв его за плечи, когда он встал перед ней на колени. И вдруг расплакалась. Он поднял ее и перенес на кровать.
Да нет, не может она просто притворяться, что любит, убеждал себя Михал. В ладонях снова до боли родное тело. Только совсем исхудавшее. Он крепко обнял ее. Ева вскрикнула. Изогнувшись, рванулась навстречу заостренными бедрами, заметалась и вдруг рухнула на постель. Он чувствовал, как напряглись ее мускулы. Руки Евы обвили его плечи. Зубы вцепились в шею. И снова атака заостренных бедер. Михал отпрянул то ли от боли, то ли от предвкушения… И снова… Быть с ней теперь уже навсегда. Ни за что не позволить, чтобы ее обижали. Обнять и не отпускать.
Ему вдруг показалось, что они в бесконечно долгой и медленной судороге снова опускаются на простыню.
Пусть бы это длилось вечно!
— Я не могу дышать, Михал, — прошептала Ева.
Он сумел перекатиться на спину. Дышал глубоко и часто.
— Михал… Михал… Михал… — все повторяла Ева.
Любовь спустя почти два года, вдруг подумал он. А я ведь и не вспоминал об этом, с тех пор как снова раздобыл кайф.
— Знаешь, мне надо тебе кое-что рассказать, — прошептала Ева. — Помнишь, я жутко разозлилась на тебя из-за того врача. Ну и, когда ты уехал, начала со Стандой…
— Знаю, — перебил он. Ни к чему это теперь. По крайней мере сейчас. Не стоит портить первые чудесные мгновения на гражданке. Пусть за окном хоть конец света.
Ева снова прижалась к нему.
— Теперь мы всегда будем вместе, — сказал Михал.
Она улыбнулась.
— Я тоже успела побывать в психушке. Три месяца. А когда меня выпустили, всего три дня без кайфа выдержала.
Это что, предостережение?
— А сейчас? — спросил он.
— Кое-что осталось от Станды. Он хорошо припрятал. Нашли едва ли половину. — Ева вдруг приподнялась на локтях. — Я пробую постепенно уменьшать дозы, чтобы снова не потерять контроль.
— А когда кончится кайф?
Она пожала плечами.
— Опять стану покупать алнагон. Теперь его дают без рецепта, можно как-то перебиться.
Он вспомнил, что последний раз вмазался почти сутки назад, и до сих пор не хочется.
— Может, начнем новую жизнь, а, Ева?
Она притулилась к плечу Михала, поглаживая его волосы.
Разве можно было тогда представить, что хэппи-энд просто невозможен?
Пожалуй, не стоит пока хвастаться тем, что я привез из армии. Надо повременить. Она должна быть со мной ради меня, а не ради кайфа, запрятанного в камере хранения.
— Начну работать. Будем путешествовать. Хотя бы по Чехии. Куплю тебе все, что твоей душеньке угодно. Проигрыватель, пластинки, магнитофон, — вслух размечтался Михал. — Иной раз на выходные можно и вмазаться. Но не часто.
Мечты конца армейской службы. Удивительное дело, но тогда ему удалось полгода ширяться, и никто ничего не заметил.
— А что ты собираешься делать? — спросила Ева.
Все давно продумано. Только где ему было знать, что Ева снова легко и просто впишется в его расклад.
— Подумываю, не устроиться ли вагоновожатым. Со сверхурочными выходит не меньше трех тысяч в месяц.
— Тебе права не дадут, — скептически замечает Ева.
— Не бойся. Нужна чистая анкета, приличное здоровье, пройти какие-то психотесты и кончить курсы для водителей, всего восемь с половиной недель.
У Михала все и впрямь было давно продумано.
— Я летал на сверхзвуковых самолетах, а сын будет водить трамвай? Вот тебе и прогресс! — негодует отец.
— Важно то, что это достойная профессия. Наконец-то он у нас поумнел, правда? — улыбается Михалу мать. — Да оставь ты его в покое.
Мгновенно вступает в бой. Как всегда.
— Тоже мне, велика премудрость, — качает головой отец.
— Михал — взрослый человек. И вправе заниматься тем, чем сочтет нужным. Главное, что он вообще чего-то хочет… — Мать обнимает Михала, как маленького.
— Тебе всегда нравилось водить. Вспомни, как ты мечтал о мотоцикле. Помнишь?
Михал кивает. Скорее бы все это кончилось, так хочется сбежать к Еве.
Лицо отца — точно его смертельно обидели, и рядом умильное мамино.
Она снова обнимает Михала.
— Как же я боялась тогда, два года назад, за чтебя. А теперь ты наконец возмужал. И не обращай внимания на отца. Ему бы только поворчать, будь ты даже космонавтом.
Она повернулась к отцу:
— Когда-нибудь он сможет стать, ну, скажем, начальником Управления городского транспорта.
Жизненная философия, смахивающая на анекдот. Двадцать лет беспорочной службы — от машинистки до заведующей отделом. Вставать ни свет ни заря и возвращаться домой с жуткой мигренью.
