брали, а закалывали штыками.433 Свидетель этой практики В. П. Катаев признался, что пережил из-за этого душевный конфликт. Он писал: „Голос порядочности говорит, что колоть пленных – гадость и низость. Но другой голос, как бы опьяневший от крови, кричит: неправда! Так и надо. коли! бей! уничтожай! И вдруг я сам себе делаюсь отвратителен… Боже мой! И это я?“434
Известный русский публицист верно заметил по этому поводу, что человек, оставаясь человеком, уже воевать не может: он должен озвереть.435 Озверение, деморализация и протест в солдатской среде были также связаны с тем, что дисциплина в армии была палочной. Экзекуции, избиения и унизительные порки были обычными явлениями.436 437
В войсках положение было едва выносимо. Один служащий царской армии заметил, что в ней дисциплинарная практика строилась на жестокости. По его словам, телесных наказаний уставом не предусматривалось, но на практике они применялись довольно широко.438
Подтвержений этому были тысячи. Уроженец Уфы И. П. Павлов свидетельствовал, что обстановка для агитации была благоприятная – в казарме процветали порка, мордобой и зуботычины.439
Житель Сибири А. В. Жиркевич описал в своём дневнике типичный беспредел поручика по фамилии Перепелкин: „Этот проходимец с удвоенной энергией бьёт, истязает и изводит на учениях и вне учений нижние чины, многие из них ходят с окровавленными шрамами на лицах от нагаек, которыми эта сволочь их бьёт. Но жаловаться боятся, т.к. начальство поддерживает такого офицера, а протесты, жалобы поведут лишь к ухудшению положения несчастных солдат.“440
Бессмысленная муштра, издевательства, оскорбления и избиения вели к дезертирству, самовольной сдаче в плен и ненависти по отношению к взводным, поручикам и унтер-офицерам.441 Один свидетель писал, что к 1916 году армия расползлась по всем швам и её собирали розгами. Он заключил, что „розга – воодушевление армии.“442
Порой избиения были настолько невыносимы, что доведённые до крайности солдаты наказывали обидчиков. Так один кавалерист вспоминал, что, сговорившись с остальными, они как-то подкараулили ненавистного унтер-офицера в тёмном углу. Накинув ему на голову попону, они избили его до потери сознания. Солдатам повезло. Им удалось избежать военно-полевого суда, а позже их истязателя перевели в другой эскадрон.443
Тем не менее дисциплина в частях ужесточалась с каждым месяцем. Она привела к возврату дисциплинарных батальонов и рот. Те пользовались дурной славой ещё задолго до войны.444
В одном из писем декабря 1916 года один солдат отметил: „Мучаются здесь ужасно. Стоим, несмотря на морозы декабря, в бараках, в грязи, тело близко к телу, и повернуться негде. Нашу роту называют дисциплинарным батальоном. Розги, пощёчины, пинки, брань – обыденная вещь. Нечто страшное творится. Солдаты записываются в маршевые роты на позиции, лишь бы отсюда… Вот как мучаются.“445
Неудивительно, что тысячи солдат пытались вырваться из ада войны. Рядовые не останавливались ни перед симулированием болезней, ни перед членовредительством.446 Уже с осени 1914 года, по свидетельству полковых врачей, „самострелы“ составляли до 5-ти человек в полку ежедневно. Большей частью стреляли в ладонь и в пальцы. Согласно свидетельствам офицеров, основным способом „саморанения“ являлось умышленное высовывание из окопов левой руки, чтобы пули попали им в пальцы.447
Начальство считало это явление если не массовым, то всё же заразительным, захватившим даже кадровых офицеров. „Самострелов“ было такое количество, что осенью 1915 года генерал Е. Ф. Эльснер своим приказом № 1257 велел возвращать в строй всех нижних чинов, раненных в пальцы рук. В результате „палечников“ подлечивали в полевом подвижном госпитале и отправляли обратно в окопы.448
На фронте недовольство было также связано с тем, что правительство было не в состоянии обеспечить армию ни снабжением, ни условиями, ни провиантом.449 Фронт одевали серо: не хватало сукна, шинели делались из бумажной материи, подбитой ватой, штаны были ватные, стеганые – всё второго и третьего сорта.450
Не хватало также и сапог, и полушубков, и шинелей. Снабжение стало понемногу улучшаться лишь позже, благодаря поддержке Союза земств и городов и созданием Комитета обороны.451 Выручило армию и то, что тысячи граждан и бесчисленные комитеты посылали на фронт посылки с носками, перчатками, сменным бельём, тёплыми вещами, мылом и табаком.452 453
В казармах царила грязь, темнота и духота.454 Окопы наполнялись грязным месивом и застоявшейся водой.455 В землянках было сыро и тесно, солдат заедали блохи.456 По данным офицера-журналиста П. З. Крачкевича, везде и всюду чувствовалось полное нерадение не только о гигиене, но и вообще порядке, чистоте.457
Крачкевич добавил, что холодные, грязные, сырые, без окон и стёкол, помещения, с неприспособленными нарами и без тюфяков, с вечно коптившими без стёкол, лампами, грубое обращение, появления в нетрезвом виде начальников, изо дня в день разлагали армию не только нравственно, но и физически.458
Вагоны для перевозки солдат были также совершенно неприспособлены для этой цели. Из-за недостатка вагонов командование набивало солдат в теплушки как селёдку в бочку. Летом в теплушках было невыносимо жарко, а зимой чрезвычайно холодно.
Писатель В. П. Катаев в войну служил прапорщиком. Он вспоминал, что в теплушках, где ему приходилось ехать вместе с другими нижними чинами, яблоку негде было упасть: „Смрад. Духота. Адский холод, потому что печей в теплушках нет, а снаружи двадцатиградусный мороз, хоть плачь!“459
В дополнение к этому солдат нередко кормили порченными продуктами. Многих кормили гнилой рыбой.460 Наблюдалась масса случаев обкрадывания солдатского пайка начальством, интендантами и подрядчиками.461 462
Солдаты зачастую сами были вынуждены добывать пропитание вроде незрелых яблок и груш. Большинство из-за этого „болело животами“. Медицинское дело было поставлено чрезвычайно слабо, и заболевание чесоткой и дизентерией принимало угрожающие размеры.463 Цинга, тиф, лихорадка и обморожения были широко распространены.464
Вши стали настоящим окопным бичом. Им были заражены все поголовно, поскольку умыться толком было невозможно из-за плохого подвоза воды.465 Недоедание, инфекционные заболевания, произвол, невозможность пожаловаться на притеснения и жёсткая кастовая структура царской армии вели к огромному озлоблению. Бездумная субординация, дедовщина, упражнения „коли-руби“, подтягивание, взятки и интриги растлевали армию изнутри.466 467
В результате даже представители либеральной интеллигенции, попавшие в среду военных, терялись в общей массе. Они оказывались в опале и на плохом счету. По словам одного свидетеля, военно-полевые суды, которыми постоянно грозило начальство, были бичом войны
