— Ну, и много ты знаешь мужиков? — одёрнул её Костик. — Уж прямо все и бабники?
— Все.
— И твой бой-френд?
— И мой, — не задумываясь выпалила Кэт.
Костик погладил её по голове, немного затягивая паузу, чтобы «выстроить» ещё изрядно сырую теорию джибобства.
— Так. Главный враг человека — сам человек. Точнее, его голова бедовая. Согласна? Ты сперва разложи бардак в своей башке на отдельные кучки, и каждую такую кучку перебери, как фасоль. Вон, как мы с Потехиным кладовку разбирали. Поймёшь тогда, что с тобой происходит и чего ты на самом деле хочешь.
— Да знаю я, чего хочу! — возмутилась Кэт. — Хочу, чтоб он бросил эту дрянь.
— Так. Во-первых, почему «дрянь»? Ты же её не видела. Во-вторых, ты свечку не держала, может, у них нет ничего. А в-третьих, что самое главное, почему это тебя бесит? Не филонь, отвечай — почему тебя это бесит? Только честно. Матери твоей он не изменяет, дочь не бросает, так в чём тогда трагедия?
Кэт оставалась мрачной, молчала. Наконец, выдохнув, произнесла:
— Слушай, Доб, я не просила тебя копаться в моей душе. Не я — ты мне ответь на один вопрос.
Костик насторожился, понимая, что сейчас как джибоб будет держать непростой экзамен, и от того, что он ответит, будут зависеть поступки этой девчонки. И кто знает, как всё это скажется на жизни ещё двоих людей — её отца и женщины по имени Мария.
— Говори.
— Джибобу пофиг, так?
— Так.
— А если не пофиг, то он делает, что хочет?
— Верно.
Кэт задумалась, сосредоточенно морщась, складки прорезали матовый лоб. Костик не отвлекал её от мыслей, лишь настороженно наблюдал.
— Я хочу, чтобы она исчезла.
— Это как?
— Да мне всё равно. Я в этом смысле уже джибоб. Я поступаю так, как хочу.
— Ты сейчас близка к тому, чтобы оправдать собственные планы на преступление, — попытался улыбнуться Костик. Самому же ему от этих слов стало немного не по себе.
— Я хочу, чтобы Маши больше не было. И мне не важно, умрёт она или уедет.
Костик взглянул на подругу. Сидит пасмурная, и даже тени на чистой коже рисуют заломы на носогубке, словно она до смерти уставшая, сломленная, взрослая… Будто «монстр» уже родился и живёт в Кэт, поджав лапки до поры до времени. Маленькая старушка…
— Кэт, послушай. Ты уже джибоб. И, конечно, вольна делать то, что хочешь. Но подумай, а может, эта женщина или твой отец — тоже своего рода джибобы. То есть и они имеют право поступать так, как хотят. Ты джибоб только до того момента, пока твоё джибобство не мешает джибобству других. Отец имеет право делать то, что он хочет, а Маша — то, что хочет она. Не мешай им, живи своей жизнью, а у каждого из них — жизнь своя.
Непросто давать подобные советы. Костик попробовал представить себя на месте Кати и сам себе не позавидовал.
— Демагогия, джибоб Костя, чистой воды демагогия!
Кэт казалась разочарованной.
— Ну, не убьёшь же ты её! — хмыкнул Костик, пытаясь по лицу уловить её реакцию.
Кэт не ответила.
Дверь отворилась, и в кухню заглянула вернувшаяся с работы Елена Васильевна, мама Костика. Он же, тайно радуясь, что можно немного отклониться от темы, с воодушевлением и наигранной светской галантностью представил маме Катю. И сразу принялся расхваливать её способности к рисованию, в которых успел уже убедиться по рожицам и тараканам, которые та неустанно рисовала в тетрадях.
— Замечательно! — тепло улыбнулась Елена Васильевна. — Вы голодные? Подогреть вам обед?
— Нет, — тут же замотали головами Костик и Кэт.
Елена Васильевна удалилась, деликатно прикрыв дверь.
— Симпатичная у тебя маман, — Катя задумчиво смотрела на дверь. — Лицо как будто знакомое… Но у меня часто бывает дежавю…
Она слегка дотронулась коготком до локтя Костика.
— А если бы… Если…
Кэт ещё не успела закончить своё второе «если», а он уже съёжился от догадки.
— Ты хочешь спроецировать свою ситуацию на мою семью?
— Сложно изъясняешься, Доб. Но, в принципе, да. Чтоб ты делал, если бы твоя мама или отец…
— Завели любовников? — как можно более беззаботно спросил Костик.
— Ну да.
Он никогда не думал об этом. Если бы кто-то раньше задал ему такой вопрос, послал бы к чёрту, не сомневаясь. Но сейчас он джибоб. Самый настоящий джибоб, и мир видит иначе.
— Катюх, это их дело. Только их.
— Хочешь сказать, тебе пофиг?
Костику, безусловно, пофиг бы не было. И прежде, и сейчас. Но он джибоб. Джибоб! Надо чаще себе об этом напоминать!
— Мораль бы читать уж точно не стал. Джибоб идёт своей тропой, на другие пяткой не наступает. Даже если это касается его родителей или детей… «Пофиг» — не совсем точное определение. То есть «пофиг» с погрешностью на то, что родители — самостоятельные свободные личности и проживают свою жизнь так, как хотят. От джибобства здесь ключевая фраза «так, как хотят».
Кэт молчала, шуршала фантиками от конфет, складывая их в квадратики и разворачивая вновь. Думала, тёрла переносицу.
За окном резко заголосила сигнализация на чьём-то автомобиле, надрывно, с подвываниями. Катя слушала, пока сирена не заглохла, затем встала и, путаясь в больших, не по-размеру, гостевых тапочках, направилась в прихожую.
— Хочешь, посиди ещё. Можем битлов послушать.
— Пойду я. Бабка, наверное, уже пришла. Развопится, что больная из дома слиняла.
Костик подал Кэт куртку.
— До свидания, Елена Васильевна! — крикнула она в открытую дверь комнаты. — Думаю, Кость, ты прав: надо делать то, что хочешь. Вот пойду и сделаю, что хочу.
Она побежала вниз по ступенькам.
— Катька! — крикнул ей Костик. — Но ты не обязательно должна быть джибобом! Это вообще индивидуальная штука.
— Я тоже джибоб! — закричала она снизу. — Может, и раньше тебя им стала. Просто не знала, как называется. И не думай, я в курсе, как они поступают.
— И откуда ж?
— Ты не один такой!
Костик удивлённо смотрел ей вслед. «Вирусная реакция» — пришло ему на ум.
В прихожей появилась мама.
— Как фамилия этой девочки? Случайно, не Васильчикова?
— Васильчикова. Ты её знаешь?
— Сначала думала, ошиблась, ведь почти десять лет прошло. Катя Васильчикова… Я работала с ней, когда она была ещё крохой.
— Она — твоя бывшая пациентка? — Костик изумлённо посмотрел на маму.
Елена Васильевна кивнула и молниеносно сменила тему — как там школа, уроки, новый класс — давая понять, что о пациентах она не рассказывает. Профессиональная этика. Но всё же, удаляясь в свою комнату, где её ждала недописанная диссертация, мимоходом бросила сыну:
— Будь с ней потактичней, ладно?
Катя вышла на улицу, глотнула свежего воздуха, закашляла. Земля покачнулась, словно в рапиде, — так порой остро ощущаешь сотые доли мгновения, когда кто-то из-под ног вырывает плетёный коврик. Вот ты стоишь вроде крепко и вдруг теряешь равновесие, хватаешься руками за воздух, пытаешься балансировать, но всё тщетно: сознание уже опередило события и подарило тебе картинку будущего, которое наступит через полсекунды: ты некрасиво грохаешься на землю, больно ударившись копчиком. Так и Катя уже ощущала удары и падения — те, которые ей предстояло испытать за долгий вечер.
Но внутри уже всё изменилось. Она — самый настоящий джибоб! И делает то, что пожелает. Даже не старайтесь убедить её в обратном!
* * *
Катя подошла к своей парадной, достала мобильник. Ещё во дворе заметила, что свет на кухне горит — значит, бабушка уже дома.
— Алло, ба-а, привет. Ты не психуй, пожалуйста. Я отлично себя чувствую, вечером буду дома.
— Ты где? — взволнованно спросила бабушка. — Я тебе уже час названиваю!
— У Марьянки я. Мы занимаемся. Не хочу отстать, конец года на носу, — выпалила Кэт, увидев, как силуэт в окне её квартиры замер с рукой, прижатой к уху.
— Вот отец вернётся, — продолжала бабушка, — сама будешь объясняться. Вчера температура была высоченная, а сегодня самодеятельность развела!
— Так папы ещё нет? — насторожено перебила её Кэт.
— Он позвонил, что задерживается. Собрание на работе. Ты мне скажи…
— Пока, ба-а!
Она нажала «отбой», не дослушав бабушку.
В кармане джинсов обнаружилась сотня. «На два жетона хватит», — подумала Катя и направилась в сторону метро.
Бизнес-центр, где работал Павел Петрович, находился рядом с «Сенной», пешком минут пять. Кэт увидела его машину на стоянке — чёрный «Форд» с плюшевой пандой на лобовом стекле, её подарком на Новый год. Время близилось к восьми. Почти все окна на четвёртом этаже, где располагалась транспортно-логистическая компания, в которой отец работал замдиректора по каким-то там вопросам, были погашены. Светилось лишь одно угловое окно кабинета Павла Петровича.
«Зачем я здесь? — в который раз спросила себя Кэт. — Может, Доб прав, я слишком ведусь на свои эмоции? А если хочу быть настоящим джибобом, то надо „отпустить“ ситуацию, мне ведь должно быть „пофиг“».
