В общении девушка вела себя достаточно просто, не кичилась, не жеманилась, но, панибратские отношения пресекала жёстко. Охотники хамить рядом с ней не задерживались, на первых же занятиях Валя сумела себя поставить так, что не уверенные в себе шутники предпочитали рядом не становиться. Её шефство над моим хозяйством все восприняли естественно, как женскую работу. Я же только в ноябре заметил рядом помощницу, ставшую незаменимой. Дурак, да и только. Глядя на её экономные точные движения, на точёную фигурку с узким поясом, я млел от любви. Надо же, влюбился в девицу на двадцать лет себя моложе, да ещё шестнадцатилетнюю. Кто бы мне сказал год назад, что влюблюсь без памяти в такую малолетку, рассмеялся бы в лицо. Сейчас каждый день общения с ученицей добавлял к моему чувству дополнительный эмоции, одни положительные стороны видел я в девушке, несмотря на свой цинизм. Понимая, что она не ответит мне взаимностью, я продолжал радоваться каждому дню общения с Валей. При всём этом, с опытом старого конспиратора прятал любые проявления своих чувств. Одним словом, получилось, как у О.Генри в рассказе «Бабье лето Джонсона Сухого Лога», не читали? Мне этот рассказ приходил на память почти ежедневно.
Чего только не передумал я, ворочаясь ночами на деревянных полатях, от немедленного сватовства меня удержало прилюдное обещание Валентины выйти замуж не раньше восемнадцати лет. Простое объяснение в любви могло закончиться двумя вариантами, либо девушка расхохоталась и объявила бы, что я стар для неё. Либо согласилась бы, не любя меня, чтобы выбраться из родительского дома. Не знаю, что было бы хуже, но, насильно жениться я не собирался. Ночью мне снились эротические сны с участием моей ученицы и без неё, а днём я проводил с ней тренировки, стараясь оказаться от неё подальше, чтобы приёмы с ней отрабатывал Палыч. Сдерживать эмоции мне помогало понимание того, что наши дети станут крепостными, такой участи я им не желал. Только мысли о крепостных детях, которыми представлялись мои, оставшиеся в двадцать первом веке, помогали сдерживаться. Это моё бабье лето затянулось до конца декабря, когда Вовка срочно доводил пушки до готовности.
Я отбросил свои нежности и отправился к нему, пушки слишком много значили для нашего общего будущего, будет ли оно вообще у нас. Орудийные заряды к тому времени были готовы, я успел проверить пару, чтобы не опозориться перед управляющим. Сами мы стреляли, естественно, холостыми, не умели мы стрелять ядрами, боялись показать свою некомпетентность. Однако, обстрел пушек прошёл на «ура». Судя по тому, что нас пригласили к Алимову домой, поразить его удалось вполне. Под это дело пришлось всю ночь перелицовывать свою одежду, не в рабочих же портках идти на званый обед. Валентина и тут мне помогла, с лёгкостью портнихи выкроила и сшила чёрные брюки из добротной ткани. Несмотря на нашу самоуверенность, чувствовали мы себя с Вовкой скованно, особенно поначалу.
Но, кампания оказалась достаточно узкой, все давно знакомы, пара фраз на английском, упомянутые к месту, послужили нам лучшей характеристикой. Не увлекаясь техническими обсуждениями, мы с удовольствием поговорили о вечном — погоде, планах на урожай, событиях в Европе и перспективах войны с турками. В разговоре о войне удивили собеседников, высказав полную уверенность в победе над оттоманами и непременном завоевании в ближайшее время Крыма. Никто из нас не помнил, когда это произойдёт, так точную дату мы не называли. Вот уверенность в том, что не пройдёт и десяти лет, как мы сможем посетить полуостров, удалось передать слушателям. Поразила всех обыденность нашего тона, словно мы говорили о чём-то, общеизвестном. Собственно, для нас так оно и было, никуда турки не денутся, не говоря уже о крымских татарах.
Только после этого обеда управляющий рискнул сообщить о новых орудиях в столицу, настаивая на прибытии инспекции для официальных испытаний пушек. Видимо, он убедился, что мы не случайные люди, в состоянии не только лить сталь, но, и обладаем неплохой общей подготовкой. Нет, он не стал считать нас равными себе, однако, мастерами нас оформили, с должным повышением оклада, оставив при старых обязанностях. Более того, нас по-прежнему приглашали на обеды, в один из которых, мы, не имея возможности пригласить, домой, предложили следующий выходной провести на охоте. Там испробовать наше ружьё, равных которому нет в России, да и Европе, без тени хвастовства упомянул я, к слову сказать. Что характерно, я был прав, но, не буду же говорить, что ружьё опережает время на два века.
Идея всем пришлась по душе, всё население посёлка давно знало о наших военно-спортивных играх, слухи о казнозарядном ружье ходили с прошлой зимы. Потому мысль отправиться на охоту подхватили, свои ружья все брали, не скрывая желания пострелять из моей курковки. Дату выпуска оружия я забил пробойником ещё в прошлом году, на всякий случай. Тут, как раз и купец этот, Лушников, из Сарапула прикатил. Шустрый, видимо, купчина, если сразу оценил достоинства и прибыльность подобного оружия. Ну, о его попытке торговли со мной, говорить не буду, несерьёзно. Однако, договор о создании совместной кампании по производству таких ружей и патронов к ним, мы подписали. Акинфий Кузьмич сразу отправился в Санкт-Петербург, выбивать разрешение на открытие оружейного завода. С ним мы письмо для Никиты нашего отправили, да заказов надавали этому купцу, мол, для производства ружей весьма нужны и для нашего здоровья необходимы. Платить обязались из своих средств, к тому времени деньги у нас стали скапливаться, некуда холостяку зарплату мастера тратить, если водку не пить и приятелей не поить.
Возвратиться Акинфий обещал к весне, с разрешением на строительство завода, в чём я здорово сомневался, зная российскую волокиту. В ожидании весны все занимались своими делами, Палыч тренировал своих будущих диверсантов и партизан, я ставил им рукопашный бой. Володя, как обычно, конструировал очередной станок, говорил, что фрезерный. Тут, по случаю, попался мне бочонок жира тюленьего, по бросовой цене, три вогула с севера привезли. Как эти вогулы добрались до Прикамска, не понимали, видимо, они сами. Судя по внешнему виду, напоили их «добрые люди», да обокрали, оставив бочонок жира, не польстились на вонючее содержимое. Я присмотрелся к продавцам, молодые парни, ещё не алкоголики, как подавляющее большинство пожилых вогулов, одеты страшно бедно, в замызганные меха. Однако, держатся скромно и уверенно, не смотрят подобострастно в глаза, выпрашивая подаяние. Торгуясь по цене жира, я заметил, что парни буквально дрожат от холода в дырявых одеждах, потому пригласил к себе в избушку.
День был воскресный, в тёплой избе парни отогрелись, наполнив небольшое помещение ужасным благоуханием, к счастью, я жил один. Пока обедали вместе, познакомились. Егор, Айка и Пахом, удивлённые отсутствием огненной воды за обедом, перестали нервничать и рассказали свою немудрёную историю. Как отправились они из стойбища, расположенного, судя по туманным описаниям, в междуречье Камы и Печоры, продавать жир тюлений, кость моржовую и немного песцовых шкур, в Пермь. Там, де, цену хорошую дадут за их товар и можно железных ножей, да наконечников к стрелам купить. Не повезло парням, напоили их на третий день торгаши, обобрали и бросили в сани каравана, идущего вниз по Каме. Караванщики, видать, в доле были, потому, что ещё три дня поили вогулов, да высадили возле деревни Бабки. Как оттуда несчастные добрались до Прикамска, за полсотни вёрст, по крещенскому морозу, непонятно. Следов обморожения на парнях я не заметил.
Разговаривать о вреде пьянства я не стал, для северных народов, особенно финно-угоров, этот бич неизлечим. С трудом удалось загнать парней в баню, смыть с них толстый слой грязи и жира, да уложить вповалку на свои полати. В понедельник, уходя на работу, оставил им еды и велел сидеть дома. В заводской конторе узнал, что через два дня идёт караван от нашей пристани вверх по Каме к городу Чусовому, договорился, что моих вогулов возьмут до Перми. Несмотря на плохой русский язык, вогулы за эти дни много рассказали нам о себе и вогулах вообще. Мы не ожидали, что вогулы столько многочисленны, со слов Егора и Пахома, в их роду больше сотни молодых парней. Правда, не в одном селении, а в двенадцати деревнях. Но, все знакомы между собой и поддерживают друг друга, обороняясь от частых набегов чукчей.
Вот уж, что нас поразило, так воинственные чукчи. Оказывается, будущие персонажи анекдотов терроризировали весь север, взимая дань с северных народов. Чукчи, по словам вогулов, даже на русские города нападают, на Чердынь, северную столицу Великой Перми, лет пять назад нападали. Едва смогли отбиться пушками. У вогулов пушек нет, потому они искали защиты от чукчей у русских, почти все окрестились ради этого. Но, реальной защиты от быстрых набегов, не нашли. Пока армейские команды добираются до селений вогулов, чукчи успевают разграбить и вернуться на побережье океана. Туда военные забираться не рискуют, два отряда ещё лет десять назад пропали полностью. Может, чукчи вырезали, может, в тундре помёрзли. Наших вогулов, собственно, посылали за оружием, железные наконечники для стрел и стальные ножи в цене. Власти не разрешают продавать вогулам огнестрельное оружие, и косо смотрят на продажу холодного оружия, даже наконечников для стрел, тем приходится покупать всё из-под полы, здорово переплачивая. Потому и жаловаться ограбленным парням нельзя, их же в холодную бросят, а то и кнутом будут бить.
