— Да, но…
— И потом, кому это нужно — все эти протоколы, допросы, опознание? Вам не лень полночи сидеть и писать заявление?
— В общем-то, да. Но все-таки он свинья. — Она слегка коснулась кончиком туфли поверженного грабителя. Дон расхохотался:
— Много бы я на вашем месте нашел для него слов, а вот назвать свиньей мне бы в голову не пришло.
Они быстро зашагали по пустынной улице, добрались до метро, и Дон проводил свою новую знакомую домой.
Он присвистнул, увидев роскошный дом, чугунные решетки и ворота, просторный сад. Но отказался войти «выпить стаканчик».
— В другой раз.
— В другой так в другой, — уступила Тер. — Я позвоню вам. Дайте номер телефона.
Дон сам записал номер в ее записную книжку и распрощался.
Не привыкла к отказам Тер. Как это — она приглашает к себе парня, а тот отказывается! Но на этот раз не настаивала. Она ощущала странную слабость в ногах, непонятную дрожь. Наступила реакция. Только теперь пришло волнение, и она начала понимать, что произошло.
— Папа, папа! — закричала она на весь дом, вбегая в холл.
Господин Лонг с перекошенным лицом выскочил из своей комнаты, мать Тер покинула телевизор, выбежали слуги…
— Что случилось, Тер? Что случилось, дочь моя? Тереза прильнула к отцовской груди, рыдая во весь голос.
Прижимая к вискам руки, молча стояла госпожа Лонг. Застыли слуги. Шофер и негласный телохранитель господина Лонга вопросительно смотрел на хозяина, засунув правую руку в неизменно оттопыривающийся карман. Захлебываясь слезами, Тер рассказала все, что произошло. Потом успокоилась и рассказала еще раз.
— Молодец парень! — констатировал господин Лонг. — Зря только этого мерзавца отпустил.
— О чем ты, папа? Ну его, этого воришку!
— Воришку! Это же убийца, грабитель! — возмущался господин Лонг. — Преступник! Была б моя воля, я бы всем им камень на шею — и в залив! Куда только смотрит полиция? Не город, а притон, распустились! Грабят все кому не лень! Мальчишки, мальчишки, а туда же, с пистолетами лезут! Невозможно жить! Хулиганы, насильники, наркоманы…
Он замолчал.
Обо всей этой сцене позже Дону рассказала сама Тер. Она позвонила ему на следующий день и уже твердым, не допускавшим возражений голосом потребовала, чтоб в тот же вечер он пришел к ней.
А когда пришел, прямо в холле обняла за шею и расцеловала. Затем, красного и смущающегося, представила родителям. Мать ласково погладила Дона по щеке, для чего ей пришлось встать на цыпочки. Отец усадил в кресло возле камина, предложил виски и, с удовлетворением узнав, что Дон не пьет, завел беседу.
Даже такой не очень опытный в жизни человек, как Дон, вскоре сообразил, что эта беседа больше походила на допрос. Но, естественно, отец девушки имеет право знать, кого она зовет в дом. Он отвечал охотно и откровенно.
Его жизненного опыта, однако, не хватило, чтоб почувствовать растущее разочарование господина Лонга по мере того, как выяснялись скромное положение родителей Дона, жизненные перспективы самого Дона.
Впрочем, господин Лонг был ласков, он горячо благодарил спасителя дочери, выражал свое восхищение героическим (не спорь, парень, именно героическим!) поступком Дона, даже выразил желание написать президенту университета, где, как известно, сам был членом попечительского совета.
Под конец Тер затащила Дона в свои апартаменты — три огромные комнаты с балконом, выходившим в сад.
Она усадила его рядом с собой и учинила совсем иной допрос, главной целью которого было выяснить, нет ли у Дона постоянной девушки или хотя бы временной; как вообще он относится к романам, к любви, верности, ревности, поцелуям, ночным автомобильным прогулкам.
И как к ней — Тер.
Когда выяснилось, что все в порядке — постоянной девушки нет, временных тоже, любовь Дон уважает, ревность не уважает, поцелуи любит, а автомобильные прогулки — смотря с кем, и главное, Тер ему, конечно же, нравится (а как она может не нравиться и т. д.), девушка снова, как тогда в холле, обняла его и поцеловала.
И началась их любовь…
Она была спокойной и радостной.
Потому что брюки, как выражалась Лилиан, носила Тер. Со своим решительным, энергичным, немного капризным характером она всегда умела настоять на своем. Дон был парень мягкий и большой силой воли не отличался. Порой он вставал на дыбы, порой они даже ссорились, но в результате — уступал.
Тем более, что особых причин для раздоров не было. Часто Тер заезжала за ним на своем открытом кремовом «бьюике», чтобы подвезти в университет. Домой возвращались порознь. У каждого свое расписание, да еще у Дона тренировки. По вечерам почти ежедневно встречались, если не ежедневно, так через день.
Они бывали в кино, на стадионе, частенько Тер устраивала вечеринки. Летом ездили на пляж, за город.
Однажды, в каникулы, она пригласила Дона в загородный дом отца. Там в разговоре с Доном господин Лонг произнес фразу, надолго отравившую Дону жизнь, наложившую на его отношения с Тер мрачную тень. И что самое печальное, Дон, привыкший к полной откровенности со своей подругой, об этом разговоре ничего сказать ей не мог.
…То был жаркий воскресный день. Условились заранее по телефону о дне приезда. Шел турнир, и больше чем на три дня Дон отлучиться из города не мог.
Он, разумеется, знал о богатстве Лонгов. Но истинное представление об этом богатстве получил лишь в тот день.
Тер прислала за ним огромный черный «кадиллак» (далеко не единственный в семье, как выяснил Дон в разговоре с шофером). Путь был длинный — дом находился почти в трехстах километрах от города, но мощная машина проглотила эти километры меньше чем за два часа.
Свернув с автострады и проехав еще немного по лесной дороге, они подкатили к железным воротам в глухой каменной стене. Из своего домика (вдвое больше, чем тот, в котором жила семья Дона) выскочил сторож в полувоенной форме с пистолетом у пояса, открыл ворота, приложил руку к фуражке.
За воротами тянулся бесконечный лес, переходивший в парк, в свою очередь превращавшийся в красивый сад с лужайками, фонтанами и цветниками.
Сам дом представлял собою четырехэтажный замок с башнями, террасами, с сотней комнат, зимним садом и кинозалом.
Были в имении и бассейн, и теннисный корт, и конюшни, и поле для игры в гольф, и псарня для охоты…
Боже, чего только там не было! Дон был потрясен.
Целая армия слуг с утра до вечера трудилась на благо хозяев и гостей. Причем слово «армия» было недалеко от истины, так как охрану имения осуществляли вооруженные до зубов сторожа на мотоциклах, сопровождаемые здоровенными волкодавами. Да, вот это дом! Да что там дом— целое маленькое государство, государство роскоши и изобилия, где он, Дон, мог оказаться лишь приезжим, случайным, мимолетным приезжим. Если, конечно, не осуществилась бы его мечта…
Кроме Дона, провести уик-энд съехалось еще человек двадцать гостей. Но это были гости господина Лонга. Тер позаботилась, чтоб никто не мешал ее уединению с Доном.
Ему отвели великолепную комнату с отдельной ванной. Сначала горничная попыталась принести ему завтрак в по — степь, но, увидев на лице Дона крайнее смущение, смутилась сама.
Дон был представлен гостям. Его встретили приветливо, восторгались его спортивными достижениями, задавали кучу нелепых вопросов.
Так относятся меценаты к объектам своего внимания:
«Молодец, парень, ты здорово играешь в баскетбол (поешь, рисуешь, пишешь стихи)! Смотреть на тебя — сплошное удовольствие. Только не воображай, что занимаешься серьезным делом. Единственное серьезное дело — это делать деньги, и этим занимаемся мы. Но ты продолжай, продолжай, это нас забавляет…»
Дон был не очень искушен. Он только восхищенно охал и не без зависти поглядывал на всю эту роскошь, о которой дотоле знал лишь по иллюстрированным журналам. А нюансов не заметил. Тем более, что почти все время они проводили с Тер. Гуляли по лесу, целовались, купались в бассейне, играли в теннис, целовались, смотрели кинофильмы в домашнем зале и снова целовались…
Господин Лонг был предельно внимателен и ласков. Шутил, обнимал Дона за плечи, без конца рассказывал своим друзьям о героическом спасении Тер, сам показывал Дону свое имение.
И вот, когда они отправились осматривать конюшню, что Тер совершенно не интересовало (как, впрочем, и Дона), господин Лонг, закончив осмотр и возвращаясь в дом тенистой аллеей, неожиданно заговорил на тему, которой доселе тщательно избегал. Заговорил с обескураживающей прямотой:
— Как, нравится? Хорошее имение, правда?
— Просто замечательное, господин Лонг! — Дон говорил искренне.
— У меня еще есть такое, чуть поменьше, на побережье и охотничий дом в горах. Ты бы видел мою яхту, как-нибудь я тебя приглашу. Авианосец — не яхта. Я назвал ее «Тереза»! Недавно купил еще ферму и десять тысяч гектаров к ней («Чего это он расхвастался?» — недоумевал Дон). Что ж, неудивительно, — продолжал рассуждать господин Лонг, размахивая травинкой, — мое предприятие приносит высокие дивиденды. И я хочу, чтобы, когда пробьет мой час («Ну что вы, господин Лонг! Вам еще…»), у моей дочери было достаточно денег, чтоб хватило на жизнь и дочерям ее дочерей. («Ах, вот оно что!») Я хочу, чтоб она была счастлива, вышла замуж за любимого и любящего человека («Не беспокойтесь, господин Лонг!»). Я не сомневаюсь, что ее муж сможет не только сберечь, но и умножить то, что заработал для нее я! («Не сомневайтесь, господин Лонг!»)
