— Я говорю об этом с вами, — сказал Тино, — потому что вижу вас насквозь.
Жак из осторожности улыбнулся, но на хвастающегося персонажа взглянул уже по-другому, да и существование вышеупомянутого себя оценил по-новому.
— Да, — продолжил Тино. — Вы-то должны меня понять. У вас, у вас есть амбиции. Вы не намерены всю жизнь здесь киснуть. Правда? И я тоже! Я все время представляю себе, как пою арию из «Фауста»[93] в опере, а весь зал взрывается аплодисментами. Это идея, всего лишь идея, но когда-нибудь все так и будет, так, как я сказал, как я захотел.
Прозвонили конец антракта.
— Мое имя будет напечатано крупными заглавными буквами на афишах. Я буду объезжать столицы, получать фантастические гонорары, я даже смогу откладывать деньги на когда стану старым. А еще у меня будут женщины. Столько, сколько захочется. Великий тенор только посмотрит на какую-нибудь женщину, и раз, она уже падает ему в объятья. Ах, какая жизнь! Какая будет жизнь! А вы не такой? Вы никогда не представляете себе, что с вами происходит то, чего вам бы хотелось?
— Нет, — сказал Жак. — Никогда.
Тино недоверчиво смотрит на него:
— Да ладно!
В этот момент Жак:
— Вы знаете Линэра?
— Да. Но мы все всегда покупаем у Страби[94].
— Что вы о нем знаете?
— О Линэре?
— Да. О Линэре.
— Ничего. Он, знаете ли, производит одно лекарство. Кажется, против эпилепсии. Но ничего особенного. Это и сравниться не может с ветеринарией мсье Бапоно.
— Он женат?
— Да. Этот тип вас интересует? Любопытно почему. Здесь он не интересует никого. О нем здесь почти никогда не говорят.
Они направились к своим местам. Предваряющая музыка уже заиграла, но экран антрактно хранил белизну.
— А-а-а! — протянул тут Тино.
Жак повернулся к нему.
— Я понял, — сказал Тино, — почему вы им интересуетесь. Но знаете, другие об этом уже думали до вас.
Они остановились у своего ряда.
— Я ничего не скажу, — прошептал Тино на ухо Жаку, который сел на свое место рядом с мадам Бапоно.
Патрон и Саботье еще не вернулись на свои места. Жак был вынужден выдать мадам Бапоно несколько располагающих глупостей типа «вы любите кино» или «кто играет в следующем фильме», «вам он нравится — мне не очень». Губы мадам Саботье, соседствующей с Мартой, усердно шевелились: должно быть, трепались о помолвке. Затем свет погас в третий раз.
Начальные титры уже заканчивались, когда отдувающиеся Бапоно и Саботье наконец уселись. Тут начался фильм, довольно любопытная история. Речь шла о докторе, который днем был врачом, а ночью — злодеем. Днем он вел себя очень хорошо, но ночью ходил по притонам, посещал дурных девиц и кокошил фраеров. Эта сказка вызывала недоумение, а временами и недоверчивый смех у зрителей, но Жак знал, что такое двойная жизнь, да и не являлся ли он сам главарем опасной шайки, скрывающейся под видом актеров самодеятельной труппы? От лаборатории подземный ход вел к потайному гаражу, где находился мощный автомобиль, который доставлял их на места преступлений, как правило, в замки для ограбления, а иногда даже в Париж. Когда в полночь Жак Сердоболь заходил со своими единомышленниками в «Табарэн»[95], кто мог распознать в них преступников, совершивших столько грабежей и убийств, да еще и угадать, что один из них — всего лишь скромный провинциальный инженер-химик, другой — секретарь мэрии, третий — сын танцовщицы кабаре и т. п.
Но тут Жак вновь чувствует, как его теснит плечо Бапоно. Он поворачивается к патрону, который заснул или делал вид, что. Что до соседки, то фильм ее так захватил, что она даже не заметила, как Жак вытянул и прижал свою ногу к ее ноге. Когда главный актер после всяких гримас наконец-то умер и электрические лампы вновь осветили зал, мадам Бапоно на этот раз не бросила на него строгого взгляда. Что за история, боже мой, что за история[96].
Затем вся толпа шагает в темноте, и Марта наконец оказывается рядом с Жаком.
— Что вы думаете о фильме?
Жак отвечает не сразу. Он все еще бьется в муках агонии, отравленный психагогическим[97] эликсиром, который тайно изобрел в лаборатории Предприятия Бапоно. Наконец:
— Неплохой, но совершенно неправдоподобный, правда?
— Вы так говорите, чтобы меня провести! Я прекрасно знаю, что вы не из таких.
— Не из таких каких?
— Не из тех, что считают эту историю неправдоподобной. Я в нее верю. Подобные приключения могут случаться, вы так не думаете?
Жак ответил жестом неведения, и эта мимика растворилась в тени, проплывающей меж двух фонарей. Не услышав ответа, Марта продолжила:
— Я все время думала о вас. Я представляла вас в вашей лаборатории, и в моем воображении эту микстуру приготовили вы сами.
— И я стал таким же отвратительным, как тот тип на экране?
Смех Марты привлек Тино.
— Я вам не помешал?
— Тино, — весело спросила Марта, — вам не кажется, что мсье Сердоболь чем-то похож на героя фильма?
— Конечно, — услужливо ответил Тино.
— Вы никогда не видели, как он манипулирует своими склянками?
— Нет, — сказал Тино. — Мне закрыт доступ к лаборатории точно так же, как и к театральной труппе.
— Вы работаете сегодня ночью?
— Нет, — сказал Жак.
Девчонки ждали его в темном уголке. Они открыли калитку, и длинный черный проход привел их к двери, в которую они постучались.
VI
Линэр открывает. Сначала он видит только двух девочек. Он поспешно приглашает их войти. Выражает свою радость. Рассыпается в любезностях. Но тут видит, как появляется третий лишний. У Линэра странно перекашивает рожу. Он спадает с лица. Девочки не решаются даже улыбнуться.
— Я вам не помешал? — спрашивает Жак, кладя шляпу на стул. — Я собирался к вам заглянуть и подумал, что удобнее это сделать после киносеанса, а тут как раз встретил мадемуазель Этьен, которая шла как раз к вам. Вы ведь в курсе, что мадемуазель Этьен работает вместе со мной у Бапоно?
— Не в курсе, — отвечает Линэр замогильным голосом.
Все стоят неподвижно в полной тишине.
— Возможно, мы вам помешали, — говорит Сердоболь.
Линэр вздрагивает.
— Входите уж.
Он провел их в столовую. На столе стоял торт, весь в креме и мороженом, а также бокалы, тарелки и приборы на троих. Жинетта и Пьеретта сели, а Линэр полез в буфет за бокалом и прибором для Жака. Пьеретта, сложа руки, выглядела очень послушной девочкой. У нее на ногах были длинные, до колен, гольфы. А на лице совершенно беспристрастное выражение. Линэр посматривал на нее украдкой, не осмеливаясь задержаться взглядом. Он слегка дрожал, ставя на стол тарелку, вилку, ложку. Жак тоже посматривал на Пьеретту. Он понимал, почему Линэр влюблен. Жак был еще слишком молод, чтобы влюбиться в столь хрупкую девчушку, он предпочитал блондинок с сочными формами, таких, как Сюзанна или мадам Бапоно, но в общем-то и Пьеретта была не лишена очарования. Жинетта непринужденно положила ногу на ногу, но Жак угадывал в ее глазах беспокойство и даже смятение.
— Хотите кусочек торта? — внезапно спросил Линэр. — Вы любите сладости?
— С удовольствием, — сказал Жак.
— Я его разрежу, — сказала нетерпеливая Жинетта.
— Могу предложить вам лимонад, — сказал Линэр. — Я подумал, что для мадемуазель…
Он чуть склонился к Пьеретте, раскатывая губы в улыбке.
— Ничего плохого в лимонаде я не вижу, — сказал Жак.
— А мне он даже нравится, — сказала Жинетта. Жажду утоляет.
— Я надеялась, что будет шампанское, — сказала негодница Пьеретта.
Жинетта пнула ее под столом.
— Ай, — айкнула девочка.
Жак подмигнул и одобрительно закивал головой.
— Шампанское! — воскликнул Линэр. — Шампанское! Я об этом не подумал. Обещаю вам, в следующий раз будет.
— Вот видишь, — сказала сестре Пьеретта.
Жинетта раскладывает куски торта. Все начинают облизывать ложки. Линэр смотрит на Пьеретту и не упускает из виду ни одной крошки. Время от времени поглядывает на гольфы. Это волнует его еще больше, чем крем, хотя он и взбитый.
Жак незаметно подает знак Пьеретте, и та неожиданно и звонко спрашивает:
— Мсье Линэр, а мадам Линэр, как она себя чувствует, мадам Линэр?
В смятении Жинетта роняет кусок торта на ковер.
И извиняется: «Ой! Извините».
И соскребает крем ложкой, топорща ковровый ворс.
Линэр смотрит на Жинетту:
— Она чувствует себя хорошо. Спасибо. Она уже легла. Она ложится рано. Она так привыкла. Она ложится рано. Она уже легла. Спасибо. Она чувствует себя хорошо.
— Мадам Линэр рано ложится по собственному желанию, — спрашивает Жак, — или это вы ей советуете из гигиенических соображений?
— Вне всякого сомнения, для здоровья правильно ложиться рано, — степенно отвечает аптекарь.
