— Да?.. Как Молох?
— Смотри, и с морем что-то случилось!.. Неужели не видишь? Красновато-коричневое и кое-где прозрачное в глубине… И звезды какие-то странные…
— Позволь… а с тобой ничего такого?.. — обеспокоился вишнево-красный Матис-Молох. Действительно, непривычное и, наверное, жутковатое зрелище для Марсаны. — Ты сядь, пожалуйста, сядь.
— Мне надо сесть, — согласилась Марсана. (Пневмокресло дернулось, исчезло, и вместо него Кир-Кор увидел у себя над головой протянутые к бортовому канату длинные, налитые пурпурным свечением ноги.) — О, смотри, и я с огоньком! — Она растерянно рассмеялась. И тут же оборвала смех.
— Перегрелась на солнце? — предположил озадаченный капитан.
— Ничего подобного. А вот если… Может, внушение?
— Откуда?
— Мне кажется, все это — результат общения с Кириллом. Есть в нем что-то такое… магическое.
— Ты это как-нибудь ощутила? — с тревогой спросил светящийся Матис. Присел на корточки (словно приклеился к перевернутой палубе головой вниз, как летучая мышь), положил рядом спикард. На багровом лице — рубиновые яблоки глаз.
— Перед тем как все вокруг покраснело, я очень явственно слышала свое имя. Будто голос Кирилла… И после этого… так странно… Может, я сошла с ума?.. Чувствуешь? Умопомрачительно пахнет левкоями… Нет, аромат пуэрарии.
— Пуэрарии!.. — протянул Матис. — П-понятно…
— Что «понятно»? Ох, ну и вид у тебя!
— Это тебе, кузина, привет с Театрального.
— Какой еще привет?
— Аурический. Псиманация…
— Чуточку бы яснее, кузен!..
Матис молчал.
— Взялся говорить — договаривай!
Матис молчал.
— Помнится, ты осмотрел его стетосканом. И что же?..
Матис упорно молчал.
— Что? — настаивала Марсана. — Два сердца? Ганглии кислородной абсорбции? Сателлитовый надселезеночный суперганглий? Что?!
— Ничего, — сказал Матис. — Кирилл был непроницаем.
— А стетоскан твой в порядке?..
— Думаю, да.
— Поворачивай на Театральный, — тихо распорядилась Марсана. — Почему ты мне ничего не сказал?
Матис молчал.
— Я сказала, поворачивай! Или хочешь, чтобы я самостоятельно, вплавь?
— Нет, — выдохнул Матис. — Не надо. Не заводись. Даже если он действительно грагал…
— О, я безмозглая водоросль! — простонала Марсана. — С первого взгляда было заметно, что он не просто дигеец!..
— На твоем месте я сперва поразмыслил бы, зачем он так стремился на Театральный.
— Знаю зачем. Догадалась. Не настолько же я водоросль! Увы, там его ждет мощное разочарование.
— Это его забота, — сказал Матис. — Его. Понимаешь?
Теперь помолчала Марсана.
— Обезоружил ты меня своей правотой, — наконец признала она.
— Ты умная женщина, — с грустью в голосе резюмировал Матис.
— Я талантливая. Так талантливо усложнять себе жизнь…
— Поэтому я обязан рассказать тебе одну вещь, которая… либо излечит тебя…
— Продолжай. Либо?..
— Либо усложнит твою жизнь еще больше.
— Я слушаю.
— Слушать легко, а вот говорить… Я обещал твоей матери не говорить тебе этого. По крайней мере, еще три года.
— Матис, ты меня ужасно заинтриговал.
— Ей хотелось, чтобы ты не знала этого вообще.
— По крайней мере — до своего тридцатилетия?
— Да.
— При чем здесь мой будущий юбилей?
— А позже эта сокрытая информация не будет иметь для тебя прикладного значения.
— О, мой интерес вырос втрое! Ты решился нарушить табу самой обожаемой из своих многочисленных теток!..
— Не осуждай ее, в пользу табу есть веские доводы. Вернее — были. Она «виновата» в одном: хотела видеть свою дочь счастливой.
— И вдруг сегодня этому помешало некое обстоятельство?
— Еще нет, но… Я не слепой, Марсана.
— Приятно это знать.
— Я тебя хорошо понимаю. Конечно — молодой, эффектный грагал. Если он и в самом деле грагал. Море ясноглазого обаяния… Они чрезмерно обаятельны здесь, у нас, на Земле. Но там… Может быть, там, у себя, они не совсем такие или совсем не такие, кто знает. Может, недаром их пытаются отгородить от нас запретительными параграфами Конвенции Двух.
— И соответственно — нас от них? — выпалила Марсана.
Матис пропустил ее реплику мимо ушей:
— Лично я ничего не имею против грагалов. Даже немного завидую им — меня как биолога восхищают результаты их специфической эволюции. Но они другие люди, Марсана. Они живут иной жизнью, и вряд ли она пришлась бы тебе по вкусу.
— Милый мой кузен, меня одолевает недоумение. Похоже, вместо обещанной информации ты, не моргнув своим ужасным глазом, предлагаешь мне делать выбор.
— Оставайся на Земле, Марсана. Здесь тебя любят. Будут ли тебя любить там?.. Подумай.
— Ты говоришь так серьезно, будто я уже собралась в иные миры!
— Один опрометчивый шаг с твоей стороны — и у тебя не будет выбора.
— Не понимаю… Тебя насторожил мой поцелуй?..
Матис молча поднялся, подобрал спикард.
— Один опрометчивый шаг еще ничего не значит, — сказала Марсана. — К сожалению… Впрочем, ты знаешь про все это не хуже меня.
— Есть особые обстоятельства, — сказал Матис. — Опрометчивый шаг — назовем это так — будет стоить тебе земного гражданства.
— Бредишь?!
— Нет.
Нависло молчание. Матис выдержал длинную паузу.
— Импринтинг, — вдруг сказал он. — Кажется, так это у них называется… Импринтинг, будь оно проклято! Похоже, Кирилл тебя разбудил.
— В каком смысле?..
— У тебя не совсем обычная судьба, Марсана. Дело в том… Дело, видишь ли, в том… Короче говоря, ты — дочь грагала.
Бурный финал: резкие, как вспышки молний, проявления ее ауро-поисковой реактивности. Совершенно самостоятельной, кстати. «Ну вот и все», — подумал Кир-Кор и оборвал пиктургию. Повернувшись к морю спиной, начал подъем по ступеням громоздкой каменной лестницы. Подальше от обрыва. Подальше от чужих проблем, которые он усугубил своим вмешательством.
Главное сделано — импринтинг состоялся. Теперь она хотя бы сможет по мере надобности пользоваться своей врожденной способностью видеть в более широком, чем это доступно землянам, диапазоне. Это существеннее самоцвета с Планара. Она разовьет в себе и другие способности. Если, конечно, захочет. И если ей не будут мешать, отговаривать. Родня Марсаны поступила с ней некорректно. Чем позже дочь грагала узнает, кто она, тем больше адаптивных проблем ее ждет. Вопреки мнению тетушек Матея Карайосифоглу за гранью тридцатилетнего возраста проблемы эти бесследно не исчезают. Проблемы тут же возникнут, как только Марсана захочет взглянуть на отца… А она захочет, можно не сомневаться. Хорошо хоть, ее замороченный тетками кузен взял в толк наконец, что будет лучше предоставить право выбора ей самой. Ей, Марсане Панкратии Гай… Кажется, назревает крупный сюрприз для Пан-Гая из Эпидавра…
Плети пуэрарии густо, цепко и ароматно оплели каменные перила по всей длине лестницы. Мало того — расползлись в обе стороны по откосу живыми коврами, захватили плацдарм наверху: ее побеги опутали колоннаду ротонды, перекинулись на кусты и деревья и образовали над тротуаром неширокой аллеи низко свисающий полог.
Аллея уводила вправо с заметным подъемом — огибала, видимо, склон. Под сенью пышных кустов камелии и кокосовых пальм Кир-Кор ощутил себя так, будто ночь застала его в нескончаемом, сильно заросшем листвой и цветами тоннеле. Он плохо видел зелень во мраке: мутно-оливковый цвет, силуэты листьев, как бы подернутые несуществующим флером… А вот цветы излучали интенсивное голубое свечение.
Сквозь просветы в кустах заглядывали яркие звезды и морские огни, под ногами змеились фосфоресцирующие узоры тротуарной мозаики. В поисках катаготия ему пришлось идти наугад.
В глубине мутно-оливкового «тоннеля» забрезжило сияние. Вернее, забрезжили тусклые пятна от весьма экономной подсветки. Постепенно пятна оформились в подсвеченный снизу каменный лик какого-то демона и в его же могучий, идеально круглый, как глобус, живот. Театральный буквально утыкан множеством разнообразных изваянии, Кир-Кор знал это и прошел мимо, не останавливаясь. Современную имитацию тотемов древних культур он ценил не слишком высоко. Что-то, однако, заставило его оглянуться. Демон, повернув клыкастую голову на короткой, но, судя по всему, исключительно подвижной шее, смотрел ему вслед огненными зрачками.
Аллея вывела на виадук, и запоздалый турист снова получил возможность обозреть панораму ночного моря. Центр панорамы — высокий остров Контур и его меньший сосед, похожий на стол, тесно заставленный приготовленными к сортировке большими кристаллами самоцветов. Иллюминации там поубавилось, но все также пронзительно вспыхивал проблесковый маяк, посылая призывные светосигналы одиноким судам. Кир-Кор оглядел нависшие над океаническим горизонтом звезды и остро, как никогда раньше на этой планете, ощутил одиночество. Мысленно пропел под неумолчный аккомпанемент цикад:
