"Этим ножом я буду отбиваться по дороге от разбойников", - пояснил Абихаил старшим братьям.
- Я стану, как святой Авраам, - сказал он. - И если вы хотите, я и вас тоже выведу из чужих земель в края, где течет молоко и мед, где у нас будет и тук, и виноградники, и масло... Так что собирайтесь, братья мои, в дорогу, хватит нам напрасно сидеть в гнусном, каменном городе!
- Разве тебе совсем не нравятся Сузы? И разве ты не любишь наш дом, нашу лавку? - осторожно спросил Аминдав.
Он заметил, как на голом черепе Иаира, где с молодых лет почему-то было совсем мало волос, сразу же начали надуваться жилы.
- Да, да, я ненавижу этот надменный город, и наш серый дом из камня, и особенно нашу лавку, набитую тряпками и пуговицами! - воскликнул Абихаил с детской непосредственностью, хотя над верхней губой у него уже начали пробиваться усы. - Я здесь задыхаюсь, и все внутри меня словно горит огнем! Почему мы должны навсегда здесь оставаться, братья? Предки Авраама тоже когда-то жили в здешних местах, в древнем Уре, недалеко от залива, но в один прекрасный день встали и ушли в обетованную землю...
- Вот и катись один, с двумя сухарями в мешке! - вскипел после таких слов средний брат, Иаир. - И пусть шакалы в пустыне будут твоими проводниками!
Что делать, братья привыкли прощать Иаиру его злой язык, потому что в их роду среди далеких предков числился и тот самый Семей, который злословил тяжким злословием против самого царя Давида, и потом был наказан за свою невоздержанность его сыном, премудрым Соломоном. Так что, если как следует разобраться, Иаир был не слишком виноват в том, что через много поколений именно в его жилах то и дело вскипала желчная семеева кровь, доставляя окружающим и особенно родным немало излишних хлопот.
И все же старший брат, Аминадав, сильно опечалился, потому что чувствовал свою вину за то, что плохо научил Абихаила разбираться в жизни а ведь именно он теперь вплотную занимался его воспитанием вместо умерших от старости родителей.
Не только Аминадав, но и все другие иудеи в Сузах хорошо знали, что все, кто вернулся в Иудею после плена Вавилонского, пребывали там в великом бедствии и унижении. Все стены Иерусалима были до основания разрушены, ворота сожжены огнем, а от великого храма осталась лишь гора камней. И хотя сейчас иерусалимские иудеи взялись за восстановление храма, и даже уже возвели его стены и крышу, но Тот, кто на них разгневался, пока ещё не распростер на них свою милость...
Про это много раз рассказывал на субботних собраниях Уззииль, родной брат которого перебрался с семьей в Иерусалим и с каждым, кто направлялся в Сузы, посылал теперь просьбы о помощи.
"Сейчас мы здесь нужнее, чем там, - говорил Уззииль, который ради брата продал в Сузах свой большой дом и перебрался в более скромное жилище. - Кто, если не мы, сможем поддержать строителей храма? Кто другой переправит в Иеруслим серебро и зерно, чтобы они там не умирали с голода? Какой смысл нам всем вместе сейчас погибать на родине предков, если здесь, у себя, мы хоть что-то можем сделать полезное и доброе для наших далеких братьев?"
Так повелось, что в каждую субботу многие из иудеев собирались в маленьком доме Уззииля и проводили весь день в молитвах, совместном распевании псалмов и рассказах друг другу о прежних временах, находя в них немалое для себя утешение. А под вечер в доме Уззииля зажигались праздничные субботние светильники, разливалось по чашам красное вино, которого всем всегда хватало, потому что по старым заветам, никому не позволялось выпивать больше трех кубков.
И ведь Абихаил тоже неоднократно присутствовал на таких собраниях, и точно также все это слышал, но понял по-своему, а точнее - совсем ничего не понял. Он лишь усвоил, что до Иерусалима можно добраться на лошадях и верблюдах, как люди, доставлявшие в Сузы слезные прошения и письма. И все потому, что, несмотря на усы над губой, Абихаил оставался в своем сердце совсем неразумным дитем.
- Но что же ты собираешься делать на развалинах Иерусалима? насмешливо спросил брата Иаир. - Жевать горькую полынь? Если хочешь, я могу хоть сейчас принести тебе из оврага большой пучок полыни, и ты отныне будешь обедать им, вместо мяса, хлеба и яиц. А ведь ты, Абихаимл, каждый день сыт только потому, что я научился хорошо торговать тканями и ненавистными тебе пуговицами, и при этом ругаешь лавку, которая тебя кормит! Еще одно слово - и ты не сядешь за общий стол, неблагодарный змееныш!
- Нельзя попрекать ребенка куском хлеба! - вмешался Аминадав. - Хоть он и вытянулся ростом до наших плеч, но сам ещё не ведает, что говорит...
Он не стал добавлять, что младший брат родился у отца, когда тот уже и сам был не в своем уме и заговаривался, но сказал, выдержав выразительную паузу в надежде, что Иаир сам вспомнит их доверительные разговоры:
-...Разве наш мальчик виноват в этом? А дорога в иудейские земли так трудна и далека, что в одиночку туда добраться невозможно, запомни это, Абихаил.
- Нет, возможно, - живо возразил Абихаил. - Еще как возможно! Я слышал, что нужно все время идти в сторону, где заходит солнце. Солнце как ворота, которые нельзя терять из вида - вот что самое главное. Я все продумал: днем, когда солнце стоит высоко над головой, я буду спать в тени от камней, а как только оно начнет становиться красным и прятаться за край земли, я буду подниматься на ноги и идти дальше. С такой хитростью я быстро пересеку пустыню, а может быть, когда-нибудь даже зайду в солнечные ворота...
- На тот свет! Даже если тебя не укусит змея, когда ты будешь лежать под камнями, и не загрызет ночью голодный шакал, ты все равно погибнешь от голода и холода, - докончил за брата Иаир. - Неужто ты, мой братец, настолько глуп, что надеешься в одиночку перейти в пустыню. Да ты, Абихаил, просто болен опасным безумием!
- Мой мальчик, ты говоришь, "пересеку пустыню", будто это двор нашего дома, - спокойно сказал Аминадав, который по природе своей редко возвышал голос и считался тишайшим из людей. - А знаешь ли ты, что такое пустыня? Ты будешь видеть перед собой зеленые поля и овечек, но при приближении это окажется кучкой засохшей грязи...
-...Или вонючего дерьма шакала! - не удержался Иаир. - Вот тогда ты сразу вспомнишь и про мой хлеб, и про мои пуговицы, да-да, ты их все сразу вспомнишь, все до одной - и с двумя дырочами, и с четырьмя дырочками, и с ушком, и с перламутровым узором, и крупные, и мелкие, бисерные... Ты будешь видеть их у себя под ногами, и мечтать хоть одну поднять с земли, но у тебя в руках окажется вонючее...
Иаир распалился и хотел добавить что-то еще, но заметил строгий взгляд Аминадава, и осекся на полуслове - он вспомнил, что перебил старшего брата.
"Запомни, глупца убивает гнев, и несдержанного губит излишний пыл", так нередко говорил Аминадав Иаиру и тот вспоминал его уроки, причем в самые гневливые минуты жизни.
- Знай, мой мальчик, что только бедуины умеют пересекать на верблюдах великую пустыню, передвигаясь большими караванами, - ровным, ласковым голосом продолжил Аминадав. - Они возят с собой ослов, кур, собак, большие бурдюки с водой, потому что верблюды для них - это все равно, что двигающиеся дома...
- Тогда я попрошусь к ним в караван и поеду с бедуинами!
- Ничего не получится, - эти люди молятся своим, пустынным богам, и как только они увидет, что ты молишься нашему богу, они тут же убьют тебя или бросят на полпути, что тоже равносильно смерти...
- Зачем ты мне сейчас все это рассказываешь, Аминадав? Я тебя не узнаю! Ты же сам говорил: есть ли что трудное для Господа? - с обидой в голосе воскликнул Абихаил. - Тогда я буду как Моисей, и передо мной сами расступятся красные пески пустыни, как морские волны.
- Никто не может назначить сам себя в пророки, - смущенно пробормотал Аминадав, по привычке разглаживая свою раздвоенную бороду, которая в то время была только наполовину седой, а наполовину - русой, в мелких, золотистых кудрях. Эта борода словно бы вытекала из уст Аминадава, как тихая река, которая потом разделялась на два потока, и добрый, улыбчивый служил её истоком.
- Иди, но знай, что от меня ты не получишь даже дыма от очага! сердито отрезал Иаир. - Тебе ведь и без того каждую ночь на голову будет сыпаться манна небесная, и ты будешь варить её в котле, и делать сладкие лепешки и похлебку - не забудь только взять с собой самую большую ложку!
- Ты можешь говорить все, что угодно, брат, но я все равно не буду жить в каменном городе и торговать вместе с тобой гнилыми нитками! Я мечтаю, как мои предки, сажать плодовыеи деревья, разводить овец и во время молитвы видеть перед глазами реки и холмы, а не зубцы царских башен. Раз вы так говорите, скоро я сам накоплю много денег, куплю себе верблюдов, такой же большой будрдюк для воды, как у бедуинов, и тогда все равно уеду...
- Вот это дело! - обрадовался Аминадав. - Верблюды дорого стоят, и тебе, мой мальчик, сначала придется как следует потрудиться.
