Семья испытала некоторое облегчение, когда Солсбери перешел к экспериментам с электричеством, хотя и в этом случае результаты опытов были не всегда удачными[48]. Поместье Хэтфилд было оснащено одной из первых в Англии собственных систем электроснабжения – впрочем, там приключился и первый в стране смертельный удар током, когда один из рабочих прикоснулся к проводу под напряжением. Все началось с того, что семья маркиза и их гости стали ужинать при свете пары ранних дуговых ламп. Вскоре их дополнил ряд более современных изобретений. «Бывали вечера, – вспоминала Гвендолин Сесил, – когда домочадцам приходилось ощупью передвигаться в полумраке, разгоняемом лишь тусклым красноватым свечением, как от угасающего очага… Но бывало и так, что яркий свет таил в себе опасность, и после вспышек миниатюрных молний наступала полная темнота». Когда появились первые телефоны, гостям Хэтфилда приходилось передвигаться с осторожностью, чтобы не споткнуться об один из множества кабелей, тянувшихся по полу. То были примитивные устройства, способные передавать только медленно и четко произнесенные фразы. Гвендолин утверждала, что голос ее отца эхом отдавался по всему дому, когда он с различными интонациями и выражением повторял в трубку: «Тили-бом, тили-бом. Пляшут кошка со щенком. А корова разбежалась – перепрыгнула луну!»[49] Своим импозантным обликом и длинной бородой Солсбери, как многие считали, смахивал на своего современника и известного игрока в крикет Уильяма Гилберта Грейса. Другие сравнивали его с «одной из версий Бога в исполнении Микеланджело»[50]. Солсбери, впрочем, было по большей части все равно, что о нем думают другие. В бытность свою премьер-министром он даже отказался поселиться на Даунинг-стрит. Когда его отец посетовал, что Солсбери женится на девушке ниже по положению и из-за этого общество отвернется от него, тот просто ответил: «Люди, которые отвернутся от меня из-за женитьбы на мисс Олдерсон, – как раз те самые люди, от общества которых я бы и сам с удовольствием избавился»[51].
В конце концов, он был одним из Сесилов, знаменитого в Англии семейства. Один из его самых известных предков, Уильям Сесил, первый лорд Берли, был доверенным советником королевы Елизаветы I в течение большей части ее правления. А сын лорда Берли – Роберт – стал государственным секретарем сначала при ней же, а потом и при ее преемнике, Якове I. В течение веков это семейство накапливало титулы и богатства. Именно Яков I сделал Роберта Сесила графом Солсбери и подарил ему дворец в Хэтфилде. Роберт сразу же снес его и использовал полученный кирпич при сооружении той беспорядочной постройки, что стоит там и по сей день. Король Георг III еще больше возвысил деда будущего премьер-министра – и всего с одним условием[52]: «Теперь, лорд Солсбери, я надеюсь, что вы будете маркизом на английский, а не на французский лад»[53]. Сын этого первого маркиза женился на молодой и очень богатой наследнице и тем дополнительно укрепил семейное состояние.
Хотя наш герой уделял мало внимания личному комфорту и славился своей манерой одеваться в старье (из-за этого его даже однажды не пустили в казино в Монте-Карло)[54] – но все же он имел годовой доход порядка 50–60 тыс. фунтов и был очень богат. Конечно, Хэтфилд-Хаус уступал в великолепии поместьям Бленхейм и Чатсуорт, но все же был роскошной резиденцией с галереей, мраморным залом, библиотекой, студиями для рисования и десятками спален. Кроме того, у маркиза был также лондонский дом с бальным залом и дача «шале Сесил» в предместьях Дьепа. Несмотря на все свои странности, лорд Солсбери в глазах соотечественников и иностранцев был истинным представителем класса, который повсюду вызывал зависть и восхищение. Богачи и знать всей Европы нанимали английских нянек и грумов, носили тартан и ели джем на завтрак. Например, в романе Миклоша Банфи «They Were Divided» («Их разделили») действие происходит в среде довоенной венгерской аристократии, и один молодой дворянин, до того любивший Англию заочно, наконец по лучает возможность посетить Лондон. Он говорит послу, что единственное, что ему нужно, – стать временным членом самого закрытого лондонского мужского клуба St James's. И вот герой в течение двух недель сидит в клубе у окна, чувствуя себя «словно на небесах». И не имеет значения, что больше в Лондоне он ничего и не видел и что он даже не может ни с кем заговорить, поскольку слишком плохо знает английский[55].
Престиж британской аристократии отчасти основывался на ее богатстве. Знатные семьи Великобритании могли равняться с богатейшими германскими и русскими фамилиями, но англичан было больше. Более того, материальное преуспеяние распространялось и на более мелких землевладельцев, а также затрагивало и незнатные круги выходцев из торгово-промышленной среды. В 1877 г. дочь королевы Виктории и мать будущего германского им ператора Вильгельма II писала своей матери: «Вы знаете, как малы в Германии состояния и как мало здесь привычны к роскоши и train du grande monde». Между тем высшие классы Европы – особенно те, благополучие которых опиралось на земельные владения, испытывали опасения, наблюдая за переменами в окружающем мире. Сельское хозяйство в Европе утрачивало свое значение и становилось менее доходным по мере того, как шла индустриализация, а могущество Европы подчиняло себе весь мир. Поставки дешевого продовольствия из обеих Америк и Австралии были благом для рабочего класса и промышленной буржуазии, но отнюдь не для землевладельцев. Прибыли этой отрасли в последние два десятилетия XIX в. резко упали, что вызвало и соответствующее падение цен на землю.
Некоторым землевладельцам посчастливилось иметь городскую недвижимость, которая росла в цене. Скажем, из доходов Солсбери только четверть приходилась на прибыль от его земельных владений, все прочее он получал за счет инвестиций и недвижимости в городах. Землевладельцы крупнее спасались тем, что открывали собственные дела, вкладывали деньги в промышленность или вступали в выгодные браки с представительницами богатых, но незнатных семейств. Так, принц де Полиньяк женился на наследнице состояния, возникшего благодаря швейным машинкам «Зингер». Но все большему числу аристократических семейств приходил конец. Реалии того времени отражались в литературе – «Вишневый сад» Чехова и «Трансильванская трилогия» Банфи вполне достоверно описывали заложенные и перезаложенные поместья, где доживали последние дни старые дворянские фамилии.
В течение нескольких десятилетий перед Великой войной земельная аристократия и более мелкое дворянство не только терпели поражение как экономические классы – во многих частях Европы они проигрывали и в других отношениях. Растущий рабочий класс, а также средний класс и новые обладатели крупных состояний бросали вызов привилегиям дворянства и боролись с ним за политическую власть. Некогда могущественные классы уже не господствовали в обществе так, как было раньше. Богатые выходцы из среды торгово-промышленного капитала – такие друзья Эдуарда VII, как Ротшильд, Липтон и Кессель, – могли поспорить с любым лордом по части красоты резиденций и расточительного образа жизни. В государственном управлении и в политике интересы землевладельцев тоже уже не учитывались в прежнем объеме – даже в таких странах, как Германия. Расширение избирательных прав (в Великобритании реформы 1884–1885 гг. увеличили число голосующих с 3 до 6 млн человек) и изменение границ избирательных округов разрушило множество старых раскладов, которые позволяли местным магнатам распоряжаться местами в парламенте[56].
Хотя Солсбери явно принадлежал к числу тех аристократов, кому повезло больше прочих, он все равно не одобрял происходящие перемены. «То, что прочно стояло веками, – заявлял он, – теперь в опасности». Массовая демократия подрывала господство традиционных господствующих классов, что было, с его точки зрения, вредно для общества. Лорд Джордж Гамильтон, коллега Солсбери по политической деятельности, говорил: «Он боролся за свой класс и оберегал его не для того, чтобы просто обеспечить ему привилегии и льготы, а потому, что верил – сохранение этой социальной среды позволяет сохранить и кадровую основу для надежного и дееспособного правительства». Гамильтон был убежден, что Солсбери стремился к получению высоких должностей исключительно в интересах блага для страны[57].
Если это так, то ему сопутствовал успех. К моменту бриллиантового юбилея Солсбери успел трижды побывать премьер-министром, трижды – министром иностранных дел и дважды – государственным секретарем по делам Индии. К счастью, маркиз отличался исключительной трудоспособностью и не менее ценным умением справляться с нервным напряжением. Он говорил племяннице, что заботы не мешают ему крепко спать, а семье заявлял, что всегда старается принимать наилучшие решения, даже если речь шла о том, брать ли на прогулку пальто. «То же самое – и не более – я чувствую при составлении депеши, от которой могут зависеть война или мир. Степень моего напряжения зависит лишь от того, какими наличными данными я располагаю, но ни в коей мере не от важности возможного результата моих решений. Результат здесь значения не имеет»[58].
