Вдруг Спиллер остановился.
— Тихо, — сказал он.
Все застыли, но единственное, что до них доносилось, это дыхание Пода да мелодичный перезвон капель где–то впереди.
— Пошли дальше, — неожиданно сказала Хомили, прерывая напряженное молчание. — Свеч надолго не хватит.
— Тише! — снова крикнул Спиллер.
И тут они услышали слабый монотонный гул, не более чем колебание воздуха.
— Что бы это могло быть? — спросила Хомили.
— Холмкрофт, что ж еще, — сказал Спиллер. Он стоял, как вкопанный, подняв одну руку, и внимательно прислушивался. — Но кто станет принимать ванну в такое время? — спросил он, оборачиваясь к Поду.
Под покачал головой.
— Уже утро, — сказал он, — наверно, шестой час.
Гул делался все громче, все менее ровным, больше походил на грохот водопада; он приближался все стремительней.
— Спасайтесь! — крикнул Спиллер.
Не выпуская веревки из рук, он повернул мыльницу другим концом вперед и побежал по туннелю. Мыльница с треском неслась позади. Хомили и Арриэтту кидало из стороны в сторону, от стены к стене. Казалось, они вот–вот разобьются. Но, панически боясь остаться в темноте, обе они старались, чтобы свечи не потухли. Свободную руку Хомили протянула Поду, тот успел ухватиться за нее в тот самый миг, когда сзади на него налетели связанные вместе тюки и сбили его с ног. Под упал на тюк, не выпуская руки Хомили, и стремительно заскользил вслед за остальными.
— Лезьте наверх! — крикнул Спиллер из темноты, и они увидели поблескивающие прутья, крепко вколоченные в свод тоннеля.
— Бросьте пожитки! — крикнул тот. — Быстрей наверх!
Каждый из них схватился за прут и, подпрыгнув, плотно прижался к своду. Брошенные свечи, оплывая, лежали в лодке; слышался рев несущейся воды. В неровном свете свечей они увидели первые перламутровые пузыри, а следом — клокочущую серебряную стену, надвигающуюся на них. Один миг — и их захлестнула, не давая вздохнуть, душистая тьма.
Но когда прошли первые секунды, объятая паникой Арриэтта заметила, что она снова может дышать, а прутья держатся крепко. Ее залил поток горячей ароматной воды, промочив насквозь платье; он то поднимался, то спадал, то танцевал у самых плеч, забрызгивая лицо и волосы, то кружил у талии и щекотал йоги.
— Держись! — заорал Под, перекрывая шум воды.
— Скоро утихнет! — крикнул Спиллер.
— Ты тут, Арриэтта? — задыхаясь, позвала Хомили.
Они все были здесь, никто не захлебнулся, и прямо у них на глазах уровень воды стал падать, скорость ее замедлилась. Теперь, когда погасли яркие языки пламени, темнота не была такой густой; казалось, от воды поднимается серебряная дымка; поток бежал теперь далеко под ними, и, судя по ровному журчанию, был безобиден, как ручей.
Подождав еще немного, они спустились вниз, погрузившись по лодыжки в теплую воду. На фоне темных стен тоннеля она казалась полупрозрачной.
— Вроде бы стало светлей, — удивленно сказал Под.
Ему почудилось во мгле какое–то движение: это Спиллер бродил по воде в поисках вещей.
— Нашел что–нибудь? — спросил Под.
— Ничего, — сказал Спиллер.
Их имущество исчезло, — яйцо, крышка мыльницы, и все прочее, — унесенное водой.
— Что же нам теперь делать? — уныло спросил Под.
Но Спиллер не волновался.
— Подхватим все позднее, — сказал он. — Ничего страшного. И тащить не надо.
Хомили потянула носом воздух.
— Сандал! — вдруг воскликнула она, обращаясь к Арриэтте. — Любимое мыло твоего отца.
Но Арриэтта, ухватившись рукой за прут, чтобы ее не сбило с ног теплым потоком, покрывавшим ее лодыжки, ничего не ответила: она глядела прямо вперед, в уходящую под уклон трубу. Там, во мраке, висела бусинка света. На секунду Арриэтта подумала, что каким–то таинственным образом уцелела одна свеча, но затем увидела, каким круглым и неподвижным было светлое пятно. А вместе с запахом сандалового дерева до нее донеслись другие запахи — мяты, травы, земли…
— Утро! — объявила она, словно сама себе не веря. — Мало того, — продолжала она, глядя, как зачарованная, на далекую жемчужину света, — вон конец водостока.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Постепенно вода от ванны перестала их согревать и остаток пути они мерзли. Светлый кружок впереди становился все больше и ярче, он так сверкал, что слепил глаза.
— Взошло солнышко, — решила Арриэтта. Приятная мысль, ведь они промокли до нитки; все ускорили шаг. От бурного потока осталась тонкая струйка, труба сверкала чистотой.
Арриэтте казалось, что и она прошла своего рода очищение, словно с нее самой, не говоря уже об одежде, были смыты все следы старой жизни в пыли и мраке. Хомили, видно, подумала о том же:
— Ничего нет лучше для стирки, чем сильная струя мыльной воды… ни тереть, ни выжимать не надо; одно осталось — повесить сушить.
Наконец они вышли наружу. Арриэтта, опередив остальных, выбежала на полоску песка, которая спускалась вниз, к реке. Конец водостока прятался под крутым берегом, поросшим травой и камышом: укромный безветренный уголок под прямыми лучами солнца; здесь все обещало раннее лето.
— Хотя трудно сказать наверняка, — заметила Хомили, рассматривая исторгнутые из трубы остатки различных предметов. — Особенно в марте.
Они нашли свой багаж у самого выхода из водостока, там где булавка застряла в песке. Крышка от мыльницы зацепилась боком за торчащий корень, а яйцо, как обнаружила Арриэтта, скатилось в реку; оно лежало на дне, покрытое серебряной рябью, и казалось почему–то расплющенным. Но когда они со Спиллером вытащили его на песок, они увидели, что причиной тому было преломление света в воде; яйцо сохранило свою обычную форму, пострадала лишь скорлупа — она была вся в трещинах. Арриэтта и Спиллер вкатили яйцо на берег, туда, где Под распаковывал намокшие сверху узлы: ему не терпелось узнать, помогли ли куски брезента, в которые он их завернул. И теперь он с торжеством одну за другой вынимал вещи и клал их на теплый песок. «Сухие, как порох», — приговаривал он.
Хомили взяла из дому по смене белья для каждого из них. Теплые фуфайки, хоть и чистые, были сильно поношены и растянуты; она сама их связала на штопальных иглах, когда они жили под кухней в Фирбэнке, — как давно это было! Арриэтта и Хомили разделись, зайдя в трубу, но Спиллер, хотя и ему предложили взять что–нибудь из вещей Пода, не захотел менять свой наряд и ускользнул за поворот реки посмотреть, в порядке ли чайник.
Когда все переоделись и повесили мокрое платье сушиться, Хомили сняла скорлупу с верхушки яйца. Под обтер свое драгоценное лезвие бритвы, смазанное маслом, чтобы оно не заржавело, и отрезал каждому по ломтю. Они сидели на солнышке, любуясь рябью, и с аппетитом ели. Вскоре к ним присоединился Спиллер. Усевшись у самой воды, он задумчиво жевал; под горячими солнечными лучами от его мокрой одежды шел пар.
— Где именно он стоит, твой чайник? — спросил Под.
Спиллер дернул головой в сторону:
— Там, за поворотом.
Под захватил с собой из дома наперсток, и они напились свежей воды. Затем снова запаковали вещи и, оставив платье сушиться, пошли следом за Спиллером за излучину реки.
Перед ними возник еще один песчаный пляж, более открытый, чем первый, чайник стоял у самого берега в дальнем конце. Он немного наклонился на сторону — так Спиллер его и нашел, — застряв среди веток и сучьев, принесенных течением. В этом месте река делала поворот, и все, что по ней плыло, цеплялось за выступавший острым углом берег. Арриэтта заметила, что течение здесь быстрое, а дно круто уходит вниз.
Над водой свисали ветви куманики, росшей на берегу возле чайника, — среди рыжевато–коричневых мертвых листьев зеленели молоденькие листочки; некоторые из старых побегов спускались прямо в воду, и в туннеле под ними Спиллер держал свою барку.
Арриэтте хотелось первым делом посмотреть на барку, но Под стал обследовать со всех сторон чайник; с одного бока у самого дна он увидел довольно большое круглое отверстие, проеденное ржавчиной.
— Вход? — спросил Под.
Спиллер кивнул.
Под посмотрел наверх. Он заметил, что крышка закрыта неплотно, а к шишечке посредине привязана веревка, перекинутая через поднятую ручку.
— Пошли внутрь, — сказал Спиллер, — я вам все покажу.
Они вдвоем зашли в чайник, а Арриэтта и Хомили остались греться на солнце. Однако не успели они скрыться, как Спиллер снова появился у входа.
— Убирайся! Чтоб духу твоего здесь не было! — сердито крикнул он и поддал босой ногой пятнистой желтой лягушке.
Один прыжок — и та скатилась в воду. За ней последовали две мокрицы; когда они свернулись шариком, Спиллер поднял их с пола и выбросил наружу.
— Больше ничего нет, — сказал он, с улыбкой глядя на Хомили, и вновь исчез.
Помолчав немного, Хомили шепнула Арриэтте:
