Из еды у нее в доме имелись лишь грубые отруби, которыми обычные крестьяне кормили свиней. Старуха запарила их. С голодухи король набросился на такое вот угощение и съел тарелку без остатка.
Наконец свита отыскала пропавшего монарха. Прежде чем ехать, он отвел старуху в сторону, щедро заплатил ей и приказал, чтобы она никому и никогда не признавалась, что в ее доме король ел отруби словно свинья.
Вскоре старуха, теперь уже совсем не нищая, стала прямо разрываться от желания рассказать кому-нибудь про тот случай. Ни спать не могла, ни есть. Запретное всегда манит.
Все же она нашла выход. Забралась в чащу, отыскала дерево с дуплом, засунула в него голову и несколько раз прокричала: «Король ел отруби как свинья! Король, как свинья, ел отруби!». После этого ей полегчало.
Прошло некоторое время, дерево с дуплом срубили, отвезли в столицу, сделали из него барабан и вынесли его на парад. Стоило барабанщику ударить по нему палочками, как по площади перед королевским дворцом громогласно разнеслось признание, томившееся в дупле: «Король ел отруби как свинья! Король, как свинья, ел отруби!».
– Ну?.. – вырывает меня из задумчивости Шарлотта.
– Кажется, для тебя существует выход.
– И какой же?
Я понимаю, что пересказывать ей сказку нельзя. Там концовка такая, что перечеркивает спасительную возможность безнаказанно выговориться – старуха-то плохо кончила. Думаю, двадцать лет тому бабушка просто пожалела мою детскую неокрепшую психику и опустила финальный эпизод сказки. Король должен был поквитаться с болтливой старухой. Минимум – забрать у нее свои деньги, максимум – приказать отрубить голову, чтобы заткнулась навсегда.
– Так какой же выход ты видишь, Элинор? – долетает до моих ушей.
– Тебе нельзя никому рассказывать о том, что было?
– Этого категорически нельзя делать. Большего объяснить не могу. Поверь на слово.
– И не надо. Приди домой, засунь голову в духовку или в барабан стиральной машины и выговорись вволю. На душе станет легче.
Я вижу, что Шарлотта всерьез рассматривает мое предложение, но почему-то ей не нравится вариант с духовкой. Ну, не хочется ей совать туда голову. Соображаю я быстро. Духовка и барабан стиральной машины – это всего лишь трансформировавшееся сказочное дупло. Надо оставить сам принцип, а дупло заменить чем-нибудь другим, близким по функции, но не слишком похожим внешне.
– А моя голова влезет в барабан стиральной машины? – на полном серьезе спрашивает Шарлотта.
Чувствуется, что духову она уже отмела напрочь, связав ее в подсознании с попыткой самоубийства.
– Твоя влезает?
– Кажется, влезает, но я не пробовала, – честно признаюсь я. – Думаю, можно просто запереться в туалете и рассказать все как есть унитазу или биде.
Идея Шарлотте импонирует. Значит, несчастная и впрямь дошла до критической точки.
– Так и сделаю, – говорит она. – И как ты до этого додумалась, Элинор?
Открывать ей тайну со сказкой я не решаюсь, озвучиваю другую версию:
– Я же радийный модератор, это профессиональное. Выслушала бы ты столько душещипательных звонков от слушателей в ночном эфире, сколько я, сама бы додумалась. Кого-то любимый бросил. У кого-то лучшая подруга парня увела. Кто-то сам изменил и потом не знает, что с этим делать. А я должна с ходу толковый совет дать. Для человека иногда главное – выговориться, озвучить свою проблему.
Мы поговорили бы еще, но в стекло выгородки постучал очкарик. Мол, ему нужна помощь тренера. Я бросаю взгляд в тренажерный зал. В нем не осталось ни одной молодой стройной женщины, на которую можно пялиться, вот он и стучит. Шарлотта может привлечь мужское внимание.
– Удачи, – желаю я. – Когда-нибудь ты не только унитазу, но и мне все расскажешь.
– Хотелось бы, но я так не думаю, – отвечает мне фрекен Берглунд.
Глава 5
Машина как одухотворенное существо
Политика мэрии и королевства
Классика литературы и желание обнажиться
Тайно снятые трусики
Кому это надо? Мне?
Я люблю свой старенький скутер, купленный на первые деньги, заработанные на радиостанции. Он попал в мои руки уже не новым. Впрочем, не только в руки. В конце концов, я сижу на нем, когда езжу. Так что не знаю, как правильно и выразиться.
В каком-то смысле он – самое близкое мне существо. Не бездушный механизм, а именно существо. У него есть свой характер, свои причуды и заморочки. Например, когда он не хочет заводиться, надо просто немного выждать, поглаживая его по рулю, как кота между ушами, приговаривая при этом:
«Ну, милый мой мальчик, заведись. Что тебе стоит? Ты же хороший. Ты это умеешь, ты не подведешь».
Самое странное в том, что обычно такая метода действует. Заводится. Он в самом деле мальчик, а не девочка. Я это чувствую. А вот «Хонда», принадлежащая мне и Марте, точно девочка. Вот только имени у скутера нет – мальчик и мальчик. Как нет его и у машины.
Я верхом на скутере вновь тихо качусь по Хёгкуле и успеваю здороваться со знакомыми. Уже понемногу смеркается. Наша радиостанция расположена в настоящем медвежьем углу. Чтобы добраться до нее на колесах, следует выбраться на магистраль, проехать три километра до развязки, вернуться назад, а потом…
Но я не собираюсь этого делать. Ведь у меня есть скутер. С ним я мгновенно могу превратиться из участницы дорожного движения в пешехода. Стоит только слезть с него и покатить руками.
Я торможу возле мотеля на выезде из Хёгкуле, затаскиваю скутер на тротуар, приговаривая: «Потерпи, мальчик, ты меня сейчас снова повезешь. Там будет не так комфортно, как на гладком асфальте, но ехать можно». Надо же ему объяснить, что его ждет. Он не первый раз терпит мои капризы.
Вновь журчит двигатель, я сажусь в седло и скатываюсь с горки на лесную тропинку. Наш городок весь расположен в лесу. Повсюду – во дворах, на улицах растут сосны и ели. Иногда они попадаются даже на разделительных полосах дорог.
Но тут уже настоящий лес, особенно мрачный в сумерках. Тропинка петляет, обходя большие валуны. Скутер подбрасывает на корнях, которые змеятся, выныривают и снова прячутся в мелком песке. Свет фары пляшет на золотых стволах сосен.
От тряски во время езды верхом мне приходится ерзать по сидению. От этого я начинаю чувствовать легкое возбуждение. Оно понемногу разрастается, между ног у меня теплеет. Скутер мелко подпрыгивает на корнях.
Я чувствую беспокойство и упоительный стыд. Нет, конечно, я не позволю себе дойти до оргазма. Это уж слишком. Скутер, конечно, мальчик, но не с ним же заниматься этим, тем более на ходу, в одежде. Я снижаю скорость, но успела слегка завестись, и градус не снижается.
«Стоп! – говорю я сама себе и останавливаюсь. – Этого еще не хватало. Эли, остынь, успокойся, ты переходишь границы пристойности». – Я глушу мотор и тут же слышу звуки леса.
Шумит ветер, потрескивают ветви, звучат голоса птиц, устраивающихся на ночь. Мне так и хочется закрыть глаза и слушать. Что я и делаю. Когда открываю их, то вижу, что моя ладонь уже лежит между ног. Она еще не прижата, не давит, но уже оказалась там.
Я отдергиваю руку, и тут снова просыпается внутренний голос. Временами он невыносим. Почему он возражает мне, нашептывает против моей воли?
«А что такого, собственно, произойдет? Чего ты паникуешь? – вкрадчиво звучит у меня в голове, и это не мой голос, вернее, мой, но он не женский, а мужской. – Это твое тело. Ты можешь делать с ним все, что хочешь и где хочешь. Почему ты противишься?».
Конец ознакомительного фрагмента.