– Гм, у тебя обновочка, – небрежно заметил я. Фрэн, не удостаивая меня вниманием, направилась к буфету за сахарной ватой. Я подал Элен кофе, и мы уселись за стол. – Извини, Фрэн, поправь меня, если ошибаюсь, но могу поклясться, я только что что-то тебе сказал.
– Роджер мне ее подарил, – коротко сказала Фрэн.
– Кто такой этот Роджер?
– Какое твое дело!
– Ну конечно! Какое право я имею спрашивать? В конце концов, я тебе всего-навсего отец.
– Прекратите сейчас же, вы оба, – с вымученной веселостью сказала Элен. – Не заводитесь. Почему бы нам не позавтракать спокойно?
– С ним невозможно не заводиться, мам. Все время достает, не может без этого.
– Это просто забавно. Я только спросил тебя, кто этот малый, а ты тут же взвилась. Ты первая начала.
– Клод, – простонала Элен. – Не будь ребенком, пожалуйста!
– Извини, но это она ведет себя как ребенок! Я хотел всего-навсего вежливо поговорить, а…
– Да, она вела себя по-детски, – перебила меня жена, – но тебе-то пятьдесят два, ты-то должен соображать?
– Ну извини! А что на тебя-то сегодня нашло, можно узнать?
К моему и Фрэн изумлению, Элен взорвалась:
– Я больше не могу выносить, как вы друг другу в глотки вцепляетесь. Не могу, вам понятно? – Она схватила свою чашку и швырнула ее в угол – чашка взорвалась, как граната. – Вам понятно?
Струйка кофе побежала по кафельным плиткам пола. Это было единственное движение на кухне.
– Я понимаю тебя, Элен. Тебе это осточертело, – мягко сказал я. – Тем не менее я не позволю, чтобы какой-то тип, о котором я даже ничего не знаю, дарил моей несовершеннолетней дочери белье, какое впору носить уличной девке.
У Элен задрожал подбородок.
– Ты просто не можешь уступить, да, Клод? Последнее слово обязательно должно остаться за тобой. Ты… – Тут она взглянула в окно и вскочила на ноги. – Пошла прочь, проклятая тварь! Кыш!
С этими словами она бросилась вон из кухни. Мы с Фрэн изумленно смотрели ей вслед. Она тяжело выбежала в залитый солнцем сад, размахивая руками и вопя, как одержимая. Перепуганный соседский кот черной молнией перелетел через ограду. Элен бежала по лужайке, халат ее распахнулся. Добежав до места, где только что был кот, она опустилась на корточки.
Оставив Фрэн у окна, я вышел посмотреть, что происходит. Элен подняла что-то с земли и покачивала, прижав к груди.
– Что стряслось?
– Он мертв, – без выражения проговорила она. Приоткрыла сложенные ладони, показав недвижное смятое тельце воробья с еще трепещущими перышками. Головка откинута, словно в полном изнеможении. На ночной рубашке Элен алела булавочная капелька крови. – Бедняжка! – расплакалась она.
– Он не успел почувствовать боли.
– Ты правда так думаешь?
Горе людей, живущих счастливо, людей, обращающих свою бесхитростную любовь на все окружающее, невыносимо. Для нас, всех остальных, оно как страдание детей.
– Оставь его, – мягко сказал я. – Это в порядке вещей.
Я осторожно взял у нее крохотное тельце (оно еще было едва ощутимо и неприятно теплым, как телефонная трубка, которой только что пользовались) и положил в тени кустов. Затем обнял Элен за мощные плечи и повел к дому.
– Что там случилось? – спросила Фрэн, поднимая голову от стола.
– Этот проклятый кот, – сказал я, – убил воробья.
– Ох!
Элен тяжело облокотилась о кухонный стол и попыталась улыбнуться сквозь слезы.
– Простите. Я такая глупая! – Она утерла глаза и шмыгнула носом. – Столько шума из-за какой-то птички.
Но нам тут же стало ясно, что воробей имеет к этому самое малое отношение. Элен вздохнула довольно театрально.
– Я просто хочу, чтоб мы жили в согласии и были счастливы.
Последовало молчание, во время которого я неуклюже гладил ее по плечу.
– Все этого хотят, – сказала Фрэн и спокойно вышла.
Я поцеловал жену в щеку.
– Я тебя люблю. – Как ни сдерживал я себя, ее ранимость, ее способность все принимать так близко к сердцу, неимоверная доброта вызывали во мне раздражение, злость. – Ты лучше меня.
– Нет, нет, Клод. – Слезы у нее высохли, но голос был несчастным. – Ты хороший человек – по-своему. Только слишком суров с Фрэн. Разве ты забыл, каким сам был в ее возрасте? У нее в голове каша. Нет смысла пытаться давить на нее.
– Может, ты и права.
– Почему бы тебе не подняться к ней и не поговорить?
– О Боже, опять ты за свое. Это так необходимо?
– Нет, конечно. Это исключительно твое дело. – Спорить с Элен было все равно что бороться с облаком. Эта бесполезность иногда заставляла меня вести себя до того дико, что я сам изумлялся. – Конечно, я была бы счастлива, если б ты помирился с ней, – продолжала жена, – но поступай как хочешь.
– Ладно, будь по-твоему. Только, пожалуй, выпью еще кофе, чтобы окончательно успокоиться. – Я пил кофе, а Элен смотрела на меня, склонив голову набок и сложив толстые руки на груди.
Недавние слезы сменила слабая улыбка. Я даже забыл добавить в кофе молоко.
– Ах, черт!
Пересиливая себя, я поднялся наверх и постучался к Фрэн.
В комнате царил обычный беспорядок: повсюду разбросанные журналы, бюстгальтеры, косметика и любимые игрушки. Фрэн уже успела надеть белую блузку и сейчас, сидя у туалетного столика, повязывала школьный галстук. Ее теперешнее одеяние выглядело на ней нелепо. Она обернулась через плечо, но ничего не сказала.
Чувствуя себя ужасно неловко, я присел на краешек кровати, как садился, когда она была маленькой, чтобы почитать ей что-нибудь. Я всегда искал возможности почитать своим детям, но Кристофер меня разочаровал. Всякий вымысел поражал его своей нелепостью. Его интересовали одни планеты, вулканы и звезды. С другой стороны, Фрэн была очарована историями о принцах и волшебниках и просила, чтобы я читал ее любимые сказки снова и снова. Наверно, самое большое удовольствие, которое я в жизни испытывал, было зайти по дороге с работы домой в книжный магазин и купить ей новую книжку.
Она кончила возиться с галстуком и повернулась ко мне.
– Больше не стану надевать ту рубашку. Я хочу сказать, если она тебе в самом деле не нравится…
– Не беспокойся. С моей стороны это была просто глупость.
Последовало молчание. Ярко светило весеннее солнце, и, когда она повернулась к окну, вокруг ее головы вспыхнул ореол.
– Вчера вечером… – заговорила она, и я опустил голову.
– Это я виноват, Фрэн. Не следовало мне быть таким грубым с тобой.
С этими словами я встал, и она вдруг оказалась в моих объятиях и с удивительной силой сжала меня. В прежние времена после дня на работе, когда, казалось, весь мир настроен против меня, было так важно увидеть ее перед тем, как она ляжет спать. Как я любил ее тогда. Она, бывало, каждый вечер обнимала меня с жадным эгоизмом, свойственным детям, не подозревающим о счастье, которое они сами дарят.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
