— Вы тоже к тому причастны?
— Бог миловал. Я тогда молодым специалистом была, серьезных больных нам не доверяли. Их и содержали особо, подальше от любопытных глаз. Тяжелое было время. Не то что сейчас, — вздохнула врач.
— Оно и теперь всякое случается, — отмахнулся Петухов.
— Теперь-то что? Никаких проблем!
— В военкомате был. Уж там всякого наслушался. Поделились люди, как работают наши коллеги в других городах. Знаете, как приноровились зарабатывать? За оговоренную сумму делают справки о болезни призывникам, чтобы тех в армию не взяли. Объявляют шизофрениками, параноиками, эпилептиками. Так вот и уходят от службы. Даже уголовникам помогали укрыться от следствия и суда, от зоны. Иные у них годами жили. Психушка не северная зона. Теперь у нас никто не умирает.
Подошла женщина к окну, глянула вниз и вспомнила…
…Ох и давно это было. В самом начале ее работы в психиатрической больнице. Таисия проходила практику в мужском корпусе. И вот однажды увидела, как «неотложка» привезла парня. Он вовсе не был сумасшедшим. Его обманули. Сказав, что пройдет лишь осмотр, заманили в ловушку. Человек и не предполагал, зачем вместе с ним едет следователь прокуратуры. Тот прошел следом по длинному коридору. Они заняли мрачный, глухой кабинет, откуда ни звука не доносилось.
Таисия узнала в человеке доцента энергоинститута, где учился ее брат. Он много доброго рассказывал о нем. Восторгался его умом и знаниями, стихами и песнями, что тот написал. Он был необычным, смелым, прямым человеком…
Через полчаса его вытащили в коридор за ноги. Окровавленный, избитый до неузнаваемости, доцент не мог встать на ноги и лишь стонал.
Двое дюжих санитаров унесли его в душевую, оттуда в одиночную палату. Медсестре было велено сделать соответствующие уколы, и она выполнила свое. Дрожали руки и пальцы. Ей стало понятно все. Она одна делала инъекции доценту. А когда его увез следователь, среди ночи, вскоре исчезла и медсестра. Куда она делась, никто не знал. Да и спрашивать боялись. Доцента тоже не стало в городе. Его заменили другим, прямым как столб, скучным как дождь. Он не только не пел, он и не знал песен, никогда не читал стихов, своим мнением и мыслями не делился. Да и откуда им было взяться у этого мужика? Он смотрел на студентов сквозь лед очков. Единственные два человеческих слова за долгие часы занятий слышали от него — «здравствуйте» и «до свидания».
Таисия Тимофеевна вздрогнула, вспомнив прошлое, а оно не отступало, не уходило из памяти.
Вот и те двое ученых… Сколько их держали в закрытой палате больницы без прогулок, воздуха и общения! Им делали уколы, которые сшибали с ног любого и гасили волю, сознание, интеллект и память, превращали в сонных, тупых существ, которые через месяц не могли связать двух слов.
За что они были наказаны столь жестоко? О том не узнал никто, даже главврач, которого по неизвестной причине заменили вскоре после того, как тех двоих не стало.
Куда они делись? Вышли живыми или их вывезли в более отдаленный дурдом? О том боялись спрашивать, страшась подобной участи для себя.
Вспомнилось и другое… Тот парнишка никак не хотел служить в армии, прикидывался дураком везде, особо старался в людных местах. Порой игра в дебила удавалась. И военкомат направил парня на обследование к специалистам. Попал он к Таисии Тимофеевне.
— Здравствуй, Вова! — подошла к парню. Тот, увидев ее, мигом приспустил штаны и обмочил халат. При этом корчил рожи, показывал язык и хрюкал. Краем глаза наблюдал, какое впечатление произвели его проделки. — А еще что умеем? — спросила она.
Парнишку за такое всегда ругали. Эта женщина глазом не моргнула. Взяла за плечо, повернула к свету, заглянула в глаза, почувствовала нервную дрожь. Нет, она не была признаком надвигающегося припадка. Вова выдал свой страх.
— Присядь на кушетку, — попросила его.
Вова упал на пол, задергался, завизжал, бился головой об пол. Таисия Тимофеевна спокойно наблюдала, ждала, когда Вова устанет кривляться. Тот изображал из себя задыхающегося, но никто не спешил к нему с водой, не пытались удержать и связать. На парня перестали обращать внимание, и это его удивило. Он стал стихать, притворяясь засыпающим.
— Хватит, Володя! Прекращай симулировать! Ты хорошо играешь в дурака! Талантливый актер в тебе пропадает. Во всем остальном недостаток знаний подвел. Это тебя выдало с головой. Кончай ломаться. Садись сюда, я кое-что хочу тебе объяснить.
Вова по-жабьи вытаращился, отскочил к стене и, став на четвереньки, залаял на врача.
— Ах ты, негодный!
Подошла к парню, схватила его за ухо и подвела к кушетке.
— Теперь слушай! Клеймо дурака в документах испортит 'тебе жизнь вконец. С ним ты никогда не получишь высшее образование, тебя попросту никуда не примут. Не будешь иметь машину. ГАИ права не даст. Нигде не возьмут на работу. Даже твой брак в ЗАГСе не зарегистрируют. У тебя не станет будущего. Никто не захочет иметь с тобой деловые отношения. Захочешь начать дело и получить ссуду в банке, не дадут из-за клейма дурака. Короче, сам себе всю жизнь испортишь навсегда. И тот, кто эту печать получит, до конца жизни от нее не избавится. Сколько раз пожалеешь о дне сегодняшнем и проклянешь его! Ты не первый, кто попал к нам на обследование по этой причине. Дело твое. Но помни, даже родной ребенок будет сторониться и стыдиться назвать тебя отцом. Ты сам себя лишишь всех радостей и горько пожалеешь о совершенной глупости. Мне за тебя не жить. Но задуматься тебе стоит. Сегодняшняя ошибка станет роковой. Ты не сможешь быть хозяином дома, главой семьи, над тобой всегда и всюду будут опекуны. Средь них хватает подлецов и дураков. Но у них в документах нет печати. Даже деньги, заработанные тобой, сам не потратишь. Тебе их не выдадут. Понял? А любой
недоброжелатель сможет и подставить… Короче, думай до утра. А завтра скажешь, что решил.
Вова сидел притихший, оглушенный. Он и предположить не мог всего, что услышал.
Какое там ожидание до утра! Через час попросил свои документы и навсегда ушел из больницы.
Таисия Тимофеевна забыла о нем. Да и немудрено. Ведь прошли годы. Возвращалась с дачи уже в сумерках, а тут машина навстречу. Остановилась рядом, из нее мужчина вышел. Поздоровался, предложил подвезти.
— Денег у меня нет! — тихо призналась женщина.
— Таисия Тимофеевна! Это я ваш должник! Или не узнали Вову? — скорчил козью морду.
— Не припомню. У меня с такими физиономиями пять палат. За годы столько людей поменялось. Разве всех вспомню?
И тогда Вова напомнил, как хотел избежать службы в армии.
— Ну, теперь вспомнила! Как судьба сложилась?
Вова, вернувшись памятью в прошлое, рассмеялся:
— А ведь и впрямь дураком был.
— Отслужил в армии?
— Да, в Сибири! Все два года. Там женился. Уехал на службу один, вернулись втроем. Сын уже в школу собирается, дочка — в садике.
— В квартире живете?
— Нет! В коттедже! Места всем хватает. Три этажа.
— А где работаешь?
— В ГАИ! Вы все угадали еще тогда! Спасибо вам, что вовремя остановили.
— Владимир, а кто психушку подсказал?
— Родня! Хорошо, что не послушал их…
В психоневрологической больнице случалось всякое. Удивить врачей, казалось, было нечем. Разве только практикантов, едва переступивших порог больницы. Они потом долго смеялись, вспоминая свое трудовое начало. Оно и немудрено. Вчера опять привезли бабу-уголовницу, решили обследовать перед судом. Юрий Гаврилович Бронников определил ее к Ивану Петухову. Озорно улыбаясь, позвал врача и сказал ему:
— Больную сейчас приведут санитары. Ее обследовать нужно. Она подследственная… Будьте внимательны. Эти бабы непредсказуемы.
Два санитара тащили в палату Гальку. Идти самостоятельно наотрез отказалась. Сидела на земле у ворот больницы в позе Будды с победным видом. Дескать, из машины вы меня вытащили, дальше — кишка тонка.
— Слушай, баба, добром прошу, встань, иди сама, — просил ее санитар.
— Вот если б в кабак фаловал, другое дело! Я б тебя, сушеную гниду, даже под крендель взяла. В лобок зацеловала б докрасна! А тут куда заманиваешь, твою мать? Чтоб там тянуть на халяву? Не проскочит такой фокстрот. Рыло сверну, коль силком попытаешься взять! Не пойду в психушку, хоть на куски порви!
— Дура! Да ты сюда ненадолго! День-другой, и отвалишь! Л в больнице у нас лучше, чем у других. Нажрешься, отмоешься, выспишься. Никому ты не нужна, корова яловая! Еще спасибо будешь говорить за отдых. В тюремной камере зачахнешь. У нас сил наберешься! — уговаривал бабу санитар.
Та привстала, задрав юбку, заголила задницу и, звонко хлопнув себя по ягодице, сказала:
— Ее надуришь, меня — нет! Иди ты в жопу, облезлый хряк! Видала я всех вас в транде!
— Ну, смотри! Сама виновата!
Санитар подскочил, закрутил Гальке руки за спину, пнул коленом в толстый зад и, пригнув бабу носом к земле, скомандовал громко:
