Глава 2. БЕДЫ И РАДОСТИ
Петухов перед уходом обошел все палаты. Поговорил с больными и санитаркой. Все было спокойно. Ничто не настораживало. Он решил, вернувшись домой, позвонить Лиде, договориться о встрече на завтра. В больнице, как ни старайся, все друг у друга на виду. Если не больные, значит, кто-то из медиков обязательно окажется рядом. А говорить о личном при чужих не хотелось.
Иван успел перевести дух и только потянулся к телефону, тот сам зазвонил.
— Это вы? — узнал Петухов голос Юрия Гавриловича, и холод побежал по спине. Знал: главврач называет его на вы в случае неприятности. — Так вот, подвела вас интуиция, Петухов. Не стало человека! Ваша больная, Юля, все же выскочила из окна. Конечно, сразу насмерть.
Ивану стало не по себе.
— Трижды запретил отпускать ее домой. В четвертый вы, даже не посоветовавшись, доверили ее матери.
— Кому ж тогда верить? — вырвалось невольно.
— Человека не стало! Кто виноват в случившемся? — Голос зазвенел натянутой струной. — Вы слишком поспешили! Теперь поняли свою ошибку?
Петухов не знал, что ответить. Вспомнил жгучую просьбу в глазах девушки. Ей очень хотелось домой…
— Кто мог предположить?
— Мать позвонила мне. Рассказала, что произошло. Она вместе с дочерью вышла на балкон подышать свежим воздухом перед сном. Юля попросила ее сделать чай. Сказала, что в больнице привыкла пить чашку чаю на ночь. Та, ничего не подозревая, отлучилась. Когда вернулась, дочери на балконе уже не было. Мать и не подумала глянуть вниз. Пошла искать Юлю по квартире. А тут в дверь позвонили соседи с первого этажа. Сказали, что ее дочь лежит внизу, уже мертвая… Вызвали «скорую». Юлю увезли в морг. А мать просила прощения у меня и у вас за недогляд. К нам она претензий не имеет. Оно и понятно. Однако, глядя правде в глаза, скажу честно: есть и ваша вина в случившемся. Немалая!
Петухов огляделся беспомощно:
— Если б можно было знать заранее…
— Обязаны предположить. Она о жизни не говорила, не мечтала о будущем. Только о смерти… Впредь внимательнее относитесь к людям, умейте их слушать и делать верные выводы. И еще… Ни одного человека не отпускайте домой без согласования! Договорились?
— Само собой! — поторопился с ответом Иван.
— Знаете, врачей у нас хватает, а в вашем корпусе — тем более. Персонал опытный. Все работают по многу лет. Вон Таисия Тимофеевна уже четверть века здесь. Девчонкой после института пришла. А уж скоро на пенсию. Другие тоже не без забот. Вот так проводим через полгода двоих на отдых, они вскоре приработки начнут искать. Сами понимаете, на наши пенсии не прожить. Они уже сейчас о том думают. Какой с них спрос? Вся надежда на молодых! Я тоже не вечный. Потом все бремя на вас ляжет вместе с ответственностью, а она немалая.
Петухов сидел понуро, казалось, он не слушал Юрия Гавриловича.
Упрек Бронникова попал в цель, Иван не вдумывался в смысл сказанного. Ему вспомнилась мать Юльки, худая усталая женщина, выглядевшая много старше своих лет. Как-то она справится с этой бедой, хватит ли у нее сил?
Утром они увиделись в ординаторской.
Иван смотрел в окно, не решаясь глянуть на Бронникова. Тот все понял.
— Идите к больным. И помните сказанное. — Встал из-за стола, давая понять, что разговор кончен.
Петухов вышел в коридор и едва не столкнулся со старухой, бегавшей с топором за невесткой и внуком. Она остановилась подбоченясь:
— Это ты, окаянный, вчерась меня с избы сюда скинул?
— Нет, не я, — ответил бабке, хотел пройти мимо, но та цепко ухватила за локоть:
— Не отпирайся, слышь, морду твою собачью запомнила! Как ты мне в ухо дал, а потом всю наскрозь издубасил, кобель зловонный. Погоди! Словят тебя мои мальцы, четверо их! Взвоешь, ососок свинячий!
— Зачем вы мне нужны? Я врач, а доставили санитары! Это их работа привозить больных.
— То-то, гляжу, тощой змей! Тебя я в огороде увалила б в навоз и прикопала б! Никто и не сыскал!
— За что ругаешь? Я ничего плохого не сделал.
— А кто лук в огороде пожрал? Непременно ты, боле некому!
— Я лук не ем! Не переношу.
— Не отпирайся, злодей!
— Тетя Оля, идите обедать! Оставьте в покое врача, — позвали санитарки.
— Так ты и впрямь доктор? Голубчик, подмогни воротиться домой! Там мои мужики голодом измаются. Кто их накормит да обстирает, доглядит за избой? Я ж никому не помеха!
— Блиниха! Иди поешь! — позвали больные.
Немногим позже бабка опять отыскала Петухова:
— Помоги к своим уйти.
— Чем у нас плохо? Что не нравится? Кормят хорошо, постель чистая, лекарства есть. Отдохните, сами говорите, как много работы в доме, здесь только лечитесь, ешьте и спите. В избе без вас управятся. Есть кому.
— Это ты про ту прохвостку, что в мой дом гадюкой вползла? Жаль вот, не догнала, в картофлянике запуталась ногами. Не то б снесла башку той суке! Ишь, подстилка брюхатая!
— За что невестку хаете?
— Другого не заслужила. Сколько уж терпеть?! Считай, четыре года под одной крышей маемся, а она ни разу денег не дала. Все за наши пензии харчатся. Свои получки на счет относят. Почему я их кормить должна? Нехай отделяются и живут сами. Зачем с нас кровь сосать? Я им не должна! А вот они обязаны содержать нас, стариков.
— Это правильно! — согласился Петухов.
— Что я, окромя грубостев, от ентой невестки видела? Кормлю, прибираю за ими, в ответ только и слышу: «Чево под ногами путаешься, старая дура?» А унук грозился камнями голову мне прошибить. И в тот день попал по макухе. Ругаться стала, он язык показал. Себя по сраке хлопает и кричит: «Бабки! Поцелуй меня в жопу!» Вот и разозлили! До самых печенок достали. Не только невестку с унуком, а и сына не пощадила б, попади под руку в ту лихую минуту. Зачем они на мою голому свалились, никакого просвета не стало! Сыны выросли, а помощи от них никакой, — плакала старуха Блинова.
Петухов спросил, как зовут ее детей, внуков и мужа. Бабка назвала каждого. Не забыла никого. Даже возраст назвала. О себе рассказала. Не жаловалась, не сетовала. И хотя с мужем прожила полвека, ни одного плохого слова о нем не сказала. И теперь любила деда:
— Он как пчела. Цельными днями работает в совхозе. Все ж пасечник! Уважаемый человек, не пропойца, не трутень. И все тащит, все несет, заботится про всех…
— Кого? Куда тащит? — не понял Петухов.
— Знамо куда! В дом! Ить детей прорва, цельных пятеро. Взрослые! Да унуки, да мы с дедом! Посчитай, на сколь надо? Па совхозный заработок и пензии — ни в жисть не прожить, как ни тянись…
— С другими невестками ладите?
— Ну а она одна — у старшего сына. Так даже лучше дочки. Добрее, сердечнее и теплее. Другого сына развела. Аж в прошлом годе. Тоже дурку приволок. Живо спровадила. Ну, про Витькину гадюку сказывала. А последний, Колька, еще в школе учится.
— Сколько ж ему лет?
— Шестнадцать.
— А вам?
— Семьдесят два! — усмехнулась и сказала: — Вот и совхоз подивился, когда Кольку родила. Они в двадцать не беременеют. А мы с дедом и в стари годные. Ничего, выходится наш меньший, старшие не оставят.
— Вы все вместе живете?
— Нет! Все в квартирах своих. Теперь бы Витьку спихнуть. Втроем останемся. Это куда с добром. Не хочу, чтоб мной невестки командовали.
— А если ваших сыновей обидят?
— Кого, Витьку? Да кинь ты! Он за себя всегда постоит.
— Да успокойтесь, Ванюша! Эта бабка вовсе не больная! Она скряга, дрянь, но в своем доме всеми правит. Видимо, невестка сказала что-то невпопад, старая и взъелась. Они все уважения к себе ждут. Оно на пустом месте не растет. Через месяц ее спокойно домой отпустите, — улыбалась потом Таисия Тимофеевна и добавила: — Сколько таких старух через наши руки и больницу прошло, со счету сбились. Дольше двух месяцев ни одна не лежала.
— Скажите, эти ваши старухи рожали в пятьдесят шесть лет?
— Нет. Самое позднее — в сорок три.
— А эта родила! У нее внук от старшего сына — ровесник ее младшего. Разве это нормально? Вы приглядитесь, типичная шизофреничка, — спорил Иван.
— У бабки повышенная сексуальная потребность. И удивляться нечему, она войну пережила, ждала мужа!
— Да ладно вам! Когда эта война закончилась? А старуха все еще девкой себя считает, старая озорница, шалунья беззубая! Посмотрите, где она руки держит на восьмом десятке. — Петухов покраснел за свою наблюдательность.
— Не судите строго, в младенчество впадает…
— Час от часу не легче! — еле выдохнул Иван.
— Завтра я покажу вам свою больную. Теперь она спит после укола. Вот бабонька! Ее отпусти в город, она одна всех мужиков изнасилует. Вы ей лучше не попадайтесь в коридоре в одиночку. Заранее предупреждаю.
— А что с ней? Кто она?
— Была нормальной, обычной женщиной. Потом попала в зону — говорят, по политической статье целых десять лет в Сибири отбывала. Потом вернулась. И вместо того чтоб жить тихо, как оборзела. Разозлилась на власть, загубившую молодость, и стала против нее народ мутить. Особо на заводе, где работала еще до зоны. Одни прогоняли, другие все на шутку переводили, были и те, что слушали, поддерживали ее, ходили вместе с ней митинговать, бастовать, учиняли беспорядки. Их задерживали, били в милиции, лишали премий на работе. А потом особо рьяных распихали в психушки, чтоб не мешали… Вот так и получилось, что изувечили судьбу женщине. Нахально, насильно загнали в психи. А какие уколы ей делали, какие дозы! За одно это стоило судить. Не сделай того врач, самого рядом определят. Мало кто из тех больных дожил до сегодняшнего дня. И в нашей больнице такие случались. Бывало, умирали. Никто ими не интересовался.
