— Да просто услышал ваши шаги, которые меня разбудили.
— Интересно! Где же это ты спал?
— Внизу, на мешке с зерном. — Что?
— Ну да, на чердаке было так жарко, что я спустился поспать двумя этажами ниже. А что вас так удивляет?
Уинстону удалось на мгновение поменяться со мной ролями и начать меня допрашивать, но мои ответы лишь повергли его в полнейшую растерянность.
— Постой, Джон, постой! По-моему, я грежу! Кладовую, где хранятся зерно и мука и откуда ты якобы явился, обитатели замка во главе с моим отцом в моем присутствии перерыли снизу доверху. Я сам видел что тебя там не было.
Я в свою очередь изобразил полнейшее изумление:
— Что мне на это сказать, Уинни? Я спал… А чего ради обыскивали кладовую?
— Как это чего ради? Да из-за всех этих твоих выходок! Иначе и быть не могло. Мой отец и Джеймс не так наивны, как мэтр Дашснок. Не станешь же ты уверять, будто не заметил, какая суматоха творится в замке?
— Я спал… Очевидно, после всего того, что я пережил у фотографа, я спал очень крепко.
— Нечего мне зубы заговаривать! Не втирай мне очки.
Я ломал себе голову, что бы такое придумать, чтобы не признаваться в том, что я прятался на балке.
— Может, это «Гиннесс» превратил меня в невидимку?
— Уверяю тебя, еще никогда ни на кого пиво не оказывало такого действия!
— А! Знаю! Это вспышка магния! Наверняка все дело в ней!
— Ты смеешься надо мной, Джон! Хотел бы я знать, почему.
— А что вам известно, Уинни, о свойствах раскаленного магния? Может, и в самом деле мощная вспышка стирает на какое-то время контуры и краски? Наверное, я встал слишком близко к объективу… А правда, что вы знаете об этом таинственном магнии?
— То, что рассказывал мэтр Дашснок. Это редкий металл, пока еще мало изученный и редко используемый.
— Вот видите!
— Вообще-то и впрямь мэтр Дашснок — один из первых, а может, и самый первый, кто использовал магний для ночного фотографирования. Когда хочешь быть новатором, а культуры не хватает, всегда возможны неожиданности…
— Вот именно!
Уинстон несомненно начал мне верить. Тем более что научное объяснение, очевидно, показалось ему убедительней оккультного. В 1900 году в науку верили все.
— Но все же, милый Джон, когда ты вышел от мэтра Дашснока, ты не был невидимкой.
— Наверное, это то, что называется замедленным действием.
— Г-м… может быть. Пожалуй. К тому же в кладовой слуги наверняка перетаскивали с места на место не все мешки с зерном…
— Конечно!
Уинни хлопнул себя по лбу…
— Я кое-что вспомнил, Джон. Представь, однажды мэтр Дашснок случайно сфотографировал свою собаку. И она потом пропала на целые сутки. Он тогда очень беспокоился.
— Ух ты!
— Это неоспоримый факт, Джон. Приходится его признать.
— А вы не думаете, что собака просто испугалась вспышки?
— Нет, нет! Это было действие магния! Теперь я готов спорить на что угодно! А в общем, нам на редкость повезло. Еще немного… Но твои нелепые промахи обернулись даже к нашей выгоде, поскольку тебя не поймали. Отныне у моего отца и Джеймса есть все основания верить, что никакой бродяжка во плоти и крови не нашел пристанища в Малвеноре и, если только ты не наделаешь теперь каких-нибудь глупостей, мы можем наслаждаться неожиданным спокойствием… Но я должен признаться, ты меня напугал! Пока продолжался этот бесконечный, тщательный обыск, с меня семь потов сошло… Я, наверное, похудел на два-три фунта. Ну да ладно… Объясни мне только, чего ради ты запер в буфетной таксу, заменив ею индюшачью ножку? Мне бы очень хотелось знать. После всех моих наставлений и твоих обещаний что на тебя нашло?
Чтобы понять, почему я совершил эту маленькую кражу, которой я, впрочем, немного стыдился, надо было знать, что такое голод, настоящий голод, а не тот, от которого страдал благородный Уинстон. Я не мог решиться признаться ему в своем некрасивом поступке. Но так как трудно было говорить о собаке, обойдя молчанием кость, я решил просто разыграть совершенную невинность.
— О чем это вы? Вы хотите меня уверить, будто я заменил в буфетной какую-то кость на собаку?
Уинстон так и подскочил.
— Что? Это не ты?
— С какой стати я стал бы это делать? Объясните мне, пожалуйста.
— Это я прошу тебя мне объяснить!
— Если вы в свои четырнадцать лет не находите разумного объяснения, откуда же знать мне, в мои двенадцать?
Уинстон был сражен. Бильбоке, которое он по рассеянности продолжал вертеть в руках, вдруг, как видно, показалось ему тяжелым, и он положил его обратно в шкатулку.
— То, что ты мне сейчас сказал, Джон, — наконец пробормотал Уинни, — очень… очень серьезно.
Сначала я удивился словам Уинстона, но потом понял, что они означают, и мне стало немного смешно, хотя я и не подал виду.
— Если это был не ты, Джон, ты догадываешься… кто это был?
— Нет.
— Догадываешься! Ты просто боишься сказать. Я не только не улыбнулся, но состроил испуганную гримасу и выдохнул:
— Это… это… негодник Артур!
— Выходит, что так…
— Но вы же не верите в призраков, Уинстон?
— Как сказал Гамлет, «есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам». Да и в самом деле, почему старые легенды про нашего Артура не могут быть правдивыми?
— Вы меня пугаете, Уинни!
— Между нами говоря, мне даже недавно почудилось, будто на чердаке… Артур говорил со мной…
— Что?
— Да! Сначала я почти убедил себя, что у меня просто слуховая галлюцинация. Но после того, что ты мне рассказал, мои сомнения рассеялись.
— Вы вправду пугаете меня, Уинни.
Уинстон вспомнил, что он старше меня, и взял себя в руки.
— Не стоит впадать в панику. Артур еще никому не причинил вреда. Это семейный призрак. Конечно, он любит пошутить… Но ведь его убили в том возрасте, когда дети охотно проказничают.
— И ведь он как раз играл в бильбоке!
— Вот именно. К тому же мертвецы всегда играют с костями, пусть даже это индюшачья кость.
— Привычка… Вы меня немного успокоили, Уинни. Вот что значит быть взрослым!
Уинстон важно выпятил грудь и вдруг проявил трогательную заботливость обо мне:
— А успел ли ты вчера поужинать во всей этой суматохе?
— Увы, нет, Уинни! Но сейчас не время. Я и так удивляюсь, как вам удалось подняться ко мне, не попавшись на глаза миссис Биггот…
— Все очень просто; охота за призраком вынудила нас обойтись на обед без горячего блюда, точно так же как и вчера, когда нам после окончания экскурсий подавали холодный ужин. А значит, ели мы наспех и посуды было немного. В кухне еще по крайней мере целый час никого не будет. Я вообще ничем не занят, мэтр Дашснок предоставил мне полную свободу: он трудится над отпечатками своей исторической фотографии — хочет разослать их своим коллегам, в газеты… и не знаю уж куда. Он вообще находится в совершенном трансе… Так что, если хочешь, путь в кладовую открыт. Я и сам не прочь немного подкрепиться…
Я не верил своему счастью!
Двум невинным девушкам грозят брачные узы
В этой самой кладовке, внимая любезным советам Уинстона и на сей раз заглушив почти все угрызения совести, я вкусил самую незабываемую трапезу в своей жизни. Чтобы получить настоящее наслаждение от еды, надо достаточно долго поголодать. Никогда потом не испытывал я такого удовольствия. Но не стану описывать подробности этого пиршества а-ля фуршет, из сострадания к детям, которые и сегодня живут впроголодь.
Перепархивая от одного лакомства к другому, я успел рассказать Уинни, какое стечение непредвиденных обстоятельств вынудило меня сфотографировать самого себя. И Уинни признал, что на моем месте поступил бы точно так же.
А что фотография оказалась без головы (я сделал вид, что впервые об этом слышу) — это даже к лучшему, к такому выводу мы пришли.
Уинстон мало-помалу расслабился, а я еще поднял его настроение, когда осведомился насчет латинского сочинения.
— Неслыханная удача, милый Джон! И ею я обязан тебе, так что и за это спасибо тебе большое. В 8 часов утра мэтр Дашснок, держа мое сочинение на колене, проверил его за три минуты и поставил мне ноль — такой хорошей отметки по латыни у меня еще не было.
— Вы шутите, Уинни?
— Ничуть! Слабым ученикам надо ставить отметки меньше ноля — иначе у них создастся превратное представление об уровне их знаний, а это может им повредить. Так во всяком случае утверждает мэтр Дашснок, который обратил в свою веру моего отца… Я из кожи лез вон, чтобы подняться от минус сорока четырех до минус двенадцати. Но не думал, что так скоро достигну ноля.
Я поздравил Уинстона с досрочными достижениями и выразил живейшую радость по поводу того, что мэтр Дашснок отныне настроен столь благожелательно.
— Мэтр Дашснок в упоении, Джон. Он грезит о славе. И он был польщен, что его пригласили отобедать с нами.
