— Я боюсь только проделок, которые мне уже не по возрасту. А серьезных разговоров я не боялась никогда.
В ее словах была неумолимая логика. Я пошел на некоторые уступки.
— Давайте договоримся: я приоткрою дверь и мы тихонечко побеседуем, сохраняя хладнокровие…
— В чем же дело? Чего вы ждете?
Приоткрыв дверь, я заглянул в нее одним глазком. Леди Памела в обшитом кружевами чепце и в ночной кофте полулежала в кровати с книгой на коленях и нетронутым яблоком у изголовья. Но из кокетства она вставила свою искусственную челюсть. И, отложив в сторону очки, разглядывала меня в лорнет.
— Вы ведь не допустите этого, Артур?
Что она имела в виду? На всякий случай я поспешил ее успокоить, заверив, хотя и в весьма неопределенных выражениях, что не допущу.
— А каким образом вы возьметесь за дело? Ну-ка?
Мой ответ был еще менее вразумительным.
— Похоже, вы не решаетесь действовать, Артур. Но входите же! Неудобно разговаривать таким образом — это меня раздражает…
— А вы не боитесь? Вы уверены?
— С какой стати я буду бояться мальчика из нашей семьи? Оттого, что вы умерли? Я тоже скоро умру и не стану бояться себя из-за такой ерунды.
Леди Памела была неумолима. Пришлось войти. Тщательно закрыв за собой дверь, я устроился на табурете рядом с ее кроватью, держась почтительно и внимательно, но мечтая поскорее выбраться из этого осиного гнезда.
— Что это за карнавальный наряд, Артур? Надеюсь, вы не показываетесь в таком туземном виде кому попало?
Леди Памела мерила меня строгим взглядом. Ее благородное морщинистое лицо, повидавшее стольких мужей и столько всякой всячины, хранило следы замечательной красоты, а за стеклами черепахового лорнета поблескивали живые глаза.
— Я… я всегда любил переодеваться, тетя Памела. А здесь у меня так мало развлечений… Но само собой, при встрече с посторонними я надеваю костюм, соответствующий моей эпохе… или близкой к ней.
— Вы меня успокоили! Вы должны блюсти родовую честь, Артур. Но успокойте же меня окончательно — когда вы прогоните отсюда этого недостойного Трубоди?
Только тут я понял, насколько серьезно обеспокоена леди Памела, понял тем более, что вполне разделял ее беспокойство.
— Не можете же вы потерпеть, Артур, чтобы моя маленькая Алиса, очаровательное, нежное дитя, которая всегда щебетала, как птичка, попала в липкие лапы этого толстого лысого лавочника? К тому же это мезальянс [34]! Немыслимый неравный брак! Но Сесил и слышать ни о чем не хочет. Вот мне и приходится обращаться к вам…
— Понятно, тетя Памела.
— Вот это слова от глубины сердца! Теперь я узнаю вас, Артур. По-моему, дорогой мой мальчик, если вы лично скажете этому жалкому типу, что он совершенно не подходит в мужья Алисе, этого будет вполне достаточно. После такого откровенного объяснения, не думаю, чтобы у него хватило наглости настаивать… Как по-вашему?
— М-м… да… в самом деле… маловероятно…
— Совершенно невероятно! Жители Бирмингема страшно боятся призраков — их ведь там у них нет…
Чтобы окончательно убедить меня в том, как своевременно будет мое вмешательство, леди Памела начала подробно перечислять выдающиеся достоинства Алисы и не менее выдающиеся недостатки жениха, который к тому же до сих пор, и это известно всем, не расстался со своей старой наложницей.
Я не понял, какие налоги недоплатил Трубоди, если он никак не может расстаться с наложницей, но все равно решил, что он поступает некрасиво. Мое негодование очень понравилось леди Памеле.
— Значит, мы договорились, Артур? Вы подниметесь наверх и скажете пару теплых слов этому Бейбилесу Трубоди, а потом вернетесь и сообщите мне, как было дело. Вообще я была бы рада почаще беседовать с вами. Мне так одиноко в Малвеноре. Сесил проводит со мной время по необходимости, потому что зарится на мое наследство. Уинстон ластится ко мне, чтобы выудить у меня шоколадку. Только Алиса и Агата слушают меня с искренней нежностью. Конечно, я повторяю всегда одни и те же истории. Но вы-то их не знаете, Артур. За те годы, что мне остались, вы услышите от меня кое-что для вас новенькое…
— Спасибо, тетя Памела, обязательно. Но если я буду к вам приходить, вы не должны этим хвастаться. Это будет наш с вами секрет.
— Даю вам слово, Артур. А пока что окажите мне еще одну любезность и объявите Сесилу, что вы думаете об этом постыдном браке. Лишняя предосторожность не помешает.
— Тетя Памела! Это в самом деле лишнее!
— Допустим, видеться с ним вам неприятно. Но не зря же тут стоит телефон. Иногда одной удачной фразы довольно, чтобы добиться цели.
— Но вы же дали мне слово…
— Насчет телефона у нас речи не было… Но не заговаривайте мне зубы.
С этими словами леди Памела сняла трубку стоявшего рядом телефона и нажала на рычаг. У меня дух захватило. Что мне было делать?
— Алло, Сесил? Я не помешала? А-а! Вы подсчитываете расходы! Ничего, это подождет. У меня здесь случайно находится Артур, который сгорает от нетерпения перемолвиться с нами парой слов насчет наших семейных дел… Да, именно Артур, первая буква «А», как «Алиса». Передаю ему трубку…
Леди Памела протянула мне трубку, из которой неслись яростные возгласы. У меня язык прилип к гортани.
— «Этот Трубоди — грубый и неотесанный парвеню» [35], — продиктовала мне леди Памела. — Ну же, Артур, не тяните!
Я механически повторил ее слова, — лорд Сесил онемел.
— «Он женится на нашей маленькой Алисе, когда рак свистнет!» Ну давайте же, давайте!
Я слабым голосом опять повторил ее слова.
— Раз уж вы с ним говорите, Артур, скажите еще то, что я давно мечтаю ему высказать: «Вы не отец, а чудовище, и в груди у вас не сердце, а пустой бурдюк!» Ну смелее, смелее.
Почти беззвучным голосом я повторил то, что мне было приказано. Несчастный лорд Сесил, поглощенный своими мыслями, никак не реагировал на мои слова.
— Прекрасно, отлично сработано, Артур! Вы славный малыш!
Я проворно вскочил.
— До-дорогая леди Памела, я… я думаю, мне пора уходить. Я должен…
— Вы правы. Долг призывает вас к Трубоди. До скорой встречи, Артур!
В ту минуту, когда я выходил из комнаты леди Памелы, маркиз Малвенор, человек решительный и не откладывающий дела в долгий ящик, уже несся мне навстречу, возвещая о своем появлении зловещим отблеском керосиновой лампы. Очевидно, он как разъяренный зверь промчался по лестнице, торопясь растерзать телефонного призрака. Я едва успел подхватить свечу и спастись бегством в мою башню.
Рыцарский поступок, каких уже не совершают в наше время
Диковинная беседа с леди Памелой произвела на меня такое впечатление, что весь остаток ночи я провел, лежа на своей балке, навострив уши и рискуя, если, на беду, меня сморит сон, свалиться с двадцатифутовой высоты и сломать себе ноги.
Вообще-то говоря, в глубине души я был не прочь отбить у Бейбилеса Трубоди охоту жениться на Алисе, но, во-первых, я обещал Уинстону вести себя с особенной осторожностью, а во-вторых, мне не хватало храбрости повторить еще одну рискованную вылазку.
До самой зари я трусливо сокрушался о судьбе Алисы, о жестоком разочаровании, которое я причиню леди Памеле, такой симпатичной и приветливой. Как она, бедняжка, будет страдать! А ведь от нее еще скрыли, чтобы не доконать ее раньше срока, что довольно скоро Алису сменит Агата. Слыхано ли что-нибудь ужаснее!
У меня всегда было доброе сердце. Слишком доброе для того мира, который создали люди.
* * *
Уже занималась заря, и я начал было погружаться в населенную кошмарами дремоту, когда мой слух уловил отчаянные рыдания, доносившиеся из чащи леса, по которому я прогуливался во сне.
Лес этот был очень странный, он состоял из высоких колонн, их готические капители, похожие на те, что я видел в кордегардии, наверху сливались воедино и закрывали небо. Были тут и другие капители, не то греческие, не то индийские… Я скользил не по земле, а по гладким плитам. Ни травинки, ни мха, ни папоротника, ни единого гриба, насекомого или птицы! «Куда же подевались деревья?» — удивлялся я. А рыдания мне отвечали: «Вместо деревьев люди посадили колонны, они поливают их своими слезами. Природа стала каменной темницей, без любви и без надежды».
Я чуть было не сорвался с балки, но тут особенно отчаянное рыдание окончательно прогнало мой сон. И в тусклом свете занимающегося утра я увидел фигуру в белом, простертую возле корзины с игрушками. Видение прижимало к груди большого плюшевого медведя. Это могла быть только Алиса.
Прежде чем покинуть родной дом, где она провела столько счастливых дней, и начать влачить постылое существование в Бирмингеме, Алиса пришла искать убежища в воспоминаниях детства. И, сравнив славную голову плюшевого мишки с лысым черепом своего жениха, не смогла удержаться от слез.
