расслабляйся. После я надену их снова. – Он расстегнул железо и добавил: – Я тебе не Повислый, сукин сын!
Через пять минут, когда хвостатый вместе с Вожаком перепрыгнул через высокий железный порог, какая-то женщина вылезла из-за стола и воскликнула:
– Глеб!
– Мама… – чуть слышно сказал Вожак. Он имел такой вид, что, казалось, вот-вот упадет. Женщина бросилась с объятиями, но он устоял. – Как твои дела?
– Горе ты мое луковое! Как могут быть дела у матери, когда у нее сын в заключении сидит? Плохо, конечно, Глеб, я себе места не нахожу. Мечусь из угла в угол… но сейчас чувствую себя лучше. Так рада видеть тебя!
– И я, поверь мне.
– Ну, как ты здесь? Рассказывай. Как кормят?
– Сносно. Три раза в день, как в лагере.
– Там кормят четыре раза. Ты, между прочим, похудел.
– Теперь понятно, почему.
– А условия в общем какие?
– Ну, я не зря вспомнил про лагерь. Здесь практически так же, только…
– Только вместо вожатых тюремщики.
– Ага. Так воспитывают плохих парней.
– Глеб…
– Не печалься, у тебя всегда будет возможность вырастить хорошего и примерного сына. Как Илюша? Хорошо себя ведет?
– Хорошо, только отметки плохие получает. Три тройки прошлой неделе! Математика не его конек. Но замечаний по дисциплине пока нет. Некоторые учителя даже хвалят. В школе недавно спектакль проходил, Илюша в роле Кощея Бессмертного выступал. Ты бы видел, как он отыграл! Все учителя хвалили, но я сама вижу, что у него талант. Думаю, может в школу актерского мастерства его записать…
Вожак качал головой и улыбался несмотря на то, что боль от него исходила вибрациями. Хвост напрягся от злости. Никто не смеет причинять Вожаку боль, никто! Дай мне сигнал, и я перегрызу ей глотку. Всего один сигнал… Но он его не подавал, лишь сидел и ковырялся в ногтях, вытаскивая частицы запекшейся крови. Наверное, женщина тоже унюхала этот ни на что не похожий запах.
– Глеб, что с твоими руками?
Вожак попытался их спрятать, но было поздно. Женщина держала за кисть. Стоило ей заметить вспухший кулак и темно-красные кончики когтей, неестественный вздох пронзил ее грудь. Она подняла испуганный взгляд.
– Ты опять с кем-то дрался?
– Да.
– До крови?
– Как сказать… кровью был залит весь пол.
Женщина отстранилась от стола, закрыла лицо ладонями и начала рыдать. Плечи ее судорожно тряслись. Вожак способен не многое, но этого вытерпеть не смог. Он поднялся, чтобы уйти. Прерываемые плачем слова заставили его обернуться:
– На входе один из тюремщиков пошутил, будто мне придется чаще здесь появляться. Лет десять минимум. Теперь я понимаю, к чему это было сказано.
– К чему?
– Тебе грозит десять лет, сынок.
Вожак сдвинул черные брови.
– Мне не пришьют!
Рыжие лапы направились к двери спешной, но не менее властной походкой.
Глава 15
Ему не могут добавить десять лет к сроку. Не могут, говорил себе Глеб, плетясь по коридору в цепях. Но в прошлый раз он думал так же. «Не посадят» – а его взяли и отправили за решетку.
Вновь надетое железо жгло холодом. Руки тянуло к земле, а звон, преследуемый каждое движение, дразнил слух. Нет! Все это не может происходить по-настоящему, в жизни. Один большой ужасный сон. Он спит, скоро проснется в своей кровати. Надо проснуться. Пожалуйста, ущипните его кто-нибудь, а то все заходит уже слишком далеко.
Мама напрасно плакала, будто потеряла сына. Десятку вешают в случае убийства, но Глеб никого не убивал. Не убил, потому что Дежурный с Повислым подоспели вовремя.
Они отправили Сашу в лазарет, а его, дрожащего и не менее сумасшедшего, оставили в той же камере, одного, среди крови. Только кандалы надели, которые соединяют руки и ноги, как каторжному или убийце какому-то.
Каждая ночь в Штрафном Изоляторе казалась холоднее предыдущей. Свет не зажигали, но дневного освещения хватало, чтобы различить зловещие темные разводы, засохшие на полу. Повсюду были разбросаны крохи, похожие на гранатовые зерна. Кому пришло в голову разбросать по камере гранат, вразумить сложно, но приглядевшись лучше, Глеб отпрянул в сторону. Выбитые зубы! Рехнуться можно, сколько их здесь! Он, кое-как вскарабкавшись на полку, попытался огородиться от окружающего ужаса, хотя бы физически, но вся одежда была пропитана чужой кровью. Зря он в приступе безумства вымазался той ночью. Если бы знал, что придется ходить так несколько дней, то делать бы этого не стал. При одном воспоминании становилось дурно, а эти черные мазки будто бы обжигали руки – чувство не столько физическое, сколько нравственное. Глеб не мог переносить запекшуюся кровь мрази на своей коже.
Он был весь грязный, но когда зашел Повислый, тот не принес сменное белье, не снял цепи, а переселил Глеба в другую камеру. Точнее, в комнату с кроватями и персиковыми стенами, где жил высокий паренек, который все косился на оковы своим круглыми глазами, но заговорить не решался.
«Если они хотят, чтобы я и его избил, пусть пососут. Делать этого не буду. Размазал одного, теперь десяткой угрожают»
Если Штрафным Изолятором управлял один Повислый, то в общем режиме за порядком следили около шести «воспитателей». Несмотря на название своих должностей, одеты они были как тюремщики – в черную спецформу. На поясе у каждого висела дубинка, пользоваться которой никто не брезгал, как убедился Глеб в день своего приезда. Всеми ими командовал Дежурный. Именно он и отвел его, кандального, в столовую, где у рядовых зеков в это время проводился завтрак.
Стучали ложки, стаканы, пахло столовской едой. От царившей суматохи у Глеба разбегались глаза. Непривычно вновь было увидеть такое количество людей, собравшихся в одном помещении. Он и догадываться не мог, что в колонии вместе с ним содержится столько парней. Полсотни, того глядишь и больше – целая орава бритоголовых подростков помещалась за двумя рядами столов, ковыряясь ложками в мисках. На другом конце повариха шлепками наваливала рисовую кашу, возле окна раздачи выстроилась очередь.
При появлении залитого кровью новичка все притихли. Лица заключенных, и без того невыразительные, от удивления стали совсем отупевшими. Следующие шаги Войнову Глебу пришлось делать в гулкой тишине. Плитка под каблуками Дежурного отзывалась стуками, но большую часть шума производили цепи. Войнов Глеб, плетясь между рядами, замечал, как парни переговариваются, кивают в его сторону. Одни разглядывали без малейшего стеснения, другие, кто сидел спиной к проходу, оборачивался. Какой-то прыщавый парень аж выпрыгнул из-за стола, заметив Глеба в трех метрах от себя. Где-то в глубине столовой разбился стакан, а после прогремел отодвинутый стул. За ним еще один. И еще. Поднялось несколько человек. Прыщавый неуверенно начал хлопать в ладоши, кто-то в другом ряду поддержал его. Спустя миг шумела вся столовая. Войнов Глеб растерялся: кому все эти зеки аплодируют? Ему? Или разбитой посуде? Традиция ведь есть такая… Пока он пытался вразумить, удивленно озираясь вокруг, подскочившие
