Неожиданно перед ярлом и кривичами выросли две фигуры.
— Энунд? — изумился Медвежья Лапа, рассматривая статного воина с черными живыми глазами и тонкой бородкой, обрамлявшей немного удлиненное лицо. — Я думал, тебя утащили кобольды[54] на этих дрянных болотах. Кто это с тобой?
— Человек из племени меря, — ответил свеон.
Сбыслав, ведущий коня под уздцы, ощутил, как пальцы его вцепились в поводья.
— Чем занимаются твои люди? — напустился он на ярла. — Я же предупреждал тебя, чтобы они не таскали сюда местных? Не хватало еще, чтобы Осмак что-то вызнал про наши с тобой планы…
Олав и сам уже побагровел от гнева, часто задышав ртом. Взгляд его сверлил Энунда, брови низко нависли над глазами, словно тучи перед грозой.
— Ты что себе позволяешь, молокосос? — прогрохотал он на весь стан.
— Он должен пойти с нами, ярл, — молодой свеон смотрел в глаза Олаву. — Этот парень вытащил меня из топи, в которую я провалился. Я ему обязан…
— Довольно! — взревел Олав, точно медведь. — Я научу тебя слушаться старших.
— Обожди, — Сбыслав вдруг оборвал пламенный порыв предводителя урман. — Мы поступим по-другому.
Князь бросил поводья одному из дружинников и отвел Олава в сторону. Он уже осознал всю угрозу сложившегося положения и надумал, как из него выпутаться.
— Мерянина нельзя отпускать назад, — шепнул Сбыслав. — Он видел мое лицо. Лучше всего было бы снять с него голову, но тогда Осмак затаит на нас обиду, да и твой воин может неправильно это истолковать. Забирай его с собой в поход и пусть он из него не возвращается. Его родичи узнают, что он сложил кости на чужбине, как настоящий мужчина. Ты меня понял, Медвежья Лапа?
— Ладно, — просопел Олав. — Сделаю, как ты хочешь. Завтра этого малого здесь уже не будет.
— Я рассчитываю на тебя, ярл! — сказал на прощание Сбыслав, забираясь в седло. — И возвращайся с удачей.
Кинув беглый взгляд на загорелого охотника в кожаной куртке с тулом[55] и луком на боку, князь кривичей резко отвернулся. Шестеро комонников выехали за ворота Святилища Меча, погнав скакунов вниз по увозу холма.
Глава 5. Речной путь
Энунд вел Рогдая через весь стан, заполненный огромными шатрами из парусины и льняного полотнища, натянутыми на березовые колья. Мерянин без перебоя крутил головой по сторонам, разглядывая сидящих у костров хирдманнов, щиты с железными ободами, надетые на вбитые в землю шесты, длинные лавки, заполненные плошками.
Люди в Святилище Меча были разбиты на множество небольших групп. Некоторые в них варили овсяную кашу на молоке, запах которой гулял между палатками, другие штопали большими иглами одежду, рубили дрова или просто спали на свернутых плащах. Замечая Энунда, Братья приветливо махали ему рукой или подмигивали. Дюжий силач Хумли Скала, раздетый по пояс, наставлял четверых молодцев в борьбе, поочередно швыряя их на землю, словно щенят. Альв Бешеный и Гудред Ледяной Тролль играли в тавлеи[56] костяными фишками. До Энунда долетели обрывки их разговора.
— Так далеко на юг к гардам нас еще не заносило, — ворчал Гудред, видимо, прикидывая тяготы предстоящего похода, о котором знали теперь все. — Больших рек там меньше, наверняка придеться корячиться до седьмого пота, таская драконы волоком.
— Эх, — Альв вздохнул с досадой. — А вот Скафри и Эйнару повезло больше нас. Угораздило же этих счастливчиков наняться в дружину к Рауду Морской Чайке! Сейчас опустошают берега толстопузых саксов. А поживиться там всегда есть чем.
— Верно, — кисло подтвердил Гудред. — На Западе люди живут богато. А здесь — глухомань и нищета. Совсем как у нас, в Свеаланде, или в Стране Финов. Только лесов больше.
— Я слышал, гардский конунг обещал нашему ярлу золото, — неуверенно припомнил Альв.
— Еще поглядим. Ихнему брату доверять опасно…
Энунд подвел Рогдая к шатру, возле которого на перевернутой пивной бочке сидел Хегни Острие Копья — мясистый детина с оспинами на лице и оторванной мочкой уха, борода и волосы которого походили на сухую паклю.
— Здорово, Хегни! — приветствовал его Энунд. — Привел нового парня, который будет кормиться с нами. Так решил Олав.
Хегни даже не удостоил Рогдая взгляда.
— Если он хочет, чтобы ему была еда у нашего очага — пусть до блеска начистит котел.
И он лениво указал на огромный железный котел, стоящий на камнях под длинным вертелом, установленным между двух вкопанных в землю рогатин. Этот котел, весь покрытый копотью и жиром, в последний раз мыл в Альдейгьюборге[57], один тралл из биармов, которого Хумли Скала, будучи во хмелю, убил броском своей пивной чаши за нерасторопность.
Рогдай с непониманием воззрился на Энунда.
— Делать нечего, парень, — Раздвоенная Секира лишь развел руками. — Здесь принято подчиняться. Каждый в Братстве имеет свои обязанности. Так что нарви побольше травы и набери песка. Придется потрудиться. С крепышом Хегни лучше не спорить, если желаешь сохранить свои зубы. Он кормчий на «Руке Победы».
Рогдай подчинился. Охотник снял колчан и лук, а также свою куртку, и закатал рукава рубахи.
— Не вешай нос, дружище! — напутстовал его Энунд. — В большой семье Опоясанных Мечом уважение нужно заслужить. Настанет день, и тебя тоже начнут принимать всерьез. Пока же для всех этих людей ты значишь не больше, чем бродячая собака.
Рогдай молча согласился. Он поднял погнутое ржавое ведро для песка, которое швырнул ему в догонку кто-то из Волков Одина, и направился на окраину стана.
Мерянин прошел совсем немного и остановился, так как на пути его встали трое ратников. Рогдай сразу смекнул, что это не урмане. В отличие от северных воинов, не обращающих на него никакого внимания, эти изучали его в упор с неподдельным интересом. Кольчуги их были из крупных плотных колец, а у одного грудь сверкала нашитыми на кольчатое полотно прямоугольными пластинами.
— Ты из Воронца? — воин с нагрудными бляхами говорил по-мерянски.
Рогдай вздрогнул, удивленный звуком родной речи.
— Да, — подтвердил он.
— Как здоровье князя Осмака? Все так же бьет медведя и лося в своих лесах?
Рогдай кивнул, рассматривая заостренные черты лица воина с прищуренными глазами, в которых плясали хитрые огоньки, нос с горбинкой, пшеничного цвета бороду, подстриженную ровным клином. Было ясно, что это не простой ратник, уж очень ухоженной была его кожа, а черемная рубаха, выглядывающая из-под брони, смотрелась слишком броско на фоне других. Высокий шелом с выкружками для глаз, который незнакомец держал в руке, имел серебряные накладки.
— Прими совет, — почти шепотом произнес воин. — Если хочешь подольше прожить среди урман, держись поближе к нам.
— Чего мне опасаться? — не понял его Рогдай.
— Твоя жизнь здесь не стоит и лесного желудя, — все так же тихо ответил воин. — А за нашей спиной ты в трудный час найдешь заграду.
— Благодарю тебя, — чуть поклонился мерянин.
— Потом поблагодаришь, — усмехнулся воин. — Только запомни: если вдруг ненароком услышишь, что урмане замышляют что-то важное — шепни мне. Меня зовут Тороп.
И ратник с нагрудными бляхами прошел мимо него. За ним последовали и двое других.
Ближе к вечеру в Святилище Меча начались приготовления к походу. Вновь и вновь Волки Одина начищали свое оружие, натирали салом умбоны и венцы щитов, шеломы и броню, стараясь не оставить ни пяди места для коварной ржавчины.
Рогдая так и не подпустили к костру, возле которого Волки Одина расселись для трапезы. Он примостился в сторонке, на камне. От круга Хегни Острия Копья ему перепало несколько кусков жареной лосятины, соленая рыба и краюха хлеба.
— Тебе непременно нужно будет проявить себя в первом же бою, — сказал мерянину по этому поводу Энунд. — Тогда ты заслужишь место в кругу Братьев и на тебя станут смотреть, как на мужчину. Пока же не дадут даже грести на вестах — это тоже почетное право настоящего воина.
Суда урман Рогдай увидел в тот же день. Три огромных лодьи стояли на пустыре с закатной стороны от тына, прямо под насыпью. Вокруг них тоже вертелись люди, шпаклюя днища и борта. Длинные махины были обшиты ясеневыми досками, стянутыми заклепами и укрепленными просмоленными шерстяными шнурами. Мерянин видел, как усиленно урмане расклинивали деревянные гвозди и конопатили их мхом, а потом снова забивали. Как оказалось, страшные головы и хвосты причудливых зверей, покрытые позолотой, легко разбирались и ставились только в походах, а то и вовсе при подходе к чужим берегам, чтобы раньше времени не пугать жителей. Паруса из ворсистой шерстяной ткани, нашитой полосами и крашеной в разные цвета, были сейчас разложены на земле и прижаты валунами. Урмане просушивали и проветривали их. На одном поверх алых и белых полос был нашит большой синий змей. По-видимому, он принадлежал лодье самого урманского вождя.
