— Видный паренек, — подтвердил Сергей. — Два таких, как я. Фиксатый, правда, и на щеке шрам, но с лица не воду пить.
Бец, теперь не отрываясь, смотрел на Никольского:
— Железо где, говоришь? — спросил он напряженно.
— Фикса? — уточнил Сергей. — Передний зуб сверху.
— На руке что наколото? — допрашивал Бец.
— Якорь.
— На какой?
— На правой.
Никольский отвечал, не задумываясь, быстро и точно, и это убедило уголовника.
— Сука позорная! — выдохнул Бец и стал страшен. — Продал, дешевка! Ментам продал! Поквитался, фраер… Ну, ништяк, я с ним тоже поквитаюсь!
— За что же он так с тобой, Петя? — осведомился Котов.
— Наши дела. Тебе-то зачем? — ощерился Болбочан.
— Любопытно, — ухмыльнулся Котов. — Дашь на дашь беседа. Мы свое рассказали. Сообщили, кто заложил. Теперь ты расскажи.
Бец подумал.
— Много не могу, начальник… — сказал он.
— Сколько можешь, — согласился Котов.
— Кинул я падлу эту, — сообщил Болбочан.
— Кого? — переспросил Котов.
— Фраера этого, Артема. Козла легавого! — зарычал Бец яростно. Злость так и распирала его. «Чудной народ — блатные! — подумал Никольский. — Вот хоть этого взять: сам предал своего товарища и сам же на него злился: какое, мол, тот имел право поступить со мной точно так же, как я с ним! Парадокс, однако…»
— Каким образом кинул? — уточнил между тем Котов.
— Нанял он меня. Музей писателя брать. Фотки дал и зелеными заплатил за работу… — Бец примолк.
— Ну?.. — поторопил его Котов.
— Товар больно хорош был… — вздохнул урка. — Сговорились во вторник, а я в понедельник сходил — на день раньше. И все мое. А сволочь эта ни с чем остался.
— Ясно, — кивнул Котов. — Откуда он фотографии раздобыл?
— От шефа.
— А кто его шеф? — Котов спросил якобы равнодушно, но внутренне весь напрягся.
Бец опять подумал.
— Голова болит, начальник. Что мог, я сказал. Кончили дашь на дашь разговаривать… — и отвернулся к окну.
В большой комнате зазвонил телефон. Никольский направился туда.
Бец посмотрел на Котова, охнул, скрючился, свалился на пол и страшно заскрипел зубами.
Котов потряс бандита за плечи.
— Петя, не дури!
Бец не отозвался. Изо рта у него пошла обильная пена.
— Петя! Петенька! — кинулась к нему Тамара Паскарь.
Котов вышел в большую комнату.
— Сергей, у него припадок!
В следующий миг Тамара Паскарь захлопнула дверь спальни и дважды повернула ключ. Потом снова кинулась к Бецу, покопалась какой-то железкой в наручниках, и они раскрылись.
Под милицейскими ударами трещала дверь.
Бец вытащил из-за батареи моток нейлоновой веревки, одним концом привязанный к трубе, выкинул его в окно и сам махнул следом.
Дверь рухнула, и в спальню влетели трое сыщиков. Котов с пистолетом рванулся к окну. Внизу через двор, полный детей, бежал Бец. Котов спрятал пистолет и сказал:
— По-моему, нам хана, пацаны.
Генерал Колесников разгуливал по кабинету Никольского. Перед ним шеренгой выстроились Беляков, Никольский и Котов. Видно было, что приезд начальства застал их врасплох: на столе, среди бумаг, стояли недопитые стаканы с чаем, дымились в пепельнице сигареты.
— Хорошо устроились, — ядовито заметил Колесников. — Приятная компания… Задушевная беседа…
— Может, и вы с нами? — предложил Никольский.
Колесников ошарашенно посмотрел на него и вдруг рявкнул так, что звякнули стекла:
— Молчать! Я не чай пить приехал! Я на вас поглядеть приехал — чем вы тут занимаетесь. Ротозеи! Операция полностью провалена!
— Простите, товарищ генерал, — робко подал голос Котов. — Но картины-то найдены.
— А где драгоценности?! Где бандит?! — рычал Колесников.
— Драгоценности он прятал в другом месте, — объяснил Никольский. — На квартире Тамары Паскарь их не было.
— И что же это за место, майор? — ядовито поинтересовался генерал.
— Пока не знаю. — Сергей оставался спокоен.
— А вообще что вы знаете? Сыщик из вас — как из дерьма пуля! И одеты не по форме! — Колесников обратил негодующий взор на Белякова. — Распустил своих лоботрясов!
— Виноват, товарищ генерал! — вытянулся тот.
— А виноват — ответишь!.. Все ответите! Не поймаете Болбочана — будем разговаривать не здесь! — гремел генерал. Затем развернулся и, хлопнув дверью, вышел вон. Никольский, Беляков и Котов опустились на стулья, переводя дух.
— Не найдем, — сказал Котов. — Следов-то никаких.
— Одного боюсь, — задумчиво сообщил Беляков. — Выгонят — не успею на даче телефон поставить.
Людмила Ильинична ввела Никольского в гостиную.
— Рада видеть вас, молодой человек! — приветливо зажурчала она. — Очень рада! Спасибо, что согласились зайти. Мне звонил начальник вашего отделения. Вы нашли картины? Это правда?
— К сожалению, только картины, Людмила Ильинична, — сообщил Сергей.
— Я так вам признательна! — расцвела Людмила Ильинична. — Располагайтесь, пожалуйста.
— Благодарю вас, — Никольский устроился за столом.
— Наташенька! — позвала Людмила Ильинична.
Из кабинета вышла Наташа.
— Добрый день, — сказала она.
— Вы знакомы, кажется? — вспомнила Людмила Ильинична. — Мы с Наташенькой готовим выставку для музея частных коллекций. Займите гостя, дорогая. А я приготовлю кофе, — она улыбнулась Никольскому. — И вы все нам расскажете.
— Что сумею, — отозвался Сергей.
— Ну, не скромничайте, — снова улыбнулась Людмила Ильинична и вышла из гостиной.
Наташа и Сергей помолчали. С того самого дня они не виделись, и Сергей отчаянно тосковал по девушке, в которую, теперь-то ясно было, всерьез влюбился. Но позвонить ей не решался. Ибо позвонить самому, считал он, — значит признать свою готовность бросить работу в милиции. «Боже, какой же я дурак, что так думал!» — вдруг сейчас понял Никольский.
— Слушай, прости меня, а? — попросил он девушку.
— Молодец, — кивнула Наташа. — Хорошо начал. Первое, что нужно сделать, если женщина была не права, — это попросить у нее прощения.
— Нет, — не согласился Сергей. — Это я был не прав.
Наташа сразу порозовела, заулыбалась. Она тоже очень тосковала по Сергею все эти дни, но самой звонить ему, навязываться не позволяла гордость. А почему он не звонит, Наташа прекрасно понимала. «Глупый мой мент, — думала порой она. — Да оставайся ты охотником, другим тебя я, наверно, и не полюбила бы, это уже был бы не ты. Только оставайся живым охотником…»
— Глаза грустные. Опять побитый? — спросила Наташа ласково и чуть насмешливо.
— Морально… — вздохнул Сергей.
— Горе мое… — Взгляд ее лучился нежностью. — Тебе отвлечься надо. В Ленкоме премьера сегодня. Алеша звонил, обещал билеты достать. Пойдем?
— Да мне-то что… — пожал плечами Сергей. — Я могу и сходить, а ты бы лучше поостереглась.
— Почему? — вскинула голову Наташа.
— Сначала — театр, потом — кино, потом — ресторан… — Сергей лукаво прищурился.
— Ой, сто лет не была! Ресторан — обязательно! — воскликнула Наташа радостно.
— Потом — сама знаешь… — Он хитро посмотрел на нее.
— Нет, не знаю! — раскрыла глаза девушка.
— Гнусные домогательства! — изрек Сергей прокурорским голосом.
— А-а… — Наташа смущенно потупилась. — Стыдно признаться, но, боюсь, мне не устоять! — выдала она наконец, смеясь.
— Потом, как порядочный человек, я тебе предложение сделаю! — торжественно продолжал Сергей.
— Само собой, не отвертишься! — азартно воскликнула Наташа.
— Да мне-то что… — снова пожал плечами Сергей. — Я могу и сделать. Но подумай своей красивой головкой: как же ты с ментом жить будешь?
— Это не жизнь. Слезы, — притворно всхлипнула Наташа.
— Вот и я говорю! — подхватил он.
— А что остается бедной девушке? — вздохнула она. — Так и буду мучиться.
Подойдя к Сергею, Наташа уткнулась лицом ему в грудь.
В дверях гостиной появилась Людмила Ильинична с большим подносом, на котором располагался неописуемой прелести кофейный сервиз. Увидев неожиданную для себя сцену, она неловко попятилась.
За дверьми раздался грохот, — и в доме-музее стало меньше еще одним экспонатом.
В вестибюле театра толпилась премьерная публика. Наташа поправляла прическу у зеркала. Тарасов и Никольский стояли в очереди в гардероб. Никольский держал в руках плащ Натальи.
— Насколько я понимаю, все подозрения сняты, — заметил Тарасов, поведя глазами в сторону. — Говорил, не мучай девку. Хуже будет.
— Ты-то откуда знал? — насторожился Сергей.
— Предвидел, — солидно пояснил Алексей.
— Что именно? — спросил Никольский с дотошностью истинного мента.
— Полагаю, теперь она тебя мучает, — улыбнулся Тарасов. — Влип, дорогой.
— Прозорлив, — признался Никольский, успокаиваясь. — И к тому же — настоящий друг. Не можешь без того, чтобы сапогом да в душу…
