— Дмитрий Всеволодович... — сменил тактику Фёдор. Он быстро побегал по клавиатуре. — Дмитрий, помните притчу о плевелах?
— Нет, не помню, — ответил Белявский с некоторой надменностью.
— Позволите, я отниму две минуты?
— Сделайте одолжение.
Фёдор приблизил лицо к экрану.
— «Другую притчу предложил Он им, говоря: Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы, и ушел; Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, — чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою».
— Так, прекрасная притча, — одобрил Белявский. — И что?
— Вера тоже бывает неоднородной. — Фёдор постарался придать голосу максимальную убедительность. — Есть чистое зерно, чистый хлеб слова Божьего. Но есть также и плевелы — суеверия. Если сразу их выполоть, можно выдернуть вместе с ними зерно...
— Да ведь тут не зерно! — засмеялся Белявский. — Не путайте, Федя, зерно — оно, может, у вас зерно, а у них просто какой-то Мичурин! гибридный сорт!..
— Слушайте, мистика! — перебила Анна. — Заговорили о хлебе — и сразу хлебом запахло... Ах вот что, смотрите, какая прелесть! пока вы болтали — нам хлеб принесли...
Никто не заметил, когда на длинном столе, стоявшем посреди гостиной, поодаль от камина, появилась разделочная доска, хлебный нож и корзина, прикрытая полотном и источавшая обольстительный запах.
Через минуту всё переместилось к камину. Под полотном обнаружились булочки четырёх видов и круглый пружинистый каравай, который был тут же вспорот Белявским.
— Смотрите, вообще не режется, такой мягкий...
Подошёл Эрик и, по очереди показывая на каждую
булочку, с важностью перечислил сорта: «Le pain Gros-de-Vaud... Le petit pain complet... La brioche... Le petit pain au canneberges... Le petit pain au lait...»
— Оле, оле-оле-оле, — подхватил Дмитрий Всеволодович.
— Pain au lait — всего только «молочный хлеб», — пояснил Фёдор.
— А, ну да, кафе о-ле*, знаем-знаем. «Пан о-ле»?..
— Нет-нет, — улыбнулся Фёдор: — «пан» — это в комиксах стреляют: pan-pan!..
— Ну ясно, по-английски брутально: «бэнг-бэнг», а по-французски — на цыпочках, губки поджали: «пан-пан»... Ну а как тогда? «Пен»?
— Нет, peine — горе, страдание, ноша, тяжёлый труд... Pain, pain.
— Ишь как, от хлеба шаг влево, шаг вправо — то стреляют у вас, то страдают. «Пэн». «Пэн»?
— Ну, примерно. Да, — сдался Фёдор. — Le pain.
— Так! — скомандовал Дмитрий Всеволодович. — Устраиваем дегустацию «пэн»! Все навострили свои вкусовые сосочки! Начинаем с большого. Как, он говорил, называется этот большой?
— Признаться, забыл... — огорчился Фёдор. Эрик уже ушёл. — Pain gros... а дальше...
— Нормально, «пэн гро». Ань, с тебя начинаем, «пэн гро»!
— Я не ем хлеб, ты знаешь, — шикнула на мужа Анна.
— Да кро-ошечку! Я ж тебя не заставляю слупить целый батон — кусочек, для вкуса...
Анна отщипнула ногтями действительно крошечный кусок хлеба и аккуратно его разжевала.
— Эм... Корочка горьковатая, грубая... в целом приятно. Простой хлеб, крестьянский. Пахнет трудом. Мужской хлеб. Честный парень, с мозолистыми руками...
— Отлично! — щёлкнул пальцами Дмитрий Всеволодович. — «Пэн гро» — честный крестьянский парень! Федя, вы? Эта булочка как называется?
— Это petit pain complet, — отвечал Федя. Игра ему нравилась. — Хлебец из муки complete... я не знаю, как правильно сказать по-русски — из... «полной» муки?
— Из «цельной», — поправила Анна. — Мука бывает «цельная».
— Цельнозерновая, — уточнил Дмитрий Всеволодович. — Нерафинированная. Ну, ну, ну?
— Вы знаете, корочка не такая толстая, как у pain gros, и... когда её пережёвываешь, появляется определённая сладковатость... Но, главное, здесь много разных семян, различных размеров: побольше, поменьше...
— Побольше — подсолнечник, — определила Анна на глаз. — Поменьше — лён.
— Спасибо. И вот, когда разгрызаешь — сначала вкус больших семечек, потом маленьких... В отличие от простого pain gros, здесь вдумчивое, содержательное жевание... Жевание как процесс: ты в него погружаешься...
— Гениально! — поставил точку Белявский. — «Пэн гро» — простой парень, «пэн с семечками» — сложный процесс. А я, с вашего рарешения, пробую «оле-оле»... Внешне — круглая булочка, с блестящей корочкой, и похожа она... а похожа она на попу! Круглая попа. Немножко мятая, правда, но аппетитная стра-ашно... м-м-м!.. вкус ужасно знакомый, как в детстве после уроков... молочный батон — за шестнадцать? Кажется, за шестнадцать копеек... Счастье! Знаешь, Ань, у тебя парень, а у меня — пухленькая блондинка, на щеках ямочки, простая-простая, но радости — море! Тут всё проще, чем ваш «комплэ», никаких семечек, никаких сложностей, всё ясно сразу: но жрать её хочется до бесконечности... Чистая радость!.. Вот только зубы немного вязнут...
— Какое, оказывается, эротическое занятие дегустировать хлеб, — вскользь заметила Анна.
— А ты думала! Хлеб — дело такое... живое... Что скажет Энигма?
Федя взглянул непонимающе.
— Ну кто тут у нас самый энигматический? Лёль, докладывайте. Что у вас?
— Это brioche. — Федя хотел было прийти Лёле на помощь, но та заговорила сама:
— Внешне похожа на вашу молочную булку. Наверху шишечка. Или помпончик. Внутри тоже мягкая, но пружинистая. Молочный хлеб если смять, больше не расправляется — эта пружинит. И слаще. Уже не хлеб, а другая... элитная лига. Кондитерская. Утро в венском кафе.
Федя, кажется, в первый раз услышал от Лёли такую длинную речь, и совершенно не ожидал, что она окажется настолько articulee 12(подумал он по-французски).
— Браво, браво! — расплылся Дмитрий Всеволодович. — Смотрите, Лёлечка первая догадалась описать внутренность! Мы-то с вами все говорили только про вкус, а ведь есть ещё внутренняя структура: у первого, «гро» — там структура воздушная, кружевная... У вашего с семечками —
— Pain complet, — подсказал Федя.
— Мерси, «пэн компле». Он — глядите, — он более пористый, у него перепонки... На что-то он очень внутри похож...
— Я знаю. — Анна чуть-чуть улыбнулась белыми зубками. — На пористую структуру внутри кости...
— Костный мозг!
— Губчатое вещество, — уточнила Анна. — Ну что, по кругу — я завершаю? Федя, как эта последняя булочка называется?
— Petit pain au canneberges. Хлебец с клюквой.
— Булочка с клюквой! — продекламировал Дмитрий Всеволодович на манер мажордома.
— Снаружи никакой клюквы не видно, она где-то испод... воль. Сверху булка усыпана... то ли шипами, как у какого-то динозавра... или ещё похоже на зёрнышки гречки: не которые почерневшие, а посветлее... Судя по запаху, это дроблёный орех... Разламываешь — а внутри, как в капсуле, или в сказочном гробе — как спящая королевна — лежит лоснящаяся, блестящая клюквина... Так, придётся попробовать... — Анна отщипнула кусочек и закатила глаза. — Ну, если у тебя прогулянные уроки, а бриошь — венское кафе, то здесь карнавал! И кисло, и сладко — прямо-таки целый взрыв вкусовой, фейерверк...
— А нас морочили, что советский хлеб — самый вкусный, да?
— И мороженое. — Анна кивнула мужу. — И шоколад.
— Как же! Булшит 13. Теперь, — дирижировал Дмитрий Всеволодович, — включаем свободные ассоциации: кто из присутствующих на какой хлеб похож? Начнём с Анны Вадимовны!
Фёдор быстро подумал, что Анна похожа на pain aux canneberges со скрытой внутри клюковкой и фейерверком... А может быть, что-то среднее между canneberges и pain complet с твёрдыми семечками...
— Ты бриошь! — заявил её муж.
— Хм? — подняла брови Анна. — Всего лишь бриошь?
А Фёдор, который верил словам, подумал, что да, бриошь тоже похожа — «другая лига», как сформулировала Лёля, «венское кафе» — и правда, похоже на аристократичную Анну. Но всё же спросил:
— В таком случае, кто из нас «хлебец с клюквой»?
— Лёлечка, вероятно, — поддела Анна.
«Да, точно, она!..»
— Нет, Энигма — будет у нас... — прищурился Дмитрий Всеволодович.
«Или pain complet? Да, наверное, pain complet с твёрдыми семечками...»
— Энигма будет у нас — «Пэн гро»!
— Неужели? — опять удивилась Анна. — Вот этот большой, с горькой коркой? Крестьянский парень с мозолистыми руками?
— Именно! — возликовал Белявский. — Корка твёрдая, а ведь внутренность — кружевна-ая!..
