Но он-то меня женой называл, а я-то его мужем — нет. Думала: надо ещё посмотреть на него... Проверяла.
Полгода мы не расставались, всё вместе делали... Помню, «ГАЗоны» из Нижнего перегоняли. А это ж трясёт, блин, до невозможности: приедешь, потом ещё сотрясение мозгов неделю лечишь...
Лес валил — я ему орешник рубила. У нас в Чувашии такие были дубравы! Сейчас-то уже не осталось: первый ряд леса — заходишь и пустота. Один орешник растёт, липки, осинки... Когда дали лесхозу свободу — всё сразу и повырезали.
Тогда делали как? кто хочешь, идёшь в лесхоз, покупаешь делянку. Тебе лесник помечает деревья, определённое число квадратов. А к лесу этому ни дороги, ничё: на «ГАЗонах», на «Уралах», с этими буксами— ну, вечно застрянет чего-нибудь, то дождь, то грязь... Потом надо эту делянку вычистить от орешника, выкорчевать все пни... И потом только дубы — распиливали, вывозили и продавали кругляк.
Сучки и орешники шли на дрова — и дубы, которые с кольцами. В семьдесят восьмом году много дубов замёрзло в Чувашии, и они с гнилыми кольцами. Там буквально миллиметровый слой, но когда пропускаешь на пилораме — на месте этих колец просто ломается доска. Поэтому с кольцами — тоже на дрова идёт. Таскали с ним и орешники, и дубовые плашки... все говорили: «Какая у тя невеста, какая у тя подруга!» А он хорохорился: «Это моя жена, а не подруга!» Ну чтоб не зарились...
Он у меня простой, работы-то не боится. На свадьбу надо было заработать — а там в Чувашии вообще работы нет. Он у меня вон и лес рубил, и навоз продавал, и жмуриков возил... В похоронном агентстве работал. Звонишь: «Чё делаешь?» — «Да со жмуриком в лифте едем!» Он же большой: тащить на девятый этаж не будешь. Поставишь его... ( смеётся) Они там их как людей уже не воспринимали: «жмурики» и «жмурики»...
Навоз тоже продавал: лето, а у нас везде огороды, ажиотаж... Они там вдвоём с напарником лопатами нагребут: машина — семь тыщ! В общем, очень выгодное дело. Напарник потом свидетелем был на свадьбе. В костюме... Выпил, обнял его, и на весь зал: «Ну-у, продали мы с тобой говни-ищ-ща!» Мой — покраснел весь, позеленел: «Ты что? Тихо! Тихо!»
А после свадьбы сидим с ним думаем, куда поехать? Поедем на юг — вернёмся ведь без копейки. Здесь в Чувашии работы нету пока... А, думаем, айда на север!
Взяли по чемодану, свекровь нам засунула валенки, серые с галошами — север же едем покорять!.. Пересадка в Тюмени, а у нас этот баул с валенками лопается! На дворе сентябрь месяц, даже август ещё, по-моему... Женщина рядом сидит: «Да-а, молодёжь, серьёзно настроились...» Так смеялись...
Приезжаем в Сургут, вылазием на вокзале: чё делать, куда идти? С чемоданами... Пошли, а там и домов-то жилых нету: стройки только, и пустота. Пошли по остановкам объявления искать. Сняли у каких-то додиков комнату... Ну додики, алкоголики. Её «Стюардесса» звали... свои местные собутыльники. Она когда-то была стюардессой. У неё такой пятый размер груди, и она всё время ходила в халате, чтоб было видно... богатство. Болтушка была-а! Когда пьяная — она заколебёт. Пристала к нам в первый день с разговорами, болтает-болтает — а мужик ейный подходит, со спокойным таким выражением лица за волосы её — бдыщ! лбом об стенку: «Дом-мой, я сказал... Чё молодым надоедаешь?» У нас такие глаза вообще...
А как-то раз захожу — Стюардесса мясо варит. А у неё в жизни мяса не было в холодильнике.
«Блин, ты чё, — говорю, — моё мясо?!» А я только вот на последние деньги купила... Она такая: «Это моё...»
Я говорю: «Какое твоё? Если только крысу поймала где-нибудь!..»
«Ну ла-адно, чё ты...» — вытаскивает это мясо варёное из кастрюли, шмяк, отдаёт мне. Простая такая, вообще! Но с другой стороны, не вредная...
Прожили мы у неё первый месяц. Денег-то поначалу не было, работы тоже, что делать? давай чай пить!
Варенье доели — пьём просто чай с сахаром.
Потом сахар кончился, без сахара пьём: чай, чай, по пять
раз в день только чай...
И гулять ходили. Денег нет — только прогулки по воздуху. Идём, мойговорит: «Так пива хочется...» Вдруг смотрим: полтинник валяется! Он голову поднимает, кричит: «Гос-поди-и! Спасибо тебе-е!» И — бегом в киоск за пивом! Мне жрать хотелось — ему выпить...
Потом сняли у дагестанцев. Там у них полагается женская половина и мужская. А наша комната была посредине. Женская половина — одни баулы-баулы-баулы, и ванная с туалетом. А мимо мужской проходишь — там такой носкойн! Ну, мы так называли: носки, ноги вот, мужским запахом... кислорода там не было, короче. Недели две прожили там — и нашли уже на подольше, у азербайджанцев.
Это хорошая семья была, Ариф и Арифа. Восточные, они вообще хитрые — а эти очень простые. Она по-русски плохо разговаривала: я по телевизору смотрю объявления о работе (а я же кондитер), — меня Арифа зовёт: «О, „кондуктор", „кондуктор"!..» А комнату они сдавали из-за того, что у него брат попал в передрягу с милицией. По-моему, наркота...
У меня такая же была история: тут одна подружка в Москве — такая скромнюха, не пьёт-не курит, я даже не думала, что у неё когда-нибудь парень вообще появится — и отсидела полгода под следствием, представляете? В метро милиция... документы проверила. «Откройте сумочку!» — и лежит порошок. Причём немало, такой хороший пакетик. И отбрехаться не отбреха-ешься — вот же, он у тебя есть? милиция тебя поймала? Полгода ей передачки носила. Пока адвокат не освободил. Ну, вы понимаете, как «освободил»: без денег, естественно, там вопрос не решается...
И, значит, этот Ариф. Он водителем в «Сургутнефтегазе» работал — и ровно свою зарплату всю посылал, чтобы брата вытащить — им на еду даже не хватало. Я уже потом устроилась на работу на фабрику, с фабрики приносила чё нужно было: масло, яйца, — мы с ней делили. Кушать-то надо чего-то ей и ребёнку?
Полгода у них прожили. Уже даже наши родители им звонили, спрашивали: «Дети наши вас там ещё не достали своими криками?» Мы ж оба с ним темпераментные, «хай, вай»...
Оказался ревнивый ужасно. До свадьбы полгода сдерживался, а как только кольцо надели: всё, получай! Не дай бог на кого посмотришь... прям до болезни. Каждую неделю водил меня в церковь — присягу давать перед иконой. Я, естественно, брыкалась как могла: и чемодан ему собирала, и утюг об голову, и паспорт рвала, где штамп — пришлось восстанавливать по утере... Потом притёрлись. День дерёмся, день влюбляемся...
И всегда вместе. Всегда. Расставаться мы не умели, в первые года особенно.
Таксовали вместе. Он у меня сперва устроился в мусоро-возку. «ГАЗэль» трёхместная, сзади будка. Едем — одно место свободное. Если видит, что кто-то стоит, — останавливается сразу, выбегает (никто в «ГАЗэль» же не сядет,
тем более в мусоровозку) — сам выбегает, запихивает его туда: «Дав-вай! Куда тебе? Город не знаем: показывай!..»
Как-то едет с нами один — мы слышим: чувашский акцент. (Мы-то без акцента разговариваем, а деревенских сразу слышно.) «Чего, — говорим, — хамальял?» («Хамальял» — это «с моей деревни», «земляк».) «Чего делаешь-то?» «Дащу, дащу, — говорит, — тут охраняю». (А сам бухарик такой, чего он может охранять? непонятно.) Мы говорим: «О! нам как раз шашлык негде делать, сейчас приедем к тебе на дачу!» Молодые, наглые...
Приехали — а дача у него на Оби, рядом с ГЭС. И такая картина там обалденная: Обь — она же не замерзает, где ГЭС, — турбины молотят, всё испаряется, — туманища такие, что прямо ножом режь.
И любая веточка, любой провод — вот такой толщины иней! Испаряется и сразу намерзает. А провода же ещё и притягивают, там же всё намагничено... Такого инея я нигде больше не видела: нереально просто, сказочное королевство...
Но очень весны хотелось. Я вообще обожаю весну, когда кровь бурлит, когда жить охота... А тут — нет и нет, я уже... организм же чувствует, что должно уже начаться... Неинтересно там в этом плане.
Хотя уже и квартиру отдельную сняли, и денег стало побольше, свою машину купили «восьмёрку»... Но пришлось всё же уехать.
У меня эрозия на руках началась... там же вообще, там такие магнитные поля, что током било даже от дерева. Не то что щёлкает, как у нас, — а прям искры! Меня на работе «Электростанция» называли. А везде же печи, взбивальные машины... я боялась к чему-либо прикасаться. Вода — вообще пипец, кровь изо рта постоянно... И главное — не могли ребёнка заделать. В общем, через два года уехали с севера.
Я, конечно, как Плюшкин: вещи все собрала, бытовую технику, телевизор... Едем — дверь «восьмёрки» открывается — вываливаются валенки, швабры, вёдра... Так напичкано было. Вылазием, всё обратно запихиваем...
А ещё кошка у меня была! Такая походная оказалась кошка — ни разу даже не нагадила. Подойдёт, губы полижет — значит, пить хочет. Нальёшь ей в крышечку, попьёт, китикэт из руки погрызёт и дальше... Неделю ехали: в Тюмень к друзьям, в Свердловск, в Удмуртию заезжали... Притом эта восьмёра ещё и ломалась, блин... Но зато весело ехали.
