Она опустила глаза.
— Не буду. Если только это не станет для меня лучшим вариантом.
Слова Эммы заставили его сердито засверкать глазами.
— Мы пришли к соглашению?
Она кивнула, и Лаклейн задумался, согласилась ли она только из-за того положения, в которое он ее поставил, или здесь было нечто большее? На короткое мгновение ему показалось, что после рассказа о своем заточении он увидел в ее глазах сочувствие.
— Тогда сегодня мы отправляемся в Шотландию.
От изумления она открыла рот.
— Я не могу ехать в Шотландию! Я собиралась только сориентировать тебя! Или, по крайней мере, это сделал бы МэпКвест[10], — пробормотала она. — Каким образом ты собираешься добраться до Шотландии и при этом не сжечь меня заживо? — она совершенно очевидно начала паниковать. — М-мне нелегко путешествовать. Никаких коммерческих рейсов, никаких поездов. Солнце…
— Я взял напрокат машину, мы поедем туда на ней, — Лаклейн был доволен тем, насколько буднично прозвучали его слова, а ведь всего неделю назад он и понятия не имел, что это за чертова штука — машина. — И будем останавливаться каждый день задолго до рассвета. Работник снизу распланировал наш путь по моей просьбе.
— Так ты умеешь водить? Там на дороге ты вел себя так, будто никогда в жизни не видел машину…
— Нет, не умею, но, думаю, ты умеешь.
— Но я ездила только на короткие расстояние.
— Ты когда-нибудь была в Шотландии?
— Э, нет…
— А хотела бы?
— Кто же не хочет…
— Тогда, вампирша, ты едешь со мной.
Дрожащей рукой Эмма взяла прядь волос и, поднеся ее к лицу, застыла от ужаса. Волосы выгорели. На солнце.
Лаклейн вышел, чтобы Эмма смогла принять душ и одеться. И стоя в комнате в одиночестве, она с изумлением смотрела на яркое доказательство того, насколько близко подобралась к ней смерть. Выпустив прядку из рук, она скинула ночную рубашку и покрутилась перед зеркалом, чтобы оценить состояние кожи.
Сейчас на ней не осталось и следа от ожогов, кожа полностью излечилась, став такой же белоснежной, как и прежде. Не то, что в прошлый раз. Эмма посмотрела на свою ладонь и сразу же почувствовала подступающую тошноту. Слава Фрейи, ее воспоминания об ожоге были все так же туманны, что казалось ей несказанным счастьем.
Хотя она не могла припомнить детали случившегося, но очень хорошо усвоила урок, и после избегала солнца на протяжении практически шестидесяти семи лет. И все же перед рассветом она отключилась прежде, чем смогла или сбежать от этого Лаклейна, или попросить его задернуть шторы.
Дрожа, Эмма включила воду и вошла в душевую кабинку, стараясь не наступить на куски мрамора. После прошлой ночи она все еще ощущала его присутствие здесь. Могла почти почувствовать его руки, скользящие по ее влажной коже, его палец, глубоко погрузившийся в нее, сильное тело, дрожащее и напряженное, пока она ласкала его член.
И когда Эмма встала под душ, и вода заструилась по ее чувствительной груди, заставив соски набухнуть, на нее тотчас же нахлынуло воспоминание о том, как он ласкал ее ртом в момент пробуждения.
Она боролось с ним так яростно, потому что была смущена и напугана. И всё же в тот момент Эмма испытывала не только смущение и страх, но и была как никогда близка к оргазму. Все-таки она слабачка, ведь на какой-то миг искушение не сопротивляться, покориться ему и дать своим коленям раздвинуться, приняв его яростный поцелуй, стало почти непреодолимым. Даже сейчас она была влажной от желания.
Влажной от желания из-за него. Эммалин была шокирована реакцией своего тела. Интересно, чтобы с ней творилось, если бы он не рассуждал, следует ему убить ее или нет.
Ну, по крайней мере, теперь она знала, почему Лаклейн был таким бешенным. Мало того, что у него определенно имелись некоторые явные проблемы, так он еще и принадлежал к клану ликанов, которых даже самые низшие существа Ллора считали беспощадными и опасными. Эмма принялась вспоминать, что ей говорили об этих созданиях тетки.
Внутри каждого ликана живет похожий на волка «зверь», делающий его своего рода одержимым. Но именно эта одержимость и дает им бессмертие, а также заставляет любить и ценить простейшие в мире вещи — пищу, прикосновения, секс. Но, как она уже успела убедиться прошлой ночью и сегодняшним днем, зверь внутри него также делал его неспособным контролировать собственную свирепость — ту самую свирепость, которой их род с удовольствием давал волю во время секса, позволяя себе в неистовстве царапать, кусать и метить плоть партнера. Неудивительно, что Эмма всегда считала это отвратительным, учитывая, что ее прокляли, наградив хрупкостью тела и глубоко укоренившимся страхом боли.
Но чего Эмма не могла понять, это как под такой привлекательной внешностью могло таиться неуправляемое животное. Лаклейн был зверем в виде ожившей женской фантазии. Его тело, если не считать выбивающейся из общей картины травмированной ноги, было прямо таки божественно прекрасным. Густые прямые волосы насыщенного темно-коричневого цвета, должно быть, отливали на солнце золотом. Она обратила внимание, что за это время он успел подстричься и побриться, и теперь ее взору открывались его совершенные черты лица. Внешне — бог, внутри — животное.
Как её могло влечь к существу, от которого ей следовало спасаться бегством?
Ее возбуждение было непроизвольным и в некотором смысле постыдным, поэтому она была рада, когда усталость все же победила желание. И уже через минуту она почувствовала слабость, а мысль о необходимости вести машину в Шотландию окончательно лишила сил.
Устало прислонившись к стене душевой кабинки, Эмма задалась вопросом, как это все переживала Анника. Вероятно, кричала от беспокойства и ярости, заставляя автосигнализации в пределах трех округов округах выть не переставая, и обрушивая на их родной Новый Орлеан бесконечные удары молний.
Эмма задумалась, а прыгнула бы она с балкона на самом деле. «Да», пронеслось в ее голове. Если бы этот Лаклейн остался таким же ненормальным обезумевшим зверем и цвет его глаз постепенно не изменился до теплого, золотистого цвета, она бы, несомненно, прыгнула.
Но ей так же было любопытно, как он поранил ногу и где это так долго оставался заточенным и кто его…
Эмма покачала головой, будто хотела выбросить эти вопросы из головы. Она не желала об этом знать. Ей не нужно было это.
Однажды Анника сказала ей, что вампиры отличались от других существ своим хладнокровием и бесстрастным отношением. Они умели использовать свои выдающиеся логические способности, как никто другой в Ллоре, воспринимая всё, что не относилось к их цели, как нечто несущественное.