Патриотизм в его исторической перспективе не сводится только к тому, что мы, современники, вспоминаем Невского, Донского, Минина и Пожарского, Суворова, Кутузова и так далее. Существовала историческая связь между ними, между их эпохами. Выясняется, что в эпоху Дмитрия Донского помнили об Александре Невском. В эпоху свержения ордынского ига помнили и об Александре Невском, и о Дмитрии Донском. В начале XVII века тоже образы великих предков были в поле зрения. То же наблюдалось, когда Россия сокрушала своих противников в XVIII столетии. Петр I, как говорят, разорвал историческую преемственность русской культуры, русской национальной идеи. Да ничего подобного! Это был очень важный момент, когда нашему народу, не отрекаясь от своей корневой системы, нужно было освоить новый способ действия в меняющемся мире. Ведь интересно, что Петр Великий возводил Петербург как город памяти Александра Невского. Невский проспект ведет к Александро-Невской лавре, которую Петр открывал, подбирал для нее монахов специально. Вообще, он очень ценил Александра Невского, расспрашивал старожилов, где, на каком именно месте была эта битва. Затем, он ведь учредил орден Александра Невского, правда, его статус Петр не успел определить точно, но работал над ним очень основательно. Потом, Петр I посетил Нижний Новгород, потребовал, чтобы ему показали могилу Козьмы Минина и наказал беречь ее, потому что это спаситель России. Все это вместе взятое говорит о том, что Петр Первый, возводя Россию на новую историческую ступень, всегда питался корнями русского патриотизма, работал во имя России. И никакого искажения национальной идеи со стороны Петра не было, основа ее сохранялась. И то же самое, если взять Отечественную войну 1812 года. Ведь в то время вспоминали события 1612 года. И как бы ожидая эти испытания, почти полвека до этого вспоминали Смутное время. Наши литераторы, художники того времени все в этом плане заявили себя, и как раз события Смутного времени были в поле зрения. И недаром Кутузов, когда разгромил наполеоновское войско при Тарутине, он написал частное письмо одной помещице, в котором указал, что река Нара, на которой стоит Тарутин, будет так же славна в веках, как и Непрядва, на которой погибли многотысячные войска Мамая. То есть опять-таки связал современность с историей.
Нас также пытаются убедить в том, что Россия на протяжении веков после свержения ордынского ига занималась только тем, что судорожно, рывками, пыталась преодолеть свою отсталость от Европы, а позднее — Запада. То есть сознавала собственную неполноценность и вторичность по отношению к ним.
На деле же наше общество развивалось достаточно самостоятельно, на иных цивилизационных основах, чем общества европейских стран, но не изолированно от них, и всегда стремилась привить лучшее, что видела за рубежом. Русский народ никогда не пытался механически копировать чужой опыт, но всегда творчески переосмысливал и осваивал его в формах собственной жизни. с этой точки зрения, показателен тот исторический факт, что Петр I, как только возникала возможность, заменял на ответственных постах иноземцев соотечественниками.
Это касается не только общепризнанных мировых достижений отечественной литературы и искусства. Паровая машина Черепановых работала независимо и задолго до машины Уайта. Периодическая система химических элементов Д.И.Менделеева не была скопирована с чьих-то чужих образцов. То же касается теоретических достижений Жуковского и Циолковского, без которых было бы немыслимо вся современная авиация и космонавтика. Освоение атомной энергии и выход в околоземное пространство стали символами русской цивилизации советского периода.
История России не началась и не заканчивается нынешними “демократическими” временами. У нас есть славное прошлое, драматическое настоящее и, смею надеяться, великое будущее.
Александр ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ,
доктор исторических наук
Борис Александров, Алексей Прушинский, Николай Коньков ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ!
У РОССИИ СУДЬБА — оставаться в одиночестве. Зажатая между Европой и Азией, она всегда оказывалась достаточно чуждой для цивилизаций Запада и Востока. Ведущая чреду бесконечных оборонительных войн, почти каждый раз приводивших к расширению ее границ, страна привыкла надеяться только на себя. Отсюда наша мессианская гордость: "Москва — Третий Рим". Отсюда и довольно горькая фраза, брошенная в конце прошлого столетия одним из умнейших русских монархов — "У России есть только два союзника — ее армия и флот".
Независимость от внешних экономических партнеров всегда была для нашего Отечества привычной. Приносящая значительные прибыли международная торговля в течение многих веков оставалась для нас скорее временной роскошью, чем жизненной необходимостью.
Внутренний рынок 1/6 части суши был настолько огромен и разнообразен, что даже в начале XX века, будучи уже достаточно развитой в промышленном отношении страной, Россия практически не имела экспортно-ориентированных отраслей производства.
По той же модели строилась могучая экономика бывшего СССР. Советский экспорт, состоявший в основном из оружия и энергоносителей, был мотивирован идеологически, а не коммерчески. Импорт — по большей части фуражного зерна и ширпотреба, был важным, но не жизненно необходимым компонентом экономики.
Сейчас, когда мировая финансовая система трещит, шатается и, кажется, готова рухнуть на головы своих создателей, когда США силой оружия торопятся навечно закрепить за собой статус мировой империи, снова становится актуальным вопрос — сможет ли нынешняя истощенная, обгрызенная с краев, униженная Россия перестать плестись следом за страдающими идеологическим маразмом "мировыми лидерами", выклянчивая у них сотые доли того, что те нажили на диверсии, называемой "рыночными реформами в РФ".
Либеральные деятели вроде Явлинского и Козырева выкрикивают свое истеричное "нет!". Они стонут о том, что Россия не должна проводить изоляционистскую политику, что она не сможет выжить без грошовых кредитов МВФ, без продовольственного импорта и т. д. Но Россия сможет все. Это они не смогут выжить без инвестиций Госдепартамента США.
Несмотря на значительные территориальные потери, мы не потеряли каких-то жизненно важных сегментов промышленности. Единственная по-настоящему крупная потеря — это Украина, но черная металлургия есть и на Урале, обеспечиваемая углем Кузбаса.
Действительно, есть определенная зависимость от импорта продовольствия. Ущерб, причиненный "реформами" сельскому хозяйству России, не сравним с ущербом от революции, гражданской войны и Великой Отечественной вместе взятыми. Например, поголовье крупного рогатого скота за годы реформ упало на 26,1 миллионов голов и стало меньше чем в 1916 году, а площади под сельскохозяйственными угодьями сократились на 25 миллионов гектаров.
Но все же отечественные специалисты в один голос утверждают, что даже резкое падение доли импортного продовольствия в потреблении страны не приведет к голоду. Быстрый прирост производства мяса даст птицеводство и свиноводство. А переброска уже имеющихся скудных средств на такие приоритетные направления, как выращивание зерновых, подсолнечника и сахарной свеклы, обеспечит основное наполнение продовольственной корзины, создаст естественные стимулы для успешного развития племенного дела.
ВПРОЧЕМ, РОССИЯ ВОВСЕ НЕ ДОЛЖНА стремится к самоизоляции от мирового сообщества. Самодостаточность и изоляционизм вовсе не синонимы. Просто правящая элита нашей державы должна в конце концов осознать, что вхождение в мировой рынок — не самоцель, а лишь средство решения некоторых внутренних экономических проблем.
Примером подобного подхода может служить Китай, практически отказавшийся от создания национального фондового рынка, где иностранные "портфельные инвесторы" могли бы осуществлять масштабные спекуляции. Зато китайцы являются признанными мировыми лидерами по масштабам прямых иностранных инвестиций в реальную экономику. И это при том, что в КНР серьезно ограничивается приток зарубежных капиталов в целый ряд отраслей промышленности. Умение ставить международному рынку собственные жесткие условия — вот что необходимо России для нормального самодостаточного развития.
Но это впрямую зависит от политического руководства страны. Вопрос о власти сегодня соотносится с вопросом о том, какое будущее ждет нашу страну и, более того,— есть ли у нее будущее. Правительство Примакова, пришедшее к власти после объявленного "либералами" дефолта 17 августа 1998 года и вначале на удивление тепло встреченное всем обществом,— лишь слабое подобие действительно необходимого России жесткого правительства патриотов и государственников. Какие политические силы сегодня способны выполнить эту историческую миссию. Есть ли такая партия или такой блок партий? Есть ли такие государственные институты? Есть ли, наконец, мобилизация общества вокруг внятно и четко заявленного проекта переустройства общества?
