Вскоре мои мысли снова обратились к мадам и к моему старому учителю, вызвавшему живой интерес у миледи.
Милый мистер Торнхау! До чего же я скучала по нему! Как и мадам, он постоянно присутствовал в моей жизни, сколько я себя помнила. Мое первое ясное воспоминание о нем — жаркий летний день, и я, совсем еще маленькая, наблюдаю в окно за высоким, сутулым господином, который минут двадцать или дольше прохаживается вместе с мадам по саду Maison le l’Orme, поглощенный разговором с ней. Если не считать Жана, слуги мадам, меня сызмалу окружали одни только женщины. При виде незнакомца с длинным смуглым лицом, изрезанным морщинами, и тронутыми ранней сединой волосами до плеч я поначалу испугалась, но сразу же успокоилась, когда мадам привела его ко мне и отрекомендовала как моего учителя. Едва я взглянула в чудесные глаза мистера Торнхау, все мои страхи рассеялись, и я поняла, что у меня появился новый друг.
— Как поживаете, мисс? — спросил он.
— Réponds en Anglais, та chère,[4] — с улыбкой велела мадам.
Я уже владела английским не хуже, чем французским (благодаря мадам, свободно говорившей на нем), а потому сказала мистеру Торнхау на его родном языке, что для меня большая честь и удовольствие познакомиться с ним, и с чрезвычайной важностью протянула руку, а вдобавок церемонно присела, как подобает благовоспитанной девочке.
Мистер Торнхау рассмеялся и назвал меня «маленькой принцессой», а затем задал мне ряд вопросов, проверяя, хорошо ли я знаю свои уроки. Хотя каждый из вопросов потребовал от меня сосредоточенных раздумий, я на все ответила правильно, к великой своей гордости и радости.
— Вы прекрасно успеваете, мадам, — заметил мистер Торнхау моей опекунше. — Вижу, она будет заниматься с прилежанием истинного ученого.
Надеюсь, я не выставляю себя эдаким несносным чудо-ребенком. Мой ум (если здесь допустимо говорить об уме) состоял всего лишь из вместительной природной памяти и страстного желания наполнить это хранилище фактическими знаниями. Однако, если не принимать во внимание механическую способность поглощать и выдавать обратно разнообразные сведения, я была довольно тупа и несообразительна — я так и не освоила деление столбиком и дроби, испытывала совершенный ужас перед умножением и находила алгебру с геометрией предметами, недоступными пониманию, а все прочие науки так и остались для меня закрытыми книгами, невзирая на позднейшие попытки мистера Торнхау раскрыть оные передо мной.
Когда моя экзаменовка закончилась ко всеобщему удовлетворению, мадам предложила вернуться в сад. Там мы трое уселись под каштановым деревом и стали пить чай с лимонным тортом.
Мистер Торнхау говорил без умолку, хотя о чем именно — я уже не помню. В памяти сохранилось лишь общее впечатление о нескончаемом потоке слов и чрезвычайно оригинальных суждениях. Ребенку, уже одержимому жаждой знаний, он казался волшебником из легенды, наделенным чудесным даром знать все, что когда-либо знали люди, и все, что им предстоит узнать в будущем.
Так мистер Бэзил Торнхау поселился в доме мадам Делорм на авеню д’Уриш. Ему выделили четыре просторные комнаты на верхнем этаже — в одной из них, расположенной рядом с забитым книгами кабинетом, проходили мои занятия. На верхний этаж вела отдельная задняя лестница, позволявшая мистеру Торнхау уходить и приходить, когда вздумается. Я редко видела своего учителя в других частях дома или в саду, и он принимал пищу в одиночестве. Просыпаясь среди ночи, я часто слышала, как он меряет шагами свой кабинет, размещавшийся прямо над моей спальней, и находила утешение в сознании, что он всегда там, всего в нескольких футах от меня, над моей кроватью.
Я подумала, чем-то мистер Торнхау занимается теперь, без своей ученицы, покинувшей родное гнездо. Когда я вышла из детского возраста, он остался жить в доме мадам, занимаясь своими научными исследованиями и продолжая обучать меня нескольким нравившимся мне предметам — но уже не по обязанности, а по доброй воле и только при обоюдном нашем желании. Однако, хотя к тому времени я уже считала мистера Торнхау не столько своим учителем, сколько другом, он никогда не шел на разговоры о себе или своей семье и неизменно пресекал мои расспросы, порой с легким раздражением. Как следствие, я ничего не знала о нем — какого он происхождения и откуда родом. Несомненно, именно в силу такого своего решительного нежелания говорить о прошлом он — больше любого из всех, кого я знала прежде или впоследствии, — производил впечатление человека, живущего или даже заставляющего себя жить только настоящим моментом. И если я спрашивала (из любопытства, свойственного всем юным барышням) о каких-либо обстоятельствах его прошлого, он всегда отвечал, что былая жизнь теперь не имеет для него ни малейшего значения, а посему не должна интересовать никого другого.
Мистер Торнхау ответил мне всего один раз — когда я спросила, где он родился. Он сказал, что появился на свет под небом Франции (сей факт премного меня порадовал), но больше не добавил ни слова.
III
Миссис Ридпат
В должный срок приготовления к моему отъезду в Англию закончились, и в третью неделю августа 1876 года я наконец покинула Париж.
Мадам и мистер Торнхау проводили меня до Булони, где мы остановились на ночь в Hôtel de Bains. На следующий день мы отправились на железнодорожную станцию в предместье Капекюр, где мне предстояло сесть на курьерский до Фолкстона. Там, на людной, шумной платформе, я чуть не плача попрощалась с мадам.
— Будь сильной, милая моя девочка, — сказала она, целуя меня. — Я знаю, как тебе тяжело, но все сложится благополучно, если только ты доверишься мне и позволишь руководить твоими действиями. Когда ты узнаешь, почему мы затеяли наше Великое Предприятие, тебе придется также научиться доверять своей интуиции и действовать в соответствии с ней. Ибо ты осуществишь свое предназначение именно благодаря внутренним своим качествам.
На том мы расстались. Я махала рукой из окна вагона, пока не потеряла мадам из виду, а потом откинулась на спинку кресла, обуреваемая сразу всеми чувствами, какие могут возникнуть в душе при расставании — надолго или даже навсегда — с любимым человеком.
Единственным утешением служило то обстоятельство, что мистер Торнхау ехал со мной в Лондон, дабы устроить меня во временном пристанище, где мне предстояло жить до переезда в Эвенвуд. Если бы он не сопровождал меня в путешествии, даже не представляю, как бы я вынесла страшную боль разлуки со всем, что было дорого моему сердцу. По мере приближения к берегам Англии, однако, я мало-помалу успокоилась и исполнилась прежней решимости благодаря ласковым, деликатным увещаниям моего старого учителя.
По прибытии в Фолкстон мы остановились в гостинице «Вест-Клиф», а на следующее утро сели на поезд до Лондона. Наконец мы добрались до дома на Девоншир-стрит, где обитала давняя знакомая мистера Торнхау, согласившаяся присматривать за мной, пока мне не придет время отправиться на собеседование к леди Тансор.
Моя временная опекунша оказалась худощавой рыжеватой дамой лет пятидесяти, с добрым лицом и ясными живыми глазами, в обществе которой я сразу же почувствовала себя непринужденно. Она провела нас в дом, заботливо расспрашивая о путешествии, усадила в гостиной и позвонила, чтобы принесли закуски.
— Эсперанца, это миссис Элизабет Ридпат, — сказал мистер Торнхау, когда мы вошли. — Она мой старый и надежный друг и будет нежнейше заботиться о тебе, покуда ты остаешься здесь. — Потом, посерьезнев, он добавил: — Она все знает, маленькая принцесса.
Миссис Ридпат подалась вперед и взяла мою руку.
— Я понимаю, насколько вам должно быть неуютно в новой, незнакомой обстановке, моя дорогая. Если вам что-нибудь понадобится, непременно скажите мне — я сделаю все возможное, чтобы вы чувствовали себя как дома все недолгое время вашего пребывания здесь. Мистер Торнхау и мадам Делорм посвятили меня в дело, и я хочу, чтобы вы знали: я не обману оказанного мне доверия. Можете во всем полагаться на меня, как полагаетесь на них.
Она поцеловала меня в щеку и сказала, что после чая покажет мне мою комнату, а потом я могу отдохнуть, коли мне хочется, или же мы можем прогуляться в Риджентс-парке, расположенном поблизости.
— О, давайте прогуляемся! — воскликнула я, внезапно исполняясь надежды и уверенности. — Я ни капельки не устала!
И вот, испив чаю, мы втроем вышли на улицу и вскоре оказались в парке.
Мистер Торнхау пожелал показать мне Зоологический сад, и там мы приятнейшим образом провели около часа. Затем мы неспешно двинулись обратно, прошли через Ботанический сад, мимо угодий Общества лучников и наконец вернулись на Девоншир-стрит. В течение всей прогулки мистер Торнхау, в обычной своей искрометной манере, развлекал нас рассказами о парке в частности и Лондоне вообще. Я хотела, чтобы он задержался в Англии дольше, чем предполагал, и изо всех сил упрашивала остаться еще немного; но у него в кармане уже лежал обратный билет на курьерский, отходивший с вокзала Черинг-Кросс следующим утром, и он категорически заявил, что должен возвратиться в Париж точно к условленному сроку и ни днем позже, ибо в противном случае мадам вся изведется от неизвестности и тревоги.
