ванной и гладить рубашки, которые были уже довольно мятыми для элегантного продавца ковров. Речь шла об очень порядочных женщинах, но дядя Сайрус не соглашался даже с ними познакомиться. «Какая брюнетка?» – дядя сделал вид, что не заметил последнюю из домработниц, которую прислал к нему Стуки. И ничего не помнил о тех, которые приходили до нее. И даже не реагировал на более коварные вопросы, например об их обуви, длине юбки или цвете ногтей. Нет, никто не приходил! Новая домработница, которую инспектору посоветовали знакомые, была из Польши – совсем молодая девушка, белокурая и улыбчивая. Если уж у нее не получится войти в доверие к дяде Сайрусу, то больше никому не удастся вывести его из состояния облюбованного им одиночества. Старик упрямо цеплялся за свою независимость с упорством одинокого дерева в пустыне.
И господин Анчилотто тоже, судя по всему, был упрямым. Стуки решил позвонить некоторым коллегам из Бассано, чтобы больше узнать об этой Кикке, которая, казалось, поразила графа в самое сердце. Если Анчилотто не избегал показываться с ней на людях, значит, речь не шла о девушке по вызову, привыкшей оказывать кое-какие услуги определенного свойства богатым старикашкам, так ему сказали в Бассано. Высокий уровень, чистая работа за закрытыми дверями. Коллеги записали особые приметы девушки. У них были кое-какие мысли по этому поводу, но им нужно было пару часов, чтобы все проверить.
– Конечно, без проблем, – ответил Стуки.
– Речь ведь идет о работе?
– Естественно!
– И брюнетка очень темпераментная?
– Так говорят.
Часа через два инспектору сообщили кое-какую информацию и высказали несколько предположений. Франческа Дель Санто, как ему сказали, делает свое дело очень хорошо. Руками, так как ее работа – массаж лица в очень дорогом мужском салоне красоты в центре города.
Стуки легко нашел эту элитную парикмахерскую. Повсюду медь, бронза, старинные вращающиеся кресла, два первоклассных мастера мужских стрижек и запах дорогих духов. В глубине помещения – комфортабельная, светлая и полная цветов кабинка, где клиенты по предварительной записи могли расслабить мышцы лица в надежде уменьшить количество морщин. Девушку Стуки не застал. Как ему сообщил один из парикмахеров, тот, который покрасивее, у нее не было клиентов во второй половине дня. Если инспектор хочет поговорить с Франческой, возле кассы крупными цифрами написан ее номер телефона. Инспектор рассеянно кивнул головой: он с восхищением смотрел на белоснежные, мягкие, как пух, полотенца для лица. Выйдя из салона, Стуки позвонил Кикке и после некоторых попыток, вовремя упомянув фамилию графа, смог договориться с ней о встрече на тот же вечер.
В Франческе ощущался поистине огненный темперамент. Это было первое, что бросалось в глаза. Стуки попытался определить, не было ли в этом наигранности? А может быть, речь шла о его особом восприятии девушки, после того как он узнал о ее занятиях в свободное от работы в салоне время.
Встреча состоялась на центральной площади города, за одним из уличных столиков в элегантном баре с видом на церковь и музей мебели. Уверенные в себе, одетые в черное и белое официанты перемещались между столиками со сноровкой эквилибристов, несмотря на шныряющих под ногами собачек.
– Полицейское управление Тревизо? – спросила женщина, поглаживая зажигалку.
– Так точно, – не торопясь ответил Стуки, украдкой ее рассматривая.
– Тревизо – это не так уж близко.
– Но и не так уж далеко.
Короткие, цвета воронова крыла, шелковистые волосы, темные, широко посаженные глаза и пристальный взгляд. Едва заметное подергивание правого века, что-то ускользающее, маленький намек на внутренний конфликт. Очень легкий макияж, естественная красота. Стуки залюбовался ее загорелыми мускулистыми руками. Чуть различимая светлая линия – шрам на правом плече. Инспектор поймал себя на том, что размышляет о регенеративной силе некоторых организмов. Словно у них внутри находится целая армия реставраторов, способных превращать раны в деликатные, как стежки вышивки, неочевидные знаки перенесенной и забытой боли. Стуки пришло в голову, что, если бы не снотворное, не смерть, он мог бы запросто представить себе господина Анчилотто прогуливающимся по кладбищу с этой женщиной. Оба в шелковых пижамах пьют шаманское на брудершафт. Но, странное дело: это совсем не оскверняет место, а наоборот, компенсирует смерть силой жизни. Конечно, черные перчатки, которые нашли рядом с трупом, никак не подходили к рукам Франчески.
– Вас действительно интересует информация о графе? Я думала, что это всего лишь предлог для… другого, – голос Франчески вырвал инспектора из мира его фантазий.
– Прошу прощения, если я недостаточно ясно выразился.
– Нет-нет, все в порядке. О графе… почему?
– Есть еще некоторые нерешенные вопросы, связанные с наследством, – солгал Стуки.
Но девушка не поверила.
– Инспектор, вы были знакомы с графом?
– Нет.
– Он и вас заинтересовал? Понимаю. Такой человек, как граф…
– А каким он был человеком?
– Свободным.
– Это немало. Щедрым?
– Свободным и умным.
– А это уже серьезно.
– А еще он не умел лгать самому себе.
Стуки заметил, что голос девушки слегка задрожал.
– Значит, болезнь? Что-то неизлечимое?
– Можно и так сказать.
– Антимама! Не будьте так таинственны!
– Даже так? Послушайте, инспектор, это вопрос деликатный.
«Вот оно!» – подумал Стуки, который начинал кое-что понимать.
– Другими словами, граф больше не чувствовал себя бойцовым петухом?
– Я расскажу обо всем без стеснения, но буду использовать язык, достойный памяти графа Анчилотто, – сказала Франческа. Вспыхнул огонек зажигалки. – В первый раз граф позвал меня семь месяцев назад. Он иногда звал и других, но мы с ним еще и дружили. В тот вечер граф пригласил меня на ужин, а потом к себе домой. Я помню, что было еще холодно. Мы посидели в одном из ресторанов Тревизо и поужинали очень хорошо. Он вообще никогда не скупился. Граф немного поспорил из-за вина, сказал, что информация на этикетках не всегда правдива. Официант смутился, но граф его успокоил. Сказал, что ведь это не его вина, что весь мир надевает маски и что вокруг нас одна видимость. Потом мы вернулись на виллу графа. Он попросил меня не шуметь, потому что патер еще не совсем оправился от гриппа – пусть отдохнет. Но у меня не было необходимости сдерживать себя, потому что в ту ночь ничего не получилось. «Это все то проклятое вино», – сказал мне граф со смехом. Но смех его был горьким, я это сразу поняла. Он меня потом звал к себе три ночи подряд. «Понимаешь, – сказал мне граф, – такое нужно решать сразу, нельзя оставлять на потом или не обращать внимания, как на головную боль, которая скоро пройдет». Три ночи и один и тот же результат. В последнюю ночь он
