Елизавета Алексеевна заботливо предложила Маргарите укрыться пледом, если будет холодно, тогда как у нее самой на коленях улегся разомлевший рыжий кот Ипполит. Судя по наглой физиономии, плут он был порядочный и разрешалось ему абсолютно все.
И чай, и вопросы для Маргариты были уже готовы. Отрезая большой кусок пирога, Елизавета Алексеевна спросила:
– Надеюсь, вы иногда нарушаете диету?
Лишних килограммов у Маргариты не было, а посему вопрос этот, скорее всего, подвохов не содержал. Поэтому, не задумываясь, призналась чистосердечно:
– У меня вместо диеты школа, так что и нарушать, собственно, нечего. Я иногда только вечером, придя домой, вспоминаю, что весь день ничего не ела.
Елизавета Алексеевна выжидающе помолчала, некоторое время глядя на раскинувшуюся за домом водную гладь, а затем медленно продолжила:
– Мне нравится, как вы заботитесь о детях. Я об этом знаю со слов Ивана, конечно. Он мне говорил, что в первое время, пока дети привыкали к школе, вы оставались допоздна, дожидаясь, пока они заснут.
– Да, но…
– Мой сын знает обо всем, что происходит в городе и тем более в его школе, – прервала она Маргариту голосом, не терпящим возражений. – Он много говорит о вас. Последнее время ничего не ест, исхудал весь. Все это меня беспокоит. Боюсь, вы не приживетесь здесь и, лишь только ваш отец окрепнет после постигшей его утраты, без сожаления покинете нас. Впрочем, чем быстрее вы это сделаете, тем лучше. Я сыта по горло мигрирующими дамочками, которые портят жизнь моему сыну самыми изуверскими способами. Поэтому я прошу вас не давать ему поводов полагать, что вы интересуетесь им, – завершила она, еще больше похолодев глазами.
– Боюсь, ваш сын неправильно информировал вас о моем интересе к нему, – смогла лишь возразить Маргарита, вставая из-за стола.
– Мой сын мне об этом ничего не говорил. Видимо, вы совсем не знаете Ивана, если подумали о нем такое. Я просто предвижу, чем все это закончится. В городе нет ни одной молодой особы, которая не мечтала бы оказаться в его объятиях. – Ее тонкие губы поежились в плохо скрываемой усмешке.
– Одна есть, я это точно знаю, а про других не могу судить, – растерянно ответила Маргарита, вся вспыхнув. Чувствуя, как кровь приливает к ее лицу, еще больше раскраснелась и разволновалась.
– Я прошу вас лишь об одном: пообещайте мне здесь и сейчас, что не будете добиваться расположения моего сына. Мне достаточно вашего честного слова, – при этих словах Елизавета Алексеевна нехорошо улыбнулась.
Оправившись от смущения, Маргарита тихо, но весьма решительно и с достоинством отвечала:
– Ничего обещать я вам не буду – и не потому, что вынашиваю какие-то планы. Это ниже моего достоинства – давать подобные обещания. Я думаю, что по этому вопросу вам будет проще договориться со своим сыном, чем со мной.
Она ушла не прощаясь, ощущая себя по-детски глубоко несчастной. На глаза чуть было не навернулись слезы. Но ничего, удержалась. Хотя один Бог ведает, чего ей это стоило.
На набережной по какому-то роковому стечению обстоятельств столкнулась с Иноземцевым. Судя по всему, он пребывал в радужном настроении. Как Иван Григорьевич ни настаивал, она категорически отказалась от его предложения проводить ее до дому и всю дорогу не могла успокоиться от пережитого унижения.
Установить контроль над расшатавшейся нервной системой удалось лишь после того, как она посмотрела на ситуацию со стороны, узрев, что от яблонь в человеческой истории одни только искушения и неприятности. Не говоря уже о зизифусах и мандрагорах.
Тем же вечером, читая книгу перед сном, опять вдруг вспомнила неприятный разговор. Только не неприятную его часть, а поразительную. Подумала: «С чего это вдруг Иван Григорьевич обо мне много говорит? Исхудал опять же. М-да…»
Загадочно улыбнулась. Выключила свет. Заснула хорошо, спокойно.
* * *
В следующее воскресенье солнце светило еще заманчивее, ветер же вовсе стих. Но переживания были еще слишком свежи, и Маргарита решительно отказалась от мысли спуститься к реке после службы в Покровском храме.
В понедельник зарядил студеный, безотрадный дождик, и стало ясно, что нежаркое северное солнце вновь обогреет своими лучами не избалованных теплом жителей Северного Заречья в лучшем случае к Пасхе. Но к концу недели тучи неожиданно рассеялись и природа подарила горожанам, уже начавшим утеплять свои дома к зиме, еще один день настоящего летнего тепла.
Проснувшись ранним воскресным утром, Маргарита увидела в окно реку, переливающуюся на солнце, медленно плывущий белый теплоход, одинокие лодки рыбаков, и желание спуститься к реке стало непреодолимым. Сразу после службы отправилась к старой пристани.
Над рекой, собравшись в огромный рой, летали тысячи стрекоз. На набережной столкнулась с Аристархом Павловичем Оболенским. Он, как вожак стаи, вел за собой членов биологического кружка. На его руке восседала огромных размеров стрекоза.
– Вы только посмотрите, – восторженно начал он, обращаясь скорее к Маргарите, чем к кружковцам, – какой сегодня день! Массовый лёт стрекоз – явление крайне редкое. В учебниках описан случай, зафиксированный в 1852 году под Кенигсбергом. Рой двигался непрерывно с девяти часов утра до позднего вечера, летел на высоте десять метров и представлял сплошную массу в пятнадцать метров ширины и в три метра высоты.
Смерил взглядом свой «рой» и выставил вперед руку со стрекозой:
– А теперь посмотрите, какие волосатые ноги у стрекозы. И кто мне скажет, зачем ей такие ноги? Никто не знает, а я скажу. С их помощью она, как сетью, захватывает насекомых. На лету подносит добычу ко рту и на лету может ее пожрать.
Не разделяя восторгов Оболенского по поводу устройства стрекозы, Маргарита распрощалась с натуралистами и медленно пошла вперед – вдоль набережной, детской купальни и городского пляжа. Дальше был яхт-клуб, от которого дорога вела в Нагорную Слободу. Подъем был довольно крутой, дорога вымощена грубым камнем, и Маргарита редко выбирала этот путь. Но сегодня она пропустила первый поворот на Нагорную Слободу, возвращаться не хотелось, и она двинулась вперед, к яхт-клубу.
Плавно качаясь на волнах, к причалу подходила большая белая яхта с загадочным названием Could Be. Среди веселой, преимущественно женской, компании выделялся высокий темноволосый мужчина. На нем были щегольские белые брюки и сине-белый свитер. Легко спрыгнув на пирс, он галантно помог дамам спуститься по трапу. Высокая брюнетка с длинными распущенными волосами задержалась у трапа и, обняв дамского угодника за шею, нежно поцеловала в щеку. Он что-то сказал ей в ответ, и вся компания разразилась смехом. Это был не тот смех, который называют дружным, а, скорее, эклектичное сплетение кокетливого похихикивания, грубых басистых перекатов и сердечного, добродушного хохота. От такой чудовищной какофонии Маргарита невольно поморщилась.
