Торопливо оделся. Вышел на кухню. Хозяина не было. Только хозяйка возилась у плиты.
– Доброе утро, – сказала, – как отдыхали, Петр Иванович?
– Хорошо, – буркнул Ухов, – хозяин где?
– Дак картошку для Катерины копать поехал, – ответила хозяйка, – вы умойтесь, Петр Иванович, да и садитесь за стол. Я сейчас яишенку на завтрак сготовлю.
– Какая яичница? – ответил Петр. – И так опаздываю уже!
– Дак нешто не евши поедете? – удивилась хозяйка. – И картошку ведь тоже надо Катерине взять.
– А где картошка?!
– Дак сейчас хозяин привезет ведь… Вы покушайте пока…
Ухов успел умыться и съесть яичницу. Проверил «Икарус» и подготовил к загрузке багажник. Часы показывали девять двадцать, а ни хозяина, ни картошки не было. Нервничая, Петр выкурил три сигареты подряд. Стрелка неумолимо ползла к десятичасовой отметке.
– Все! – объявил Ухов вышедшей на крылечко хозяйке. – Больше я не могу ждать. Придется вашей Катерине картошку на рынке покупать.
Отбросил сигарету и шагнул к «Икарусу».
– Да вот же он! – воскликнула хозяйка. – Едет! Действительно, из-за бугра, тарахтя мотором, выехала мотоциклетная тележка.
Петр, уже полезший было в кабину «Икаруса», даже плюнул с досады.
Только в половине одиннадцатого загрузили картошку в багажник. Ухов опаздывал больше чем на час… Он представил себе, как будет пилить его Алла Сергеевна, а он в ответ лишь лепетать насчет неожиданной поломки, и ему стало не по себе. Жаркой волною колыхнулась злоба.
И понимал Ухов, что сам виноват, но от этого досада не проходила. Да, да… Сам виноват! Нечего было возиться с этой дурацкой картошкой. Но все равно, он не обязан врать. Не обязан терпеть удрученно-постное лицо Аллы Сергеевны, ее упреки. Потому что это невыносимо! Ухов представил себе, как, покорно склонив голову, выслушает он выговор, и даже заскрипел зубами от досады. Нет уж! Пусть только попробует! Он непременно обматерит в ответ, а потом развернет автобус и уедет в город. И пускай, пускай увольняют с работы, но он именно так и поступит!
Побелели сжимающие руль пальцы. Красные пятна выступили на скулах.
– Достали! Достали!! – скажет он начальнику автопарка и уйдет. И пусть влепят волчью статью в трудовую книжку. Пусть! Потому что достали. Совсем достали!
Ухов резко повернул руль, и автобус вывалился с проселка на шоссе. И надо бы сбросить скорость – «Икарус» мчался по Семыкино! – но Ухов не сделал этого. Нетерпение переполнило его. Только бы скорее доехать. Скорее бы началось все, что теперь неизбежно должно случиться.
Заскрипев тормозами, «Икарус» остановился возле церкви. Петр нажал на рычаг, открывая дверь. Потом положил руки на руль, чуть наклонился вперед, весь напружинился, словно приготовившись к броску.
«Ну! – мысленно проговорил он. – Ну! Давай! Давай скорее!»
Чуть повернув голову, взглянул на поднимающихся в салон паломников. Вообще-то он этого не предусмотрел. Ему почему-то казалось, что вначале состоится разговор с Аллой Сергеевной, после которого он закроет дверь и уедет, бросив пассажиров в Семыкино. Теперь придется еще и выгонять их из автобуса. Ну, ладно… Ну, ничего. Придумаем что-нибудь…
Паломники, входя в автобус, здоровались с Уховым и как-то странно – как бы даже с благодарностью – смотрели на него. Не за что было им благодарить Петра, и взгляды эти смущали его. Алла Сергеевна стояла чуть в стороне от «Икаруса», внимательно слушала священника.
«Обсуждают, как меня достать! – подумал Ухов и облегченно вздохнул. – Ну и хорошо. Кажется, обсудили все!»
Поп и Алла Сергеевна двинулись к «Икарусу». Священник только молча кивнул Ухову и сразу уселся, а Алла Сергеевна остановилась у кабины водителя, пересчитывая своих подопечных.
– Тридцать семь… – сказала она. – Все на месте. Поехали, Петр Иванович.
И все. И ни слова упрека. И это больше всего смутило Петра.
– Я опоздал, кажется… – сказал он.
– И слава Богу, что опоздали! – сказала Алла Сергеевна, и на лице ее появилась чуть смущенная улыбка.
– Слава Богу, что так случилось!
– Слава Богу?! – недоуменно спросил Ухов. – Да что случилось-то?
И тут всех прорвало. И Алла Сергеевна, и другие паломники, перебивая друг друга, начали объяснять Петру, что после литургии, в половине десятого вышли из храма, как и было договорено. И батюшка тоже вышел и закрыл церковь. Лил дождь. Все промокли. Замерзли. Ужас, как ругались на автобус за задержку. Потом совсем уже иззябли, и батюшка благословил зайти в церковь погреться. А когда открыл церковь, из двери дым повалил… Оказывается, загорелась упавшая на электрическую батарею тряпка. Батарею-то позабыли выключить…
– Если бы вы вовремя приехали, кто знает, что было бы! – перекрестившись, сказала Алла Сергеевна. – Слава Богу, что задержались…
– Ну, дела… – Ухов только покрутил головой, не зная, что теперь ему делать.
Можно было бы порадоваться, что все так счастливо обошлось, но радости не было. Слишком велика была инерция того чувства, что накручивал в себе Петр, когда гнал «Икарус» по проселку к церкви, и сейчас никакого облегчения не ощущал – только пустоту недоумения.
Всю дорогу до источника Петр непрерывно думал, пытаясь разобраться в своих ощущениях. За спиною, в салоне «Икаруса», не смолкали голоса. Снова и снова говорили о происшествии, читали молитвы.
Батюшка долго рассказывал, как Иисус Христос, взяв апостолов Петра, Иакова и Иоанна, возвел их на гору Фавор, чтобы они стали свидетелями Его Преображения.
– Господь явил Своим апостолам в славе Своего Преображения царство Свое прежде Своих страданий, – говорил священник. – Силу Свою прежде Своей смерти, славу Свою прежде поругания Своего, и честь Свою прежде бесчестия Своего, чтобы, когда будет взят и распят, все знали, что распят Он не по немощи, но по благоизволению Своему добровольно во спасение миру.
Ухов чуть усмехнулся. Разговоры эти почему-то уже не раздражали его. Это тоже было непонятно и необъяснимо, как необъяснимой была и мысль, что, если бы он не опоздал, сгорела бы церковь. Еще – как-то неожиданно для себя – Петр вспомнил про батюшку, перевалившего ему во сне на спину тяжеленный, но оказавшийся таким легким колокол, и словно сквознячком потянуло. Не то чтобы страшно стало, но появилась тревога в душе. Никогда Ухов не соотносил рассказов о чудесах с собою, надежно был укрыт от них, и сейчас, превратившись в непосредственного участника чуда, забеспокоился.
«Кто же я есть такой?» – озабоченно подумал он. И ему жалко было расставаться с тем собою, каким он был. Но вместе с тем – Петр сам удивился этому – уже как бы и не хотелось оставаться собою прежним.
У источника батюшка отслужил молебен. Ухов вышел из «Икаруса» и стоял позади паломников, слушая слова молитв. Серая пелена туч разошлась на небе, и весело засияло солнце. Когда молебен закончился и паломники пошли в купальню, устроенную при источнике, Петр улучил момент и подошел к оставшемуся в одиночестве священнику.
– Что же это получается? – стараясь, чтобы слова его прозвучали достаточно небрежно, спросил он. – Вроде как я спаситель теперь ваш?
Подбирая широкие рукава рясы, священник с интересом взглянул на Петра.
– Спаситель у нас один… – сказал он. – И у нас всех, и у тебя в том числе… Другого не будет. Иисусом Христом Его зовут.
Ухов смутился от этих слов.
– Ну, я в том смысле, что как-то странно все получается… – сказал он. – Вроде я плохое дело сделал, сам виноват, что задержался… А выходит, что хорошее дело получается… Я про это спрашиваю…
– Все в руках Божиих… – сказал священник. – Он все знает и все устрояет.
И осенил себя крестным знамением
Следом за ним, неумело и непривычно, словно выполняя физкультурное упражнение, перекрестился и Ухов.
И тут же смутился еще сильнее, перехватив внимательный взгляд священника.
– Поедем, что ли? – торопливо отводя глаза, спросил он.
– Сейчас… Искупаются в источнике паломники, и поедем с Богом… – ответил священник.
