Нарезав с десяток кругов вокруг волчицы и выразив, таким образом, свое упоение только что случившимся актом продолжения жизни, волк стрелой взлетел на курган, присел на задние лапы и, устремив к звездам свою широкую морду, вдруг протяжно завыл.
Чувствуя, как от воя вожака мелкая дрожь пробивает все ее члены, горяча кровь и призывая к чему-то доселе непознанному и великому, волчица последовала за своим любимым и присоединила свой голос к его голосу.
Теперь двухголосый волчий вой понесся далеко над степью, сливаясь в один, и пугая все живое своей мощью и леденящей безысходностью. Потому что не было в степи зверя, способного противостоять волку, и не было равного ему в уме и коварстве. Как не было равного и в жестокости.
И кровь людская стыла от того жуткого воя, обещавшего, по старинным преданиям, людям разные напасти и беды…
А волки, чувствуя неразрывное единение с природой – матерью всего сущего, и между собой все пели и пели свою песню. Бесконечную песню жизни, которая другим обитателям степи сулила только смерть – неотвратимую и беспощадную…
ГЛАВА 18
Живые и мертвые пред Богом равны,
Потому, что души вечны…
(«Велесова книга», дощечка 14)
Казаки, преодолев две версты по снежной целине, медленно втягивались в горловину оврага. Высланные вперед разведчики не стали углубляться в его пугающую глубину, чтобы не оставлять следов, явственно просматривающихся в лунном свете, а осмотрели его склоны с увала. Только легкий скрип снега под ногами самих разведчиков нарушал тишину ночи, и они подали знак остальным, что путь безопасен.
Лукьян Синица во главе засадной партии подошел первым и с первого взгляда определил, что располагать засаду придется на одном склоне, поскольку пешеходная ширина оврага не превышала полутора аршин. Кроме того, по дну оврага протекал неширокий ручей, который тоже затруднял передвижение большой группы людей, а значит, передвигаться ногаи по его дну будут в колонну по одному. Соответственно и стрелки должны располагаться в одну линию, чтобы одним залпом поразить наибольшее число противника.
Каждый выбирал себе место для засады сам, и вскоре все казаки укрылись в естественных складках местности и занялись обустройством своих стрелковых ячеек.
Лукьян прошел вдоль засадной линии с веткой акации и замел ею следы на снегу. Сам он вместе с лучшим стрелком Фролом Лысогоркой укрылся на выходе из оврага, обеспечив позицию для стрельбы в упор. Сигналом для залпа должен был послужить выстрел Антипа Синицы – младшего брата Лукьяна, который сидел первым в цепи в самой глубине оврага и должен был пропустить всю колонну ногайцев мимо своей засады и стрелять в последнего из них.
Прежде чем занять место в небольшом ровчике, промытом в склоне оврага талыми водами, Лукьян осмотрел позицию казаков и убедился, что она не просматривается снизу. Только после этого он скользнул в ров и, взял в руки пищаль.
Лысогорко закончил прибивать выкопанную кинжалом землю для укладки своих ружей, присыпал выемку снегом, а затем послюнявил зачем-то указательный палец и поднял его вертикально вверх.
- Ты чего? – спросил Лукьян шепотом.
- Смотрю, есть ли течения ветра внутри оврага, - ответил также шепотом Фрол.
- А если есть, так что?
- А если есть, то ногайцы почуют нас, ежели ветер от нас будет в их сторону дуть, - сказал Фрол.
- Как почуют, у них что, собаки есть?
- Да зачем собаки? Просто от нас запах не такой, как от них. От них пахнет лошадью, овчиной, бараньим салом, а от нас дегтем, ружейной смазкой, табаком. И потому от нас запах сильней, чем от них.
- Не думал об этом, - задумчиво промолвил Синица.
- Так ведь ты и не сидел в засадах сутками на перехвате ханских гонцов. Не знаешь, как обнаружить засаду по разным признакам, по звукам, по запахам, по крикам птиц, по примятостям травы и почвы…
Лукьян с уважением посмотрел на Фрола и сказал, усмехаясь в усы:
- Зато я умею скакать сутками, не сходя с коня, и рубаюсь лихо. Но твоя наука тоже должна быть преподана казакам. Вот я, насколько, казалось мне, опытный вояка, а то, что ты сказал – для меня тоже в новину. Не задумывался я над такими тонкостями. А те, кто уходит в степь в пикеты, обязательно должны знать то, что ты знаешь.
- Даст Бог, выживем в эту ночь, скажешь Зарубе, чтоб заставил казаков от каждого куреня учиться. Я много чего могу рассказать о степи и ее обитателях – враждебных нам и дружественных. Многое знаю о стрельбе и о том, как врага выслеживать, да и еще много чего казаку полезного в ратном деле.
- А чего Зарубе-то? Заруба не атаман, простой казак, как и мы с тобой,- Лукьян пошевелился, удобнее укладываясь в своем природном окопе.
- Не шевелись! – зашипел на него Фрол. – Ночью звук на полверсты улетает, а ты кинжалами своими тарахтишь. А Заруба будет атаманом, потому что разумеет военное дело, как никто другой. И хлопцы его уважают. А теперь тихо!
Фрол осторожно и медленно высунул ствол пищали за бруствер и стал пристально всматриваться в темень оврага. Лукьян опять заерзал на своем месте, и Лысогорко резко придавил его рукой к земле. Лукьян хотел, было вырваться, но до слуха его долетел издалека скрип снега под множеством ног, и легкое металлическое позвякивание. Он сразу встрепенулся и так же, как только что Фрол, стал осторожно просовывать ствол своей рушницы в приготовленную для стрельбы выемку.
Первое, что увидели казаки – был пар, вырывающийся разом из нескольких десятков глоток, задыхающихся от тяжелой ходьбы по снежной целине, перепутанной к тому же сотнями корневых отростков, стелившихся под снегом по дну оврага. Сами же ногайцы, упакованные, как и казаки, в белые одежды оставались на таком расстоянии невидимыми.
Казаки тихонько потянули назад замки своих пищалей, взводя курки, и приготовились к стрельбе.
Через несколько минут появились в поле зрения первые фигуры, из-за одеяний своих больше похожие на привидения, чем на живых людей. И только тяжелое дыхание и легкое позвякивание оружия свидетельствовали о том, что к засадной линии приближаются все-таки люди, а не существа из бабушкиных сказок о нечистой силе.
Передовой дозор был уже в десятке шагов от окопа Синицы и Лысогорко, когда тишину зимней ночи разорвал первый выстрел, сделанный Антипом Синицей по ногайскому воину, шедшему в караване последним.
