вреда, я могу наслаждаться ею с чистой совестью. Если бы мне сказали заслуживающие доверия люди, что музыка может быть вредна для мира, я бы почувствовал себя морально обязанным изучить доказательства настолько беспристрастно, насколько это возможно. Фактически, я бы чувствовал себя виноватым в своей преданности музыке, если бы не проверил ее.
Но разве гипотеза о том, что издержки от религии перевешивают выгоды, не является еще более смехотворной, чем фантастическое утверждение о музыке?
Я так не думаю. Музыка может быть тем, чем, по словам Маркса, является религия: опиатом масс, удерживающим трудящихся в спокойном подчинении, но она же может быть и боевой песней революции, смыкающей ряды и отдающей сердце всем. В этом отношении музыка и религия имеют довольно схожие профили. В других отношениях музыка выглядит гораздо менее проблематичной, чем религия. На протяжении тысячелетий музыка не раз провоцировала бунты, а харизматичные музыканты, возможно, совершали сексуальные надругательства над шокированными людьми - но не было крестовых походов или джихадов из-за различий в музыкальных традициях, не было погромов против любителей вальса, раги или танго. Целые народы не подвергались обязательной игре на гаммах и не содержались в нищете для того, чтобы оборудовать концертные залы лучшей акустикой и инструментами. Музыкальные организации не выносили фетвы против музыкантов, даже аккордеонистов.
Сравнение религии с музыкой здесь особенно уместно, поскольку музыка - это еще один природный феномен, который сотни лет успешно изучался учеными, но только сейчас начинает становиться объектом научного исследования, которое я рекомендую. Профессиональные исследования в области теории музыки - гармонии, контрапункта, ритма, техники музицирования, истории каждого жанра и инструмента - не иссякают. Этномузыкологи изучают эволюцию музыкальных стилей и практик в зависимости от социальных, экономических и других культурных факторов, а неврологи и психологи сравнительно недавно начали изучать восприятие и создание музыки, используя все новейшие технологии для выявления закономерностей мозговой активности, связанных с музыкальным опытом, музыкальной памятью и смежными темами. Но большинство этих исследований по-прежнему воспринимают музыку как нечто само собой разумеющееся. В них редко задаются вопросом: Почему музыка существует? Есть короткий ответ, и он верен, насколько это возможно: она существует, потому что мы ее любим, и, следовательно, мы продолжаем создавать ее все больше и больше. Но почему мы ее любим? Потому что мы считаем его красивым. Но почему он прекрасен для нас? Это совершенно правильный биологический вопрос, но на него пока нет ответа. Сравните его, например, с вопросом: Почему мы любим сладости? Здесь мы знаем эволюционный ответ, причем довольно подробно, и он имеет несколько любопытных поворотов. Мы не случайно находим сладости по вкусу, и если мы хотим скорректировать нашу политику в отношении сладостей в будущем, нам лучше понять эволюционную основу их привлекательности. Мы не должны повторять ошибку человека из старого анекдота, который 44 Снятие заклятия
жаловался, что, когда ему наконец удалось приучить своего осла не есть, глупое животное встало и умерло на нем.
Некоторые вещи необходимы для жизни, а некоторые, по крайней мере, настолько улучшают или облегчают жизнь, что мы рискуем испортить их, и нам нужно выяснить эти роли и потребности. Со времен Просвещения в XVIII веке многие весьма информированные и блестящие люди уверенно считали, что религия скоро исчезнет, став объектом человеческих вкусов, которые можно будет удовлетворить другими способами. Многие ждут этого до сих пор, но уже не так уверенно. Что бы ни давала нам религия, это то, без чего, по мнению многих, они не могут жить. Давайте на этот раз отнесемся к ним серьезно, ведь они могут оказаться правы. Но есть только один способ отнестись к ним серьезно: нужно изучить их с научной точки зрения.
Может ли пренебрежение быть более доброкачественным?
Сладостны рассказы, которые приносит природа;
Наш вмешавшийся интеллект
Искажает прелестные формы вещей.
Мы убиваем, чтобы препарировать.
-Уильям Вордсворт, "Повернутые столы".
Почему же тогда наука и ученые должны продолжать руководствоваться страхом - страхом перед общественным мнением, страхом перед социальными последствиями, страхом перед религиозной нетерпимостью, страхом перед политическим давлением и, прежде всего, страхом перед фанатизмом и предрассудками - как в профессиональном мире, так и за его пределами?
-Уильям Мастерс и Вирджиния Джонсон, "Сексуальная реакция человека" И познаете истину, и истина сделает вас свободными.
-Иисус из Назарета, от Иоанна 8:32
Настало время признать, что такое исследование может погубить все образцы, уничтожив нечто ценное во имя познания его внутренней природы. Не будет ли более благоразумным оставить все как есть? Как я уже отмечал, аргументы в пользу сдерживания нашего любопытства здесь состоят из двух частей: они должны показать, что (1) религия приносит человечеству чистую пользу и (2) что эта польза вряд ли уцелеет после такого расследования. Тактическая проблема, с которой мы сталкиваемся, заключается в том, что на самом деле нет никакого способа показать первый пункт, не прибегая к расследованию. Многим людям религия кажется источником многих замечательных вещей, но другие сомневаются в этом по убедительным причинам, и мы не должны просто уступать из неуместного уважения к традиции. Возможно, это самое уважение подобно защитной оболочке, которая часто скрывает смертельные вирусы от нашей иммунной системы, - своего рода камуфляж, который отвлекает от столь необходимой критики. Итак, самое большее, что мы можем сказать, - это то, что пункт 1 еще не доказан. Однако мы можем действовать осторожно и рассмотреть, насколько вероятен пункт 2, если мы предположим, что религия действительно представляет собой большую ценность. Мы можем считать ее невиновной, пока не будет доказана ее вина.
Другими словами, так устроена наша правовая система.
А что насчет пункта 2? Как мы полагаем, какой ущерб может нанести расследование в худшем случае? Не разрушит ли оно чары и не очарует ли нас навсегда? Это опасение на протяжении веков было излюбленной причиной сопротивления научному любопытству, но хотя неоспоримо, что разбор отдельных экземпляров чудесных вещей - растений, животных, музыкальных инструментов - может иногда разрушить их до неузнаваемости, другие чудесные вещи - поэмы, симфонии, теории, правовые системы - процветают от анализа, каким бы кропотливым он ни был, и вряд ли можно отрицать пользу для других растений, животных и музыкальных инструментов от препарирования нескольких образцов. Несмотря на все предостережения, звучавшие на протяжении веков, мне не удалось найти ни одного случая, когда научное исследование уничтожило бы или даже серьезно повредило какое-либо ценное явление.
Изучая исчезающий вид, биологи часто сталкиваются с ужасной проблемой: не ускоряет ли их благонамеренная попытка переписи, включающая отлов и выпуск живых особей,
