В довершение вокальных бесчинств мужа Миша, не обладая коммерческой хваткой, весьма своеобразно вела дела. Пухленькая женщина невысокого роста, ее отличали красивые, с поволокой глаза и совершенно фантастические губы, которые щедро потчевали всех сладкими улыбками. Она свято верила в судьбу и видела ее проявления в самых незначительных мелочах, поэтому, когда в блинную заходил клиент, она знала, какой именно блин предначертан ему в соответствии с космическим планом творца вселенной. Каждый клиент вдохновлял ее на приготовление своего, особого блина, не имея в этом вопросе права голоса — и речи быть не могло, чтобы указывать Мише, что ей готовить. В блинной она была у себя дома, и посетителям надлежит есть то, что она им приготовит, и точка. Она была абсолютно не агрессивна, напротив, человека с более мягким характером и не встретишь, просто так она воспринимала жизнь.
Зора отложила ложку и вышла. Пять минут спустя она вернулась и подняла руку, подзывая Мишу. Достав огромную пачку купюр, Зора заказала 12 000 блинов. Блинная была спасена.
* * *
В настоящий момент Зора сидела в зеленом бархатном кресле, и ее черные миндалевидные глаза были устремлены на Фио.
— Пелам приходил скрестись в мою дверь.
Пеламом звали хамелеона, которого Зора подарила Фио на новоселье. За четыре года Фио ни разу его не видела, но знала, что он обитает где-то в ее квартире, поскольку мисочка, в которую она насыпала ему корм из насекомых, ежедневно опустошалась. Время от времени, и особенно по ночам, Фио слышала странные шумы, шелест, шуршание украдкой перемещаемых предметов и практически не различимые звуки жевания. Ей казалось, что у нее живет какое-то фантастическое существо. В любом случае, Фио никогда не видела у себя дома ни одного насекомого, и летом ее не беспокоили комары.
— Я уезжала в спешке и забыла насыпать ему муравьев.
— Ну так рассказывай же скорее, — нетерпеливо потребовала жадная до сплетен Зора. — Уверена, у тебя есть, о чем поболтать. Ведь верно, дорогая? Итак, скажи мне: с кем, сколько раз и как это было?
— Помнишь портрет Пелама, который я тебе подарила?
— Хочешь сказать, портрет твоего дивана.
— Я немножко рисую.
— Знаю, дорогая, в рамках «Гениального надувательства в Бют-Шомон». Твои работы чудесны, с них можно сделать почтовые открытки, и тебе стоит над этим подумать.
— Кое-кто уверен, что у меня талант.
— Вот здорово! И кто же это?
— Некто по имени Амброз Аберкомбри. Он умер.
Зора выкинула бычок и прикурила новую сигарету. Постукивая каблуком об пол, она оглядела подругу со смешанным чувством удивления и восхищения. Фио прислонилась к стене и, откинув прядь со лба, засунула руки в широкие карманы своего старенького твидового пальто. Лампочка, тускло освещавшая лестничную клетку, автоматически погасла. В темноте сверкнул огонек Зориной сигареты. Фио протянула руку и снова зажгла свет.
— Я тебя обожаю, дорогая. Ты невероятна. Итак, Аберкомбри наконец-таки умер. Ему уж верно было больше ста. И, судя по твоей беспечности, ты не представляешь себе, кем был этот «некто по имени Амброз Аберкомбри»…
— Вовсе нет, я прекрасно знаю, кто он. Он занимался искусством.
— Красиво сказано. Но Аберкомбри искусством не занимался, он им был. Он автор сценария истории искусства последних восьмидесяти лет. Большинство знаменитых творцов нашего века всем обязаны Аберкомбри. Открой какую угодно книгу по современному искусству и на любой странице ты наткнешься на его имя. Если считать мир искусства Организацией Объединенных Наций, то его можно назвать Соединенными Штатами. Но, черт возьми, тебе стоит почитать газеты.
— При моих занятиях у меня не так уж много времени, чтобы изучать новости культуры.
— Конечно-конечно, но поверь мне, о своих занятиях ты можешь теперь забыть. Так или иначе, все это болтовня! А то, что Аберкомбри заинтересовался твоими работами, это очень хороший знак. Ты получишь кучу денег. Я всегда знала, что ты гениальна, дорогая. В общем, забирай деньги и сматывайся.
— Что ты о нем знаешь?
— То же, что и все, кому нет никакого дела до этого дрянного мира искусства, не более того. А именно, что Аберкомбри это Моисей. Кроме того, он славился своей скрытностью, и вот уже много лет его никто не видел. Но он по-прежнему все ниточки держал в своих руках.
Новость поначалу привела Зору в замешательство, но она быстро оправилась. Она была рада за Фио и преисполнена прямо-таки материнской гордостью. Она никогда не могла себе представить подругу в роли судьи или адвоката. В пьянящем возбуждении от собственных открытий и многообещающих перспектив подруги принялись строить планы на завтрашний день, который с самого утра намеревались посвятить предстоящему событию. Завтра, в воскресенье, по всему району открывались рождественские ярмарки. А это было поважнее всех Аберкомбри и Шарлей Фольке вместе взятых.
~~~
К полудню за Фио увился Шарль Фольке. Все утро вместе с Зорой она гуляла среди прилавков эльзасской рождественской ярмарки на пересечении улиц Пирене и Белльвиль. Натянутый поперек улицы плакат красным готическим шрифтом возвещал о «Восьмой рождественской ярмарке». Снега не было. Зора, возмущенная подобной безвкусицей, прокляла Гольфстрим до седьмого колена. Однако холод приятно пощипывал кожу. Конечно же, вечером, подсвеченная разноцветными гирляндами, ярмарка будет выглядеть куда заманчивее, но ждать до вечера им не хотелось. Вот уже целые сутки Фио жила как в дурмане; но в этой пестрой толпе, среди эльзасцев и приезжих со всего света она окончательно рассталась с надеждой прийти в себя. Ей так хотелось все купить, все попробовать, и в то же время она мечтала, чтобы вся эта еда, все это буйство красок и форм провалились бы в тартарары. Ароматы жареных каштанов, елки и сладостей, перезвон колокольчиков и бубенцов создавали атмосферу сказки. С нарядных тканей на них взирали гномы из Волчьего ущелья, клубничные феи и ведьмы из Костлаха; все герои Альткиршского леса встречали девушек в своем заколдованном мире.
Подруги накупили коржиков с анисом и корицей в виде звезд и сказочных персонажей. Они устроились на лавочке и, попивая глинтвейн, наблюдали за группой мужчин и женщин в национальных эльзасских костюмах, которые очень забавно спорили о чем-то на своем малопонятном наречии, наверное, в соответствии с какими-то древними обрядами, тонкости которых подругам уловить не удалось.
До Рождества оставалось еще три дня, а девушки уже придумывали меню для своего праздничного стола. Они пытались насквозь пропитаться тем радостным настроением, что царило вокруг, словно вкусными ароматами готовящейся еды. Они встретят вместе уже четвертое Рождество. Первые два года они сопротивлялись обязательности этого праздника и вместо положенного застолья устраивали настоящие снежные побоища на крыше. Но Рождество оказалось уж слишком волнующей традицией, и в конце концов подруги поддались детскому ликованию. Третье совместное Рождество прошло весьма оживленно. Фио пригласила молоденькую преподавательницу-перуанку, которая заканчивала в Париже аспирантуру юридического факультета и ей не с кем было отпраздновать Рождество. Зора в принципе никого не приглашала, но забыла одного из своих любовников в одной из квартир шестого этажа. И когда Фио поднималась на крышу, собираясь устроиться с книжкой в шезлонге под снегопадом, то услышала безнадежный стук в дверь и освободила несчастного из его двухдневного заточения. Зора хотела, чтобы он ушел, но он упал от истощения. При падении рассек себе надбровье, а головой отколол кусочек от лестницы. И, вероятно, поддавшись рождественским настроениям, Зора сжалилась над своим подпорченным любовником. Она пошла купить вина и вернулась с бутылкой кока-колы и каким-то клошаром. Этот праздник стал для них настоящим откровением: подруги обнаружили, что 1) любовник полный идиот, 2) от клошара дурно пахнет и он отказывается принимать душ, и наконец, 3) училка-перуанка оказалась существом депрессивным, после второго же бокала начала раздеваться и не слишком оценила поступок Зоры, которая разбила о ее голову рождественское «полено», утверждая, что существует такой парижский обычай.
На этот раз рождественскую ночь, напоенную благоуханием огромной елки, подруги решили провести вдвоем.
Обойдя несколько елочных базаров, они нашли-таки ель, с которой сыпались иголки. Такие елки встречаются все реже и реже, ибо приличные клиенты предпочитают разновидности елок с неопадающими иголками. Но Зора и Фио считали, что без иголок под елкой — которые можно пригоршнями бросать в камин — праздник утратит часть своего волшебства. Нет-нет, если маленькие зеленые иголочки не будут вонзаться тебе в ноги иглоукалыванием счастья, это уже будет не Рождество. А какое охватывает волнение, когда месяцы спустя под ковром или в книжке натыкаешься на иголки рождественской елки…
