Наконец Волюнд очнулся. Открыл глаза. Увидел над собой заплаканное, любимое лицо. И улыбнулся. Он сказал:
– Бёдвильд… А я уже думал, что больше тебя не увижу. Теперь мне незачем умирать.
Бёдвильд обнимала его, плача и смеясь. Волюнд сказал:
– Я не умру. Пока тебя не было, приезжал Один… Он говорил со мной. И я так понял его, что он мной недоволен и моя душа ему пока не нужна…
Потом он обратился к Сакси. Он сказал:
– Тебе следует знать. Я сражался с твоим отцом. Я оставил его в хижине. Сходи к нему, если хочешь.
Бёдвильд кивнула.
– Сходи, братец…
А сердце так и замерло у неё в груди при этих словах.
Сакси убежал и вернулся, проворный, как золотистая белка, снующая в сосновых ветвях. Он сказал:
– Отец наш сидит в хижине, прикованный за ногу цепью.
И снова смотрел вперёд зоркоглазый Готторм, устроившись, как прилично храброму, на носу корабля. А Сакси сын Нидуда конунга, пренебрегая кормовым сиденьем, стоя держал руль. А Волюнд лежал на дне лодки, укрытый от холода остатками крыльев, и его голова покоилась на коленях у Бёдвильд. Он крепко спал, потому что силы его оставили. И сидела над ним одна-единственная, первая и последняя его любовь. И это было для него самым лучшим лекарством и прекраснейшим из снов, являющихся наяву.
Солнце готовилось скрыться из глаз, чтобы жители срединного мира отдохнули от блеска его лучей, а звери, промышляющие в ночи, смогли добыть себе пищу. И ветер, по-прежнему сильный, гнался за ним с послушной сворой облаков, рыже-серых, как стая волков, бегущая мимо костра…
Готторм вдруг сказал, указывая вперед:
– Паруса!
– Где? – спросил Сакси, недовольный, что не сумел первым их разглядеть. Потом присмотрелся: – Это боевые корабли! Четыре корабля, и правят сюда!..
Он отдал команду и повернул рулевое весло, надеясь спрятаться за островами. Четыре корабля, как один, повернули следом за лодкой.
– Мы зря сделали это! – сказал Сакси. – Они решили, будто мы их испугались!
Бёдвильд молчала.
Сын Нидуда конунга хорошо знал, что добра от подобной встречи ждать не приходилось; однако его решимости это не сломило. Он приказал:
– Роняй парус, Готторм ярл! Пусть видят – мы не бежим!
Закатное солнце поджигало полосатые полотнища ветрил. Стремительно мчались над волнами узкие чёрные корабли, похожие на распластавшихся в беге коней. И вот они уже вплотную приблизились к лодке и закачались вокруг, нависая над нею оскаленными пастями чудовищ, украшавших носы.
Гордо выпрямившись на корме, Сакси оглядывал незнакомые, усатые, скуластые лица, гривы волос, мокрых от брызг… Потом крикнул:
– Если вы с миром, так ступайте себе мимо! А если вы враги, так знайте, что без боя нас не взять!
С кораблей раздался одобрительный смех. Кто-то сказал:
– И сразиться бы, да боязно промахнуться по тебе, храбрец, уж очень ты мал! А что, будто не случалось тебе ни от кого убегать?..
Присутствие Готторма не дало Сакси слукавить. И он ответил, уязвленный в самое сердце:
– За это не поручусь, но от тебя-то я ни разу не бегал!..
Ещё громче засмеялись на кораблях.
На одном из них, на том, что был длиннее и больше всех остальных, стоял возле борта сам вождь. Темно-синими были его глаза, а волосы напоминали по цвету рыжий корень сосны, щедро запорошенный снегом. Улыбаясь, слушал он маленького Сакси.
А потом обратился, минуя его, прямо к Бёдвильд, смотревшей на него из лодки. Он сказал:
– Красавица! Мы не тронем ни тебя, ни этого человека в лебедином плаще. Скажи только, не видала ли ты кого-нибудь в здешних местах, кто был бы, как брат на братьев, похож вот на этих парней?..
И он указал ей на двух ясноглазых молодых великанов, стоявших на палубах соседних лодий.
– Видела, – ответила Бёдвильд тихо.
И мгновенная тишина повисла над морем – только волны перекликались возле бортов.
– Где же он? – спросил Торгрим конунг. Бёдвильд без колебаний откинула прошитую перьями сеть:
– Вот он…
А Волюнд спал.
1980
Девять миров
(скандинавские мифы)
…Пусть вникают в эту книгу, дабы набраться мудрости и позабавиться. Нельзя забывать этих сказаний или называть их ложью.
Снорри Стурлусон. «Язык поэзии»
Два брата и скрывший лицо
[1]
Осеннее море с грохотом сотрясало гранитные скалы. Ветер подхватывал брызги и нёс в глубь страны, над ущелиями фиордов, над каменными перевалами, мимо снеговых шапок вершин. И даже орлы, гнездившиеся на неприступных утёсах, с трудом могли разглядеть далеко в море маленькую рыбацкую лодку.
Шторм давно сломал мачту, сорвал парус и утащил куда-то в низкие тучи. Двое мореходов сперва пытались грести, но тяжёлые волны выхватывали вёсла из рук, да и силы кончились быстро – ведь старшему из гребцов едва минуло десять зим, а младшему и того менее – восемь. Это были Агнар и Гейррёд, сыновья Храудунга, одного из самых знаменитых вождей Северных Стран. Буря уносила их лодку от родного берега прочь. Братья едва успевали вычерпывать холодную воду, хлеставшую через борта.
– Держись, Гейррёд! – крикнул старший брат младшему. – Мы же викинги! Дымные очаги и тёплые постели – это не для мужчин!
Агнар был доброго и весёлого нрава: все ждали, что он сделается хорошим вождём, справедливым и щедрым. Отцовские воины охотно пойдут за ним, когда он подрастёт.
Гейррёд отвечал:
– Пусть другие плачут или просят пощады.
Судьба младшего сына – всё в жизни добывать самому, и богатство, и славу, и преданную дружину. Что ж, Гейррёд обещал стать замечательным воином. Кровавое Копьё – вот что значило его имя.
Двое промокших мальчишек упрямо сражались с волнами, чувствуя, как понемногу стынет кровь в жилах, как ледяной ветер высасывает последние силы… Они были сыновьями вождя. Они хотели стать викингами. Они не привыкли сдаваться.
Наконец, уже в ночной тьме, впереди заревел прибой, ощерились белые буруны. Братья отчаянно вцепились в обледенелые борта, предчувствуя гибель. Но вот диво: откуда-то из темноты вдруг громко закаркали два ворона, и вздыбившаяся волна подхватила лодку, пронесла над оскаленными клыками камней и вышвырнула на незнакомую сушу. Обоим показалось, что это была не простая волна. Поспешно выскочили сыновья Храудунга на скрипучий песок и – новое диво – тотчас встретили старика.
Был у него синий плащ, гулко хлопавший на стылом ветру, и широкополая шляпа, низко надвинутая на единственный глаз. Он привёл неудачливых рыбаков к себе в дом и велел старухе раздуть пожарче огонь, чтобы обсушить и согреть нежданных гостей. А поскольку осенние шторма длятся подолгу, до самого снега, делать нечего – остались они в том доме зимовать.
Многому научили братьев старик со старухой. И так вышло, что Агнар привязался больше к хозяйке, а Гейррёд – к хозяину. Когда же наступила весна, старик дал детям вождя хорошую новую лодку, и, как по волшебству, немедля задул попутный ветер. Стали прощаться. Старик отозвал Гейррёда в сторону:
– Ты понравился мне. Знай же, что ты был гостем Одина, Отца Богов и Людей. Знай ещё: я помогу тебе стать знаменитым вождём, таким же, как твой отец.
Быстро принёс ветер лодку к родному берегу. Вот показались впереди горы, замаячили в морском тумане знакомые утёсы возле устья фиорда. Гейррёд первым выскочил на отцовскую пристань, на просмолённые дубовые брёвна… и вдруг оттолкнул лодку с братом прочь, крикнув:
– Плыви теперь туда, откуда не возвращаются!
Вот так понял он милость Одина и обещание сделать его вождём. Агнара унесло течением обратно в море, потому что в лодке не было вёсел, и никто не заметил его в тумане и не явился на помощь. А вероломный брат как ни в чём не бывало зашагал ко двору Храудунга.
Люди узнали Гейррёда и приняли его с радостью. Оказывается, его отец умер зимой, и вот Гейррёда посадили на почётное место в доме и назвали вождём.
– Он сын хорошего отца, – промолвили старые, покрытые шрамами воины и по обычаю ударили мечами в щиты. – Старший брат не вернулся, но и в младшем добрая кровь!
Возмужал Гейррёд и сделался прославленным викингом: говорят, была ему удача во всём. Но, знать, грызла всё-таки его совесть – женившись, назвал сына Агнаром, по брату. Так прошло много зим…
И вот однажды воины привели к Гейррёду незнакомца, схваченного у ограды двора.
– Колдун забрёл в твои земли, вождь, – сказали они. – Ни один пёс на него не лает, даже самый свирепый!
У гостя была длинная седая борода, синий плащ на плечах и широкополая войлочная шляпа, низко надвинутая на единственный глаз. Не узнал Гейррёд своего воспитателя, слишком много времени миновало.